...Либо с мечтой о смерти - Созонова Александра Юрьевна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
— Это только естественно, — сухо отозвался я.
— Отнюдь. Лагг — счастливейший из смертных.
— Обоснуйте.
— Вы знали, что он правоверный христианин, упертый католик?
— Нет. Мы как-то, знаете, не общались с ним на тему мировоззрений.
— Я тоже не имел привычки талдычить с ним по душам. Но то, что он не просто верующий, но истово, было видно невооруженным взглядом. В любую свободную минуту он утыкался в свою толстенную Библию. А всегдашнее постное, благостное выражение на физиономии? Ни одного грубого слова, ноль проявленных вовне эмоций. Неужели вы, Норди, этого не заметили?
— Библию заметил. Один раз.
— И не сделали никаких выводов? Странно. Думал, вы более наблюдательны.
— К тем, кто представляет для меня хоть какой-то интерес.
— Понятно. Что интересного может быть в обслуге, неприметной бесцветной мыши?
— И впрямь, Джекоб, что?
— А то, что блеклая мышь совершила сегодня подвиг. Величайший, за пределами человеческих сил. Попробуете-ка войти в пылающее жерло ада. А он вошел, и не один раз, а три-четыре, судя по тому, что смог вынести. И в последний раз уже слепым, как заметил Роу. О, Господи, — Джекоб внезапно остановился.
— Что с вами? — встревожился я.
Русский торжественно посмотрел в небеса.
— Запомните этот день, Норди. Зарубцуйте у себя в памяти. Вряд ли вам доведется еще пережить такое: в один день увидеть сразу два подвига, два величайших взлета духа.
— Вы правы, такое не повторяется. Сегодня мой внутренний музей пополнился сразу двумя шедеврами. Точнее, один шедевр новый, а второе полотно поменяло место расположения.
Джекоб покосился на меня с легким недоумением, но ничего не сказал.
— Жаль, что обе картины в траурных рамочках, — добавил я.
— Это как раз ерунда. Шедевры всегда живые. — Помолчав, он вздохнул. — Говоря по правде, один подвиг не совсем бескорыстен. Он очень хотел сотворить себе мученическую кончину, чтобы улететь прямиком в небеса.
— Вы о Лагге?
— Ну, не о Нице же. Самоубийство, согласно христианским догмам, страшный грех. Хуже только хула на Духа Святого. Потому Лагг и перешел в разряд передумавших: испугался посмертной кары. Бедные христиане: их жестокая религия твердит о бесконечности уготованных им милосердным Господом мук. Бесконечные страдания ада после конечных земных страданий — куда как справедливо. Бедняга Лагг приехал на Гиперборею в числе самых первых, не в силах выносить муку бытия. Он надеялся, что уход здесь не зачтется ему в качестве суицида и милосердный Боженька не отправит его в ад. Но, пожив на острове, почитав любимую Библию, засомневался: а вдруг? И из осторожности переписал контракт, стал обслугой, а позднее, благодаря старательности и ретивости, вырос до старшего распорядителя. Но тяга к смерти не проходила. И тут наш героический поджигатель дает ему такой шанс! Не просто гибель, но гибель самоотверженная и мученическая. Он нисколько не кривил душой, уверяя, что счастлив. Безмерно счастлив, несмотря на жуткую боль. Он знал, что его ждет целый сонм ангелов, чтобы вознести на своих крылышках высоко-высоко, к самому престолу. Целая стая. Вот так-то, братец мой, — Джекоб повернулся ко мне с добродушной усмешкой. — Хоть одного человека наш дорогой Ниц сумел сделать сегодня счастливым. Да пребудет душа его в мире за это!
— Аминь, — подыграл я ему. — По аналогии с известной притчей: если Ниц попадет в ад и станет мучиться от жары и жажды, благодарный Лагг пошлет ему со своих лучезарных небес капельку.
— Какую капельку — целый водопад! Он вовсе не мелочен, наш новомученик.
— Будем надеяться.
Глава 31 СЕАНС СПИРИТИЗМА
Ниц блефовал, как выяснилось. Двое суток суматошных поисков, в ходе которых на острове Гиперборея была осмотрена каждая расщелина, перевернут каждый булыжник, не дали ровным счетом ничего.
Лишь у одной лодки, причаленной на краю пристани, было неуклюже проковырено дно — ножом или большим гвоздем, отчего она на треть заполнилась водой (но не потонула). И ничего больше.
На Майера страшно было смотреть и еще страшнее заговаривать с ним. Но и интересно: он осунулся, из округлого толстяка превратился в гончую. Даже мягкий бесформенный нос удлинился и заострился, а карие глаза посветлели, став почти желтыми, колючими и беспощадными.
Профессор распорядился зарыть обуглившиеся останки Ница в лесу, в овраге. Вместо креста или камня в землю воткнули палку (хорошо еще, не осиновый кол), на которой фломастером было выведено число 35 — порядковый номер в личном деле пациента. Ни имени, ни даже прозвища — такова была мелкая месть хозяина Гипербореи.
Герою Лаггу, как и обещали, установили надгробный памятник на вершине сопки, той самой, с которой вещал и затем облил себя бензином Анти-Герострат. На камне — мрачно-багровой глыбе гранита, выбили торжественно - лаконичную надпись: «Скорбим и помним тебя, герой Джонатан Лагг». Над надписью красовался барельеф. Но лучше бы обошлись без портрета: скульптор-самоучка сотворил карикатуру — профиль с чересчур длинным носом, срезанным подбородком и дико выпученным глазом без зрачка.
На следующее после пожара утро меня позвал к себе Роу. Теперь он принимал пациентов, поскольку все кабинеты и залы ушли пеплом, у себя в домике, в чистенькой гостиной с печкой. Психоаналитика еще больше, чем Майера, встряхнула катастрофа. Правда, в другой модальности: бросило не в ярость и мстительность, но в паническое отчаянье. Выглядел он ужасно: потухшие глаза, тик, прерывистая речь. Тонкие трепетные пальцы не просто вибрировали — тряслись. Доктор сломался. Паучок с ужасом осознал, что его уютную паутину порвал злодей-великан.
Я выразил ему свое сочувствие. Подумав, добавил слово «соболезнование».
Роу испугался еще больше и постарался сделать непроницаемый вид. Вытащил из кармана мокрый носовой платок и протер ладони: видимо, разовые салфетки, как и многое другое, унес пожар. Прежде чем положить платок обратно, посмотрел на него с ужасом — тот был далеко не стерилен.
Вспомнилось, как не так давно мы говорили с Джекобом об этой навязчивой привычке доктора. «У нашего поэта Маяковского была такая же фобия: постоянно мыл руки. В истоке ее, как и всех прочих фобий — дикая, оголтелая боязнь смерти. Матушка-природа крепко впаяла инстинкт самосохрениния в мозги своим неразумным детишками — чтоб не сбежали из школы раньше последнего звонка». «Но ведь Роу не атеист». «Еще какой атеист! Вы думаете, на Гиперборее не может быть атеистов? Он уговорил Майера взять его сюда: надеялся, экспериментируя с бессмертной душой, подержать эту самую душу в руках, убедиться, что она существует. Но ни один опыт его не убедил, даже реинкарнационные трипы. Изучил астрологию — и тут промашка. Веры нет, знания не убеждают — тупик. Бедолага. Впрочем, и Майер такой же, хоть и не протирает ежесекундно ручки. Два бедолаги».
Не сразу, но Роу удалось кое-как натянуть маску уверенности и спокойствия.
— Благодарю вас, Норди, но, право, вы преувеличиваете масштабы трагедии. Ничего поистине катастрофического не произошло. Хотя исследования, как вы понимаете сами, сворачиваются на неопределенный срок. Потому вы должны прямо сейчас принять определенное решение. Если вы остались верны своему первоначальному намерению, в ближайшие пару дней оно осуществится. Правда, — тут он взглянул на меня печально и значительно, не переставая трясти пальцами, — осуществление, в силу изменившихся обстоятельств, будет проводиться другими методами, не столь комфортными, как принято здесь обычно.
— Пуля в затылок? Цианид в подливке к бифштексу? — Я сопроводил свои слова улыбкой, показывая, что отношусь к этому достаточно легко.
Но доктор улыбки не принял и насупился.
— Простите, Норди, но шутить с вами в данный момент я совершенно не расположен. Вы должны знать, что методы клиники не обсуждаются с пациентами, это одно из принятых здесь правил. Итак, вариант номер один мы назвали. Альтернативой к нему является переход в штат сотрудников Гипербореи. Первое время придется нелегко: разбор пожарища, строительство нового здания, установка новой аппаратуры — все это ляжет на плечи как рядового обслуживающего персонала, так и ученых. Зато потом возобновится увлекательная и чистая работа исследователя. Что вы выбираете, Норди? Ответ нужно дать прямо сейчас.
