Солнце на стене - Козлов Вильям Федорович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Приняли?
— Будем строить дизельный, не останавливая производства… Доволен?
— Это ваша работа, Никанор Иванович?
— Ты думаешь, только мы с тобой умные? И другие инженеры выступили против. Надо отдать должное и Тихомирову: он подготовил интересный вариант, который и позволит начать строительство, не останавливая работу…
— За это готов простить ему выговор, — сказал я.
— Он тебе выговор закатал? — удивился Мамонт. — За что же?
— За дело, — сказал я.
— Прыткий у вас начальник!
— Никанор Иванович, это вы Тихомирова рекомендовали к нам в цех? — спросил я.
— А ты что, недоволен?
— Под началом такого инженера одно удовольствие работать… — сказал я.
— Почему не пришел ко мне и не рассказал? — спросил Мамонт.
— О чем рассказывать-то?
— И все же прошу тебя, заходи ко мне… Просто так.
— Просто так зайду, — сказал я. Мамонт с любопытством взглянул на меня, улыбнулся и сказал:
— И все-таки жаль, что вы не нашли общего языка… В противоположности ваших характеров есть что-то…
— Знаете что, Никанор Иванович, если Тихомирову во всем уступать, он станет убежденным негодяем. Мол, мне все позволено… Он ведет нечестную игру. И с этим проектом… Он не столько печется о заводе, сколько о себе. Поразить, удивить, заставить обратить на себя внимание! Хотя, спору нет, он талантливый инженер. Да и начальник неплохой… Вы ведь знали, кого выдвигать…
— Гм, — сказал Мамонт. — Я и не жалею.
— Так вот, дело не в том, что мы жили в одной комнате… Там Венька был одним, а теперь стал другим, а завтра будет третьим. Он умеет применяться к любой обстановке… Если я в чем-либо принципиальном уступлю ему, то буду подлецом, потому что помогу вылупиться на свет божий негодяю. Я не хочу быть подлецом…
— А ты не преувеличиваешь?
— Я лучше других его знаю, — ответил я.
— Мать честная! — спохватился Мамонт. — Меня ведь жена ждет… В кои веки в театр собрались пойти. — И, пожав руку, скрылся в подъезде.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Все, кажется, у человека обстоит хорошо, нет причин расстраиваться, но вдруг ни с того ни с сего, как туча из-за горы, накатывает на тебя тоска, да такая, что места не можешь найти. Не ищи причин, все равно не найдешь. От тоски не спрячешься, не убежишь. Она сидит в тебе, как костыль в шпале, и уйдет сама, когда этого пожелает. Правда, есть один способ избавиться от тоски — уйти к близким людям, друзьям или родственникам, и постараться перевалить на их плечи эту проклятую тяжесть. Так многие и делают: чуть что — бегут к ним и долго и въедливо рассказывают о своих горестях. Дочь, совершив большую глупость, делится с матерью. И вот уже легче девушке, она и не вспоминает о том, что случилось, а материнское сердце еще долго гложет не своя беда.
А другой и хотел бы поделиться горем, да не может. Я как раз принадлежу к таким людям. И поэтому по себе знаю, как это неуютно, быть один на один с тоской.
Я лежал в общежитии на койке и смотрел в потолок. Мне не хотелось никуда идти, не хотелось читать, ужинать. Я даже не знал, который час. Если бы загорелся наш дом, я, наверное, так и лежал бы на койке, слушал треск горящих бревен и смотрел в потолок, по которому бегали бы красные всполохи…
А сейчас потолок белый, чистый. В нашей комнате самое чистое — это потолок. На него всегда приятно смотреть. Ни одного пятнышка: ровное белое поле. Белое безмолвие. На наш потолок даже мухи почему-то не садятся.
Какой-то посторонний тревожный звук вкрался в тишину, которая до сего времени меня окружала. Звук был чуть слышный, неотчетливый, но он приближался и настойчиво заявлял о себе. И наконец я понял, что это такое. Если бы тоска умела плясать, то она заплясала бы внутри меня от радости: то, что приближалось к нашему дому, удивительно соответствовало моему настроению. По улице двигалась похоронная процессия. Тоскливые звуки заупокойного марша заполнили всю комнату, всего меня. Молчаливая процессия, казалось, вечность проходила мимо окон. Бухал, жаловался барабан, так что стекла вздрагивали, с плачем звякали литавры, из жерл огромных труб вырывались вопли. И мерный топот, топот многих ног. В мою голову закралась кощунственная мысль: уж в одном-то покойнику, бесспорно, повезло — он не слышит этого.
Все умолкло вдали, но комната еще до самого потолка была наполнена траурным маршем. И не только комната, но и я.
Я, наверное, долго лежал в этой напоминающей просторный склеп комнате, потому что когда услышал быстрые шаги в коридоре, уже сгустились сумерки. Мне вдруг захотелось, чтобы шаги оборвались у моей двери. Так оно и случилось. Послышался торопливый стук, и, прежде чем я успел ответить, дверь распахнулась и в комнату ворвался ветер, удивленный возглас, шум платья, запах духов. Все это заносилось, закружилось по комнате и наконец подняло меня с постели.
Это пришла Иванна. Я ее даже сразу не узнал. Иванна часто забегала к нам на минутку, когда работала по соседству на строительстве нового здания отделения дороги. В синем рабочем комбинезоне, в какой-то смешной восьмигранной кепке, из-под которой таращились большие миндалевидные глаза.
Сегодня Иванна была в красивом пальто, модных туфельках, ярко-рыжие волосы в живописном беспорядке. В руках маленькая белая сумка.
— Что тут у вас происходит? — вызывающе спросила она. — Это правда, что Сашка женился? Вот чушь! Сашка женился… Не смешите меня.
— Подыми занавеску, — сказал я.
Иванна проворно метнулась к окну, одним легким движением вскочила на подоконник и стала воевать с занавеской. Я с удовольствием смотрел на ее крепкие ноги, тоненькую фигуру.
Я неделю прожил у Игоря, и она ни разу не появилась у нас. Все лето девчонка готовилась к приемным экзаменам в институт и вот не прошла по конкурсу: не хватило одного балла. Иванна расстроилась и целый месяц никого не хотела видеть, а Игоря почему-то в особенности. Так он сказал.
— Где Сашка? — спросила Иванна, взглянув на гитару.
Шуруп, проводив молодую жену, уехал в командировку. На три дня. Сегодня или завтра должен вернуться.
— Ты знаешь, он и вправду женился, — сказал я.
Иванна пристально посмотрела мне в глаза и, вздохнув, отвернулась.
— Ну и дурак, — помолчав, сказала она.
— Ее звать Мила.
— Мне совершенно безразлично, — сказала Иванна. — Мила, Зина, Вера или Авдотья…
— Вот так, женился наш Шуруп…
— Где этот дурачок? — вздохнула она. — Надо поздравить… и… этот подарок…
Я вижу, что ей тяжело. Она, конечно, была неравнодушна к Сашке, хотя и старалась не подавать вида. Говорят, со стороны всегда виднее. Иванна гораздо интереснее и душевнее Милы. Я искренне желаю добра Сашке, но не верю, что он будет счастлив с Семеновой Л. Н.
Я помню, как Иванна после работы прибегала к нам, хватала в умывальнике ведро, тряпку, задирала на койках одеяла и простыни и, прогнав нас на улицу, наводила порядок. Отец ее — полковник в отставке, а мать — учительница. Они много лет жили на границе. Иванна родилась в трех километрах от Румынии. Наверное, поэтому ей такое имя дали. У Иванны есть еще два брата. Один в институте учится, другой, самый младший, ходит в школу. Иванна с детства привыкла ухаживать за мужчинами, и поэтому домашний труд для нее привычное дело. Она никак не могла понять, почему мы краснеем и стараемся выхватить из узла свое нижнее белье. Обнаружив в шкафу грязное белье, Иванна забирала его с собой и стирала дома в ванне. А нам приносила чистое, выглаженное.
Когда она работала на строительстве здания отделения дороги, все наше общежитие слушало ее песни, которые она распевала, орудуя пассатижами и отверткой. Но сколько мы ее ни просили, так ни разу не спела под аккомпанемент Сашкиной гитары. Она пела только для себя.
— По правде говоря, я тоже считаю, что он дурака свалял, — сказал я.
Иванна не ответила. Она уселась на подоконник и, подтянув колени к подбородку, задумчиво уставилась в окно, за которым шумели машины, негромко переговаривались люди. С приходом Иванны на душе стало немного светлее. Из сознания уходил глухой топот похоронной процессии, но печальные отголоски траурного марша еще рокотали где-то, словно замирающие раскаты грома.
