Психолог, или ошибка доктора Левина - Минаев Борис Дорианович (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
– Понятно, – сказал Лева и тоже стал вдумчиво прихлебывать свой напиток. Если прокуратор Асланян А. П. не против вдумчивых пауз, то он тоже не против.
– Дело в том, Александр Петрович, – продолжил Лева, поставив чашку на стол, – что я хорошо знаю, как вам уже говорил, обе, так сказать, стороны конфликта. Дарья Михайловна работала у меня в институте. Последнее время. Вот недавно уволилась. У нас с ней были довольно близкие, доверительные отношения. Больше того, как семейный психолог я давал ей некоторые консультации, советовал, все такое. И, в общем-то, с ее стороны понимание было. Было понимание, что ситуация такая сложная, что вряд ли ее разрешит суд, милиция, прокуратура. Что нужно терпеливо и шаг за шагом идти навстречу друг другу. Вот моя позиция. И вдруг такой резкий поворот на сто восемьдесят градусов.
– А в чем сложность? – вдруг резко спросил Асланян. – Объясните мне, пожалуйста, Лев Симонович, в чем сложность ситуации? – (Запомнил? Или записал? – лихорадочно подумал Лева. – Если заранее выучил отчество, что еще он там заранее выучил? Интересно даже.) – Вот у человека, у матери то есть, отнимают ребенка. Фактически насильно. Правдами, неправдами, пользуясь, так сказать, ее слабостью, ее, так сказать, характером, ее, так сказать, потрясенной психикой. Потом фактически ее разлучают с ребенком. Но это ж ненормально. Потом, как я понимаю, вы все-таки друг Стокмана. Или я ошибаюсь? Вы меня поправьте, но я не понимаю, какая тут объективность возможна? Если друг оказался вдруг? В чем сложность-то ситуации? Человек оправился, окреп, стал бороться за себя, за свою судьбу. Мы просто обязаны ему помочь. Я уж про закон не говорю. Закон нам ясно предписывает: обратился человек – надо разобраться. Там в заявлении все четко прописано: силой отняли, силой удерживают… А у матери есть права! Это вы меня извините! У матери, понимаете ли, есть права, и мы тут с вами можем говорить, можем не говорить…
Помолчали, прихлебывая каждый свой напиток. Лева оценил и армянский акцент, и высокий пафос выступавшего. Но все равно в этом жестком по виду наезде было что-то не то, какая-то полувопросительная интонация, приглашение – мол, давай, раз пришел…
– Александр Петрович, – начал Лева осторожно, – вы все верно говорите. Кроме одного: я тут выступаю не как заинтересованная сторона. Я в эту ситуацию, в эту, так сказать, распавшуюся, к сожалению, семью, или распавшуюся пару – попал не как чей-то друг или враг, а как приглашенный психолог. Ну, как частный доктор, если угодно… Я смотрю со стороны: как будет лучше для одного, для другого. И в первую очередь для ребенка. И вот я вам говорю как специалист: для ребенка лучше не будет. Это абсолютно точно. Больше того, хорошо зная Дашу, я могу с полной ответственностью сказать: и ей не будет лучше. Ну хорошо, отвоюет она его, вырвет из рук отца… Но ведь она вырвет его и из привычной для мальчика обстановки, из уже сформировавшейся психологической среды. Там есть свои правила, свой образ жизни, своя система привычек, очень своеобразная, так сказать, отцовская. Что с ним будет? Зачем об колено ломать…
– Это вы все для суда приберегите, – прервал его прокуратор. – А я не судья. Я орган надзора. Вы мне лучше вот что скажите: вы эту… Дашу действительно хорошо знаете?
– Ну… мне кажется, да, – промямлил Лева.
– У вас с ней какие отношения? Близкие?
– В каком смысле близкие? – Лева начал потеть, то ли из-за чая, то ли из-за вопроса, и это было очень некстати.
– В прямом. Вы ей, извините, кто: друг, сослуживец, любовник? Вы к ней как вообще относитесь?
«Ну давай, давай, прокуратор! – подумал Лева. – Давай выкладывай!»
– Вообще, как психолог отношусь, – ответил Лева, собрав весь металл в голосе, какой у него имелся в наличии. – Остальное к делу не относится. Но вам, как мужчина мужчине, могу сказать: я этой девушке очень сочувствую и очень за нее переживаю.
– Как мужчина переживаете?
– Как человек, прежде всего. А почему вы спрашиваете? Это так важно?
– Тут вот что важно, Лева… – сказал Асланян и задумчиво, как в фильмах про советских сыщиков, посмотрел в окно. – Тут важно понять, что она-то за человек. Ну оскорбленная мать. Уязвленная. Да. Это понятно. Но вот вы же говорите – вы с ней много работали, общались… Вроде вменяемый человек, интеллигентный. Что же случилось? Что произошло?
– Так вот это я у вас хотел спросить, Александр Петрович! – обрадовался Лева. – Я тоже не очень въезжаю в ситуацию. Такое ощущение, что кто-то ею руководит. Понимаете?
– Не очень.
– Ну как бы вам это объяснить… Даша – она человек очень хрупкий. Конечно, она очень глубоко переживает свое горе, но тут другая логика – вдруг решила бороться. Причем как бороться! Ну ладно, я понимаю, в порыве написала заявление, пошла в милицию, даже в суд, в комиссию по делам опеки… Но ведь этим делом занимается прокуратура! Вот вы в курсе, еще какие-то работники прокуратуры. Да? Тут что-то не то…
– А почему вас это удивляет? – холодно спросил прокуратор. – Я же вам сказал, мы – органы надзора, вот мы его и осуществляем, в меру наших сил.
– Да я понимаю, – смутился Лева. – Но, Александр Петрович, вы же не над каждым таким заявлением его осуществляете, надзор этот? Не каждому папаше звоните, который ребенка с мамой не может поделить? Я к чему веду, дело в том, что Сережа Стокман – не просто журналист. Он очень известный журналист.
– Я знаю. Читал, – коротко сказал прокуратор, и весь как-то напыжился, отставил свой кофе, приготовился слушать и запоминать.
– Ну вот… – выдохнул Лева, превозмогая страх. – Я просто боюсь чего? Не просто что ребенка начнут по инстанциям таскать, это одна история. Тоже неприятная. Но дело не только в этом. Я боюсь, что Сережа начнет всю эту историю предавать огласке, писать, бороться, он человек горячий, хорошо владеет пером, в газете его сразу ставят на видное место, дают хоть целую полосу, понимаете? Вот я этого очень не хочу. Этот бедный ребенок окажется в центре вселенского скандала. Для Даши это будет просто жестокий удар по психике. Она и так…
– Но она же знала, на что шла? Я вот вас и спрашиваю, Лева, что она за человек? Может, вы в ней плохо разобрались, и она именно этого и добивается?
– Нет! – почти закричал Лева. – Конечно, нет! Она просто не понимает, не отдает себе отчета…
И тут Лева резко, внезапно и глубоко задумался. А может, Асланян А. П. неожиданно прав? Может быть, Даша именно этого хочет – не просто отомстить или побороться за Петьку, она хочет заполнить свою пустоту вот этим? Стать известной, давать интервью, смотреть на свои фотографии в газете «Жизнь»? Так ли он хорошо ее изучил? Так ли глубоко он понимает эту женщину? Откуда он знает? Откуда он может понимать? Ведь его все эти месяцы интересовало совсем-совсем другое – свои чувства к ней, свое неустойчивое душевное равновесие? И ее он рассматривал только в одном контексте, только в одной роли – роли человека глубоко подавленного, глубоко зависимого, который нуждается в нем, в его поддержке? А если она убедилась, что эта поддержка – совсем не то, что ей надо? А если она решила резко поменять роль? Она же ведь говорила ему, что хочет кем-то стать.
– Ну так что? – вдумчиво и тихо спросил Александр Петрович и опять включил чайник в розетку.
Этот его почти рефлекторный, спокойный, домашний жест вдруг успокоил Леву.
– Александр Петрович, женская душа – потемки. То есть любая душа, а тем более женская, – сказал он. – Но я все-таки думаю, что дело в другом. Дело в Стокмане. Вы меня извините за наглость, но я пришел проверить свою догадку: в прокуратуре на него зуб. И Даша, и вся эта история с ребенком – только повод, чтобы прицепиться. Я к вам пришел как к другу Марины. Поэтому выкладываю все, что у меня в голове вертится. Вы уж простите. Мы, психологи, всегда хотим докопаться до главного мотива.
– Я только не понимаю, почему вас так это удивляет, – вдруг спокойно сказал прокуратор. – Наша организация… – и он внезапно оглянулся на дверь. Этот жест настолько поразил Леву, что он долго не мог прийти в себя, отстал от слов, от хода мысли Асланяна А. П., и лишь усилием воли восстановил логику разговора. – Наша организация сейчас занимается не только конкретными преступлениями. Наша организация занимается сейчас всей жизнью общества. В том числе и духовной ее стороной. И воспитанием детей. И семейной жизнью. И нравственностью. И искусством. И вообще всем на свете. Такова генеральная линия. Или вы газет не читаете?
