Сердце крысы - Миронова Лариса Владимировна (бесплатные книги полный формат txt) 📗
35
Когда подсчитали количество белых и черных камешков, оппозиция насчитала в своих рядах всего три члена. Вот их и посадили в Лигу.
Оппозиция получила в своё распоряжение штат ученых, два канала центрального телевидения и три – на радио. Ну а газет они могли выпускать больше, чем число умеющих читать в нашем обществе! И никаких лимитов на бумагу.
Как ни лязгала зубами старая Лига, наш сильный центр, их песенка была допета до конца. Все штатные должности мы уничтожили.
Однако быть законной оппозицией они не хотели, а властью – кто ж им позволит?
Дынные семечки и прочие вечные ценности были розданы больным и детям без права обмена с другими категориями населения – во избежание скопления большого количества товара в одних руках.
Теперь в наших школах учили хорошо и бесплатно, а учителям платили зарплату. Новый образовательный закон вводил только один запрет – быть невеждой.
Да разве перечислишь всё, что было сделано всего за один день.
…Даже солнце утомилось наблюдать столь стремительную метаморфозу царства крыс, и оно скромно прикорнуло на багряном облаке у самого горизонта.
Прелестные юницы в чудесных шелковых шубках и белоснежных атласных чулочках пели ангельскими голосами Гимны радости свободных сердец.
Я умиленно слушал их пение и поглядывал на Малыша. Он медленно встал и пошел к стене Лиги. Это красно-серое здание теперь не выглядело таким мрачным и скучным.
Малыш сел у стены и так резко откинул голову назад, что даже со своего места я услышал глухой удар.
Герой дня был тих и спокоен, и я подумал с тайной надеждой, что вчера он просто неуклюже пошутил.
Его тонкие лапы, словно высохшие за ночь, лежали на коленях. Неподвижный взгляд устремился в небо – там плыла маленькая, карминового цвета, штучка. Вдруг она ярко вспыхнула и …погасла! Я окликнул Малыша – он не ответил.
Я подошел к нему, коснулся рукой его лба – он был лёд.
Я посмотрел в его зрачки – они ничего не отразили…
Сердце моё упало и, вновь поднявшись, накрепко застряло в горле. И в тот же миг я лишился чувств.
Так закончился первый день свободы.
Когда я пришел в себя, хор продолжал петь – репертуар его был неиссякаем, а Рата, несчастная Рата, в длинной перламутровой пелерине, исплакав все глаза, стояла на коленях перед телом сына и вела с его душой нескончаемую беседу.
Она пела Песню великой материнской скорби…
Едва не лишившись рассудка от горя, я пролежал весь остаток дня на сером камне, поросшем бурым мхом – на нем мы с Малышом частенько сиживали в былые, дореформенные времена.
Я готов был изгрызть безмолвную глыбу в щебенку, но лапы мои помимо воли гладили и обнимали шероховатую поверхность валуна, и мне казалось, что я чувствую особое тепло как раз на том месте, где обычно сидел он.
…Жизнь наша пошла своим чередом. Те, кто ратовал за введение «узды» и «кнута», были публично посрамлены. Но если вы думаете, что всё сразу образовалось, и мы больше не знали проблем, вы ошибаетесь.
Это отдельный разговор, и мы к нему ещё вернемся.
Но всё же, это были обычные трудности роста, и – не более того.
Главное, наше общество обрело долгожданную стабильность, и с каждым новым поколением у нас появлялось всё больше прямоходящих крыс. И даже, что было совсем невероятно, – у некоторых взрослых особей стали отваливаться хвосты.
Однако к хорошей жизни мы быстро привыкли, и вот уже, то тут, то там стали раздаваться подстрекательские голоса – искусственно создавать естественные трудности, так как не на чем обтачивать зубы и коготки, без которых мы можем превратиться в плюшевых мышей.
И вот в такой именно момент судьба наслала на наши головы тяжелое испытание. К нам в стаю прибыли две весьма странные компашки. Это были чудовищно неопрятные, грязные существа, и называли они себя прорабами. Из того, что они весьма неразборчиво стрекотали, удалось понять следующее – они гастарбайтры и сезонами калымят на всевозможных мировых перестройках.
Разглядев их повнимательней, мы заметили, что они с ног до головы испачканы зловонной моральной грязью, и она не смывалась даже с помощью персоли.
Первая шайка прибыла ночью и сразу стала рыскать по нашим улицам в поисках того, что было нам совсем не известно. Они искали неких «противников КАС»!
Когда заявилась вторая компания, крику стало ещё больше. Эти искали тех, кто ненавидит КАС…
Что такое КАС никто не мог вразумительно объяснить, и те и другие поднимали палец к небу и важно произносили, закрыв глаза, – О!
Всё же удалось выяснить, что это какая-то аббревиатура. Мы сначала подумали, что это местное название каметы Галлея, она многим суеверным народам внушает страх и ужас, однако веских подтверждений эта гипотеза не получила.
Мы уже почти притерпелись к странным пришельцам, некоторых они даже веселили, как вдруг наше общество было разбужено посреди ночи чудовищным шумом…
Обе компании, вцепившись, что есть сил, друг в друга, катались по мостовой. Такого у нас уже давно не было.
Наши пожарные с трудом растащили дерущихся и поместили в специальную гостиницу для психбольных до утра. Правда, были и такие, кто предлагал отправить их куда-нибудь подальше – послать в Америку или на Марс, но мы всё же решили сохранить их как экзотическую достопримечательность вполне продвинутого общества, чтобы каждый желающий – «освежить воспоминания» о прошлой жизни, мог сделать это совершенно бесплатно, и не выезжая за границу.
Это было для нас важно и ещё по одной причине – надежды на конструктивную роль оппозиции не вполне оправдались.
«Тройка» не принесла нашему обществу той пользы, на которую мы все-таки рассчитывали.
Они тут же истратили выделенные для работы фонды на закупку дорогой импортной аппаратуры – для измерения высоты кресла с точностью до одного ранжира! Точность до одной десятой доли микрона их почему-то не устраивала.
Искать изъяны в нашем законодательстве им было просто некогда.
Кое-кто из крыс, обучившихся прямохождению, предлагал в порыве милосердия послать спасательный десант в страну первичного проживания пришельцев, но внешняя разведка достоверно донесла, что там уже буквально нечего спасать – нет ни одного жилого дома, где проживали бы разумные существа.