Приходи в воскресенье - Козлов Вильям Федорович (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Жаль, что ты не министр, — улыбнулся я.
9
За пять минут до заводского гудка я выхожу из кабинета и иду к автобусной остановке. Мой «газик» у белого здания заводоуправления, но машина мне не нужна. Мне нужна Юля, которая сейчас вместе со всеми выйдет из проходной и направится к автобусной остановке. Я должен ее здесь перехватить. Вчера она домой после работы не пришла, а снова стучаться в дверь и беседовать с Елизаветой Гавриловной Гороховой мне совсем не хотелось. Пусть бросают на меня ехидные взгляды Юлькины подружки, мне наплевать. Я должен сегодня поговорить с ней. Может быть, в последний раз…
После нашей встречи прошло пять дней. Юля обещала позвонить, но так и не позвонила. Больше того, я заметил, что она меня избегает. Несколько раз я заходил в формовочный цех, но она делала вид, что меня не замечает. Один раз я подкараулил ее в столовой, но Юля тут же расплатилась за обед и ушла со своей подружкой Машей Кривиной, которая не преминула бросить на меня насмешливый взгляд. Я даже не подозревал, что Маша такая злопамятная!
В ту ночь, когда она пришла ко мне, настоящего разговора не получилось. Юля была у какой-то подруги на дне рождения, и вот ей пришла в голову мысль позвонить мне… А если бы не была в гостях, значит, и не позвонила бы?.. Я задал ей этот вопрос, но Юлька только рассмеялась и сказала, что она ведь пришла: чего же мне еще нужно?..
И вот опять такая же история: я жду ее, переживаю, а она ушла и как в воду канула. Завтра бюро горкома партии. Будут обсуждать не только меня: секретаря парторганизация Тропинина, секретаря комсомольской организации Саврасова и председателя завкома Голенищева. Бутафоров несколько дней назад сообщил, что члены бюро настроены против меня, редактор городской газеты подготовил серьезным материал по заводу, который на днях будет опубликован. Разгромная статья уже появилась и вызвала на заводе самые разнообразные толки. Саврасов всячески избегал встреч со мной, а когда я сам разыскал его, то ничего путного из нашего разговора не получилось. Геннадий Васильевич мялся, что-то мямлил. В общем, я понял, что на бюро он отречется от нашего дела и, если это понадобится Куприянову, выступит против меня. Об этом меня предупредил и Тропинин. Анатолия Филипповича несколько раз вызывали в горком, но даже под сильным нажимом первого секретаря он ни на йоту не изменил своей позиции. Голенищев не принимал активного участия в перестройке производства, и серьезные неприятности ему не грозили.
Утром того же дня, когда вышла газета, Леня Харитонов поймал меня в цехе и напрямик спросил:
— Это правда, что вас хотят уволить?
— Правда, — не стал и я кривить душой.
— Если за Васю Конева, то я сам пойду куда надо… — взорвался Харитонов, но я его остановил:
— Вася тут ни при чем.
Я видел: Леня расстроился. На широком лице его заиграли желваки.
— Так на рыбалку мы с вами и не съездили, — сказал он, внимательно разглядывая свои руки.
— А может быть, это и к лучшему, — невесело улыбнулся я. — Больше рыбы останется и озере.
— Но могут ведь и не снят? — сказал Леня. — Чего иы такого сделали?
— Мы сделали, Леня, большое дело, — ответил я. — И что бы там ни было, тебе огромное спасибо за все. И ты, и Вася Конев… очень мне помогли…
Заводской гудок прервал мои размышления. Из проходной потянулись рабочие. От придорожных лип падали на асфальт длинные тени. Днем прошел небольшой дождь, и на улице было свежо, прохладно и почему-то пахло полынью. Лохматые облака наползали на коричневую заводскую трубу, загораживая большое красное солнце. Устроившиеся на проводах скворцы казались розовыми в лучах заходящего солнца, а внизу, на крыше будки телефона-автомата, сидела ворона и чистила клюв.
Стоя под толстой липой, я высматривал Юльку. Два автобуса, переполненных пассажирами, отвалили от остановки, прежде чем я ее увидел. Юля сегодня была в коротенькой коричневой юбке. Она тоже заметила меня, и в глазах ее мелькнула то ли досада, то ли растерянность.
И вот мы молча идем по улице к Сеньковскому переезду. Нас обгоняют велосипеды, мотоциклисты. Это всё рабочие с нашего завода. Некоторые, узнав меня, оборачиваются. Глаза у Юльки глубокие и непроницаемые, пухлые губы крепко сжаты. Что же произошло с моей Юлькой?.. Почему она так изменилась? Когда мне было восемнадцать лет, меня мало волновало, что чувствует знакомая девчонка. Тогда в своих собственных-то чувствах трудно было разобраться, а вот теперь малейшие перепады в настроении девушки я чувствую. Мало того что чувствую и близко принимаю к сердцу, мне хочется разобраться в них, понять, чем они вызваны. Отчего бы это? От житейской мудрости или от неуверенности в себе?..
У Юльки в руке коричневая сумка с длинной ручкой. Сумка, шлепает ее по ноге, но Юлька не обращает на это внимания. Она смотрит под ноги и упрямо молчит. Мне многое нужно сказать ей, но я тоже молчу. Наверное, со стороны мы похожи на поссорившуюся супружескую пару. Идут два человека по улице и ждут, кто первым заговорит и сломает лед отчуждения.
— У тебя неприятности? — наконец спросил я.
— По-моему, это у тебя большие неприятности, — резко ответила она. — На заводе только об этом и говорят.
— А тебя это раздражает?
— Говорят, что ты нарочно заварил всю эту кашу, чтобы тебя уволили и ты снова уехал в Ленинград.
— Ты ведь так не думаешь?
— Говорят, у тебя там квартира пустует…
— Как же это я не сообразил? — усмехнулся я. — Действительно, надо было квартиру оставить за собой.
— Людям рот не заткнешь.
— Это верно, но и повторять чужие глупости не обязательно.
Юлька бросила на меня косой взгляд и снова надолго замолчала, а я шел рядом и ломал голову: за что она на меня злится? И почему мне так трудно вызвать ее на откровенный разговор? Кажется, чего проще задать прямо ей вопрос: что случилось? Но я уже немного знал Юльку: пока она сама не скажет, что с ней, бесполезно спрашивать.
У парка Победы сквозь посвежевшую после дождя листву весело блеснул летний застекленный павильон, где продавали пиво и минеральные воды. Судя по тому, что павильон пустовал, пиво кончилось. Я предложил Юльке эайти туда, но она отказалась. Мы миновали площадь Ленина, поднялись на мост. А вот и ее дом. Видя, что она повернула к своему подъезду, я крепко взял ее за руку и сказал:
— Тебе не кажется, что нам нужно серьезно поговорить?
Мы смотрим в глаза друг другу. Миндалевидные с зеленоватым отливом глаза девушки чистые и холодные. Не знаю, что она прочитала в моих глазах, только губы ее тронула улыбка.
— Семейная сцена, да? — спросила она.
— Что-то вроде этого, — сказал я.
— Ругать будешь или бить?
— А надо бы, — сказал я.
— Ну, ладно, — сдалась Юлька. — Куда мы пойдем?
Я облюбовал скамейку на берегу Ловати под раскидистым кленом. Скамейка была влажная после дождя. Юлька чинно уселась и взглянула на меня, будто провинившаяся школьница, ожидающая, когда ей прочтут нотацию и оставят в покое. Села она на самый краешек скамьи, и, видимо, высокая трава, кустившаяся внизу, защекотала ей ноги, потому что Юлька передвинулась поближе ко мне. Смотрела она прямо перед собой на речку. Клен над головой негромко шумел, где-то за нашими спинами, в парке, перекликались птицы. Мимо прошла парочка: высоченный парень и под стать ему золотоволосая девушка с букетиком полевых ромашек. Парень небрежно обнимал девушку за плечи.
— Ну, что же ты молчишь? — покосилась на меня Юлька. И мне показалось, что в продолговатых глазах ее насмешка.
— Видишь ли, — начал я, — наверное, я слишком старомодный и многого не понимаю…
— Ты современный и молодой, — перебила она.
— Однако танцевать вот не научился…
— Это не беда, — улыбнулась она. — Я всегда найду себе партнера для танцев…
— Мне не хочется тебя терять, — сказал я, глядя на Ловать, по которой медленно скользила голубая лодка. Мне сначала показалось, что в ней никого нет, но потом я заметил мужчину, лежавшего на дне и смотревшего в небо. Я ему позавидовал: мне тоже захотелось вот так лечь в лодку и плыть по течению куда глаза глядят…
