Переводчик - Евстигней И. (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

Он улыбнулся.

– На кого я работаю? На бога… Я представляю интересы русской православной церкви. И никого более.

– Вот как? А какие интересы могут быть у русской православной церкви в столь дальнем зарубежье? Да и вообще в зарубежье?

– На данный момент единственный интерес, который есть у нашей церкви в дальнем и недальнем зарубежье, – это ты.

Я замер, пытаясь осознать услышанное. Я и РПЦ?! Да скажи мне кто-нибудь всего полгода назад, что я буду интересовать РПЦ, да ещё и интересовать так сильно, что она пошлёт за мной своего соглядатая, я бы только покрутил пальцем у виска!

– Вернее, не только ты, но и то, что ты ищешь.

– Ха, да я сам не знаю, что я ищу!

– Мальчик, мы тоже пока не знаем, что именно ты ищешь – самого ли бога, или одно из его божественных проявлений, или доказательство его существования, или же свидетельство его присутствия на земле. Но в любом случае наши интересы совпадают. Поэтому мы пристально наблюдаем и будем продолжать наблюдать за тобой, за каждым твоим шагом, движением, взглядом, мыслью. Кто знает, может быть, ты и выведешь нас к Нему…

– Но почему именно я?

– Я бы сам хотел знать, почему именно ты… а не кто-либо другой, более достойный, – мой собеседник улыбнулся.

Ах вот, значит, как… значит, они тщательно покопались в моём прошлом, досконально изучили мой психологический портрет, пристрастия, слабости, живущих в моей голове тараканов наконец, и в итоге сочли меня "недостойным"… но всё же решили не мешать мне, дать шанс попытаться – а вдруг и впрямь что получится, чем чёрт или, вернее, бог не шутит?.. И теперь наблюдают за мной, как за лабораторной мышкой. О, как это милосердно и человечно! Я почувствовал, как помимо моей воли меня начинает захлёстывать волна беспричинной злости.

– Только знаешь, я хотел предупредить, даже предостеречь тебя об одной вещи…

– Всего об одной? А я-то думал, что в моём положении существует масса вещей, по поводу которых меня можно предостерегать!

– Ты зря злишься, – священник покачал головой. – Мы не желаем тебе ничего плохого. А хотел я предостеречь тебя об одном… даже если ты действительно найдёшь то, что ищешь, ты вряд ли получишь то, что ты хочешь…

– И что же, по-вашему, я хочу?

А ведь и вправду, что я хочу? Я даже не знаю в точности, чего я ищу, а уж чего хочу… Может быть, вы, святой отец, знаете, чего я хочу? Или ваш всевышний патрон? Просветлите меня, а? Но тот и другой молчали, по-видимому, ожидая моего ответа. Что ж, ладно, попробую сам…

– Я хочу дать людям понимание… точнее даже не понимание, а хотя бы желание понять друг друга…

– И ты думаешь, что людям нужно такое понимание? – в голосе моего собеседника скользнул такой горький, несвященнический скептицизм, что я с удивлением поднял на него глаза.

– …разве нет?

– Брось, мальчик, – усмехнулся он, – с твоим-то умом и аналитическими способностями да быть таким романтиком. Людям не нужно никакое понимание. Они не возьмут его, не примут. Мягко говоря, они попросту к нему не готовы.

Мир за стенами терминала превратился в единообразную грязно-серую массу, словно его взбивал гигантским миксером свихнувшийся повар-исполин. Мелкие камни, массивные ветви, пластиковые стаканчики и прочий мусор с глухим стуком обрушивались на стекло – казалось, ветер был в ярости оттого, что в этом мире сохранился последний уголок тишины и спокойствия, и стремился во что бы то ни стало прорваться вовнутрь. Но сейчас меня мало беспокоил надвигающийся катаклизм. Да пусть хоть весь мир начнёт рушиться за стенами этого терминала, мне нужно закончить разговор с этим человеком, нужно разобраться, понять…

– Не готовы? Но почему?

– Да потому что понимание, подлинное, глубокое, искреннее понимание всегда несёт с собой слабость. Неужели ты, переводчик по рождению и по профессии, до сих пор этого не понял? Гораздо легче отстраниться, отгородиться высокой стеной, уверить себя в своей самодостаточности. Помнишь, как там у братьев Стругацких… «они способны на любые крайности, на самую крайнюю степень тупости и мудрости, жестокости и жалости, ярости и выдержки. У них не только одного: понимания. Они всегда подменяли понимание какими-нибудь суррогатами: верой, неверием, равнодушием, пренебрежением. Как-то всегда получалось, что это проще всего. Проще поверить, чем понять. Проще разочароваться, чем понять. Проще плюнуть, чем понять…». [40] И, знаешь, на самом деле, проще даже полюбить, чем понять. Люди слишком слабы, чтобы захотеть понять друг друга. К настоящему пониманию – к такой слабости — можно прийти, лишь будучи по-настоящему сильным… неподдельно, неотъемлемо, изнутри…

– Чтобы позволить себе быть слабым, нужно сначала стать сильным?

– Да, сынок, именно так. Слабость без внутренней силы – это всего лишь гниль. Или беспомощность. Или зло.

– И вы хотите сказать, что мы, переводчики, вместе с пониманием несём с собой такую слабость? Подрываем наши нации изнутри, размываем национальную идентичность и всё остальное, в чём обычно нас обвиняют?

– Не суть важно, что вы, переводчики, с собой несёте, – его голос внезапно зазвучал неприкрытой язвительностью, – Вопрос в том, что у вас хотят и способны взять. Или что вам разрешают дать. И ты, мой мальчик, прекрасно знаешь, что случается с теми, кто хочет дать людям больше, чем они хотят или могут взять. Все эти миссии, пророки, еретики и прочие неспокойные духом — история людского рода изобилует человеческими трагедиями, да и комедиями, впрочем, тоже. Людям не нужна твоя Вавилонская башня.

– Но она нужна мне! – вскинулся я.

Теперь мы уже смотрели друг на друга, как два непримиримых врага. А ведь и впрямь, Алекс, нужна ли тебе эта башня? Какое понимание ты хочешь дать людям, если сам не сумел понять ту единственную женщину, которую ты любишь? Неужели этот церковник прав, и полюбить действительно проще, чем понять? И снова, как всегда, когда я вспоминал об Але, меня захлестнула волна глухой боли. Дать людям понимание… я криво усмехнулся… ну-ну, попробуй.

– И я сделаю всё, чтобы она была построена.

Мой собеседник поднялся, будничным жестом достал из кармана брюк носовой платок, протёр им покрытый испариной лоб и, как ни в чём не бывало, кивнул мне:

– Мы будем всячески содействовать тебе в твоих поисках, переводчик. И будем всячески противодействовать тебе в достижении твоей цели…

Кстати, ты не находишь, что здесь становится слишком душно? Кажется, отключилась система кондиционирования…

…Действительно, здесь становится слишком душно. Я стряхнул с себя остатки сна, выдернул из ушей импровизированные беруши, которые перед посадкой в самолёт второпях скатал из оторванных от носового платка полосок ткани и предусмотрительно засунул в уши в целях собственной безопасности – я сомневался, что моё сознание сможет выдержать ещё одну атаку многоязычного спрута. Но в хвосте этого старого лайнера двигатели гудели так интенсивно, что я не слышал даже богатырского храпа своего соседа-украинца, крепко спавшего в соседнем кресле. Тяжёлую тушу самолёта мягко потряхивало на воздушных волнах.

Я вставил в уши наушники и включил старый русский рок – специально ради него изучил в своё время старорусский…