Шопенгауэр как лекарство - Ялом Ирвин (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

— Джулиус, — прервал его Тони, — не хочу быть самым умным, но не лучше ли сказать это прямо Филипу — догадайся, от кого я это слышал?

— Спасибо, Тони, ты абсолютно прав. — Джулиус повернулся к Филипу: — Твой фокус с лекцией сбил меня с толку — это было сделано так туманно и при таком скоплении народа. Тем более неожиданно, что мы только что провели с тобой целый час с глазу на глаз и ты ни разу не проявил ко мне никакого интереса. Но это одно, а другое — содержание твоей речи. Я не могу повторить весь отрывок — у меня не такая феноменальная память, как у тебя, — но, в общем, это было примерно так: престарелый отец семейства неожиданно прозревает и видит, что границы между ним и окружающим миром тают, и в результате он получает успокоение от осознания своего единства с жизнью, от мысли, что после смерти он сольется с некой силой, из которой когда-то вышел, и таким образом сохранит свою связь со всем живущим. Правильно я излагаю? — Джулиус взглянул на Филипа, который в ответ одобрительно кивнул. — Что ж, как я уже тебе говорил, Филип, эта идея меня нисколько не успокаивает, нисколько. Если мое сознание исчезнет, какое мне дело до того, что моя жизненная энергия, мои молекулы или моя ДНК останутся витать где-то в космическом пространстве? Если бы единение со всем сущим было моей целью, мне было бы куда приятнее получить это при жизни, так сказать, во плоти. В общем, вот так. — Он отвернулся от Филипа, обвел глазами группу и остановился на Пэм. — Это было первое утешение, которое предложил мне Филип, а притча, которую вы держите в руках, стало быть, — второе.

После недолгого молчания Джулиус добавил:

— Боюсь, я сегодня слишком много говорю. Каковы ваши реакции?

— Лично мне интересно, — ответила Ребекка.

— Мне тоже, — поддержала Бонни.

— Слишком много заумных слов, — сказал Тони, — но я секу.

— А мне кажется, — заметил Стюарт, — что напряжение растет.

— Между кем? — спросил Тони.

— Между Пэм и Филипом, конечно.

— И между Джулиусом и Филипом, — добавил Гилл, пытаясь снова повернуть разговор к Филипу. — Интересно, Филип, у тебя есть ощущение, что к тебе прислушиваются? Ценят твои слова?

— Мне кажется, что… — Филип выглядел непривычно смущенным, но вскоре вновь заговорил с обычной уверенностью: — Мне кажется, это глупо — вот так отмахиваться…

— Кому ты это говоришь? — спросил Тони.

— Да, конечно, — спохватился Филип. — Джулиус, мне кажется, это глупо — отмахиваться от идеи, которая принесла утешение стольким людям. Эпиктет, и Шопенгауэр тоже, утверждали, что чрезмерная привязанность к объектам, к другим людям, даже к представлению о собственном «я» служит основным источником страданий. Чтобы уменьшить страдания, нужно отказаться от привязанностей — разве это не ясно? Те же идеи, кстати, лежат в основе учения Будды.

— Хорошая мысль, Филип, и я постараюсь принять ее к сведению, но я понимаю твои слова следующим образом: ты предлагаешь мне хороший совет, который я с порога отвергаю, — и это заставляет тебя думать, что тебя недооценивают. Правильно?

— Я не говорил, что меня недооценивают.

— Не говорил вслух. Но я чувствую это — это же так естественно. Если бы ты заглянул внутрь себя, ты убедился бы сам.

— Пэм, ты делаешь страшные глаза, — заметила Ребекка. — Похоже на Индию? Джулиус, Филип, жаль, вас не было с нами в кафе, когда Пэм рассказывала про свои приключения в ашраме.

— Это точно, — отозвалась Пэм. — Я по горло сыта этими разговорами. «Откажись от привязанностей». «Отсеки собственное «я». Лично я поняла, что все это учит только одному — презирать жизнь. Взять хотя бы притчу Филипа — какую идею она несет? Что это за путешествие, что это за жизнь, когда ты не можешь наслаждаться ни миром, ни людьми, а только и думаешь, как бы поскорее отсюда уплыть? И это то, что я вижу в тебе, Филип. — Пэм повернула голову и теперь обращалась прямо к Филипу: — То, что ты предлагаешь, — что угодно, только не выход. Это бегство от жизни. Тупик. Ты не живешь. Ты даже не слушаешь. Когда я к тебе обращаюсь, у меня нет ощущения, что я говорю с живым человеком.

— Боже мой, Пэм. — Гилл поднялся на защиту Филипа. — А ты сама-то слушаешь других? Лично я не уверен. Ты слышала, что сказал Филип? Что он страдал, что у него были проблемы, навязчивые желания. Что он делал то же самое, что делала ты еще месяц назад — что каждый из нас делал бы на его месте, — искал выход. Что он наконец-то его нашел — и нашел совсем не там, куда завел нас наш хваленый Новый Век. И что сейчас он пытается помочь Джулиусу тем же самым способом, который помог ему самому.

Все замолчали, пораженные внезапной вспышкой Гилла. Через несколько секунд Тони сказал:

— Гилл, ты сегодня просто зверь. Трогаешь мою девочку, мою Пэм. Мне это не нравится, старик. Но мне нравится, как ты заговорил, — надеюсь, Роуз скоро тоже это оценит.

— Филип, — сказала Ребекка, — я хочу попросить у тебя прощения за то, что набросилась на тебя сегодня. Я хочу сказать, я изменила свое отношение к этой… истории этого… Эпихета…

— Эпиктета, — мягко поправил Филип.

— Да, Эпиктета, спасибо, — продолжила Ребекка. — Чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится эта мысль про привязанности — она объясняет мне мои собственные проблемы. Мне кажется, я сама страдаю от привязанности — только не к деньгам и не к вещам, а к своей внешности. Всю жизнь она была моим счастливым билетиком, всегда и везде. Еще бы — все любят, все носят на руках. Королева дискотеки. Королева вечера. Конкурсы красоты… А теперь, когда от моей красоты остались жалкие крохи…

— Жалкие крохи? — перебила Бонни. — Не хочешь поделиться со мной своими крохами?

— И со мной. Отдала бы все свои украшения… и детей в придачу, если б они у меня были, — добавила Пэм.

— Да, спасибо, я очень тронута. Но ведь все относительно, — продолжала Ребекка. — Я страшно из-за этого переживаю. Я всегда считала, что я — это мое лицо, моя красота, и сейчас, когда ее стало меньше, я чувствую, что это меня стало меньше. Это ужасно тяжело — отказываться от своего счастливого билетика.

— Шопенгауэр как-то высказал мысль, которая мне очень помогла, — сказал Филип, — и она заключается в следующем: наше относительное счастье проистекает из трех источников: из того, что человек есть, что он имеет и что представляет в глазах других. Шопенгауэр советует сосредоточиваться только на первом и не привязываться ко второму и третьему — то есть к тому, чтобы иметь и казаться, потому что этим мы не в силах распоряжаться и оно может и должно быть однажды отнято у нас — точно так же, как время должно отнять у тебя красоту. Более того, говорит он, «иметь» со временем приобретает прямо противоположное значение — то,чтомыимеем,частоначинает иметьнас.

— Любопытно. Три источника — что ты есть, что имеешь и как выглядишь в глазах других? Вот это верно. Я всю жизнь жила только для последнего — меня все время волновало только то, что люди про меня думают. Знаете, у меня есть еще одна «страшная» тайна: мои волшебные духи. Я никогда об этом не говорила, но, сколько себя помню, я всегда мечтала изобрести особые духи — они должны называться «Ребекка», у них должен быть мой запах, и они должны пахнуть вечно, так, что каждый, кто их вдохнет, будет вспоминать о моей красоте.

— А ты сегодня смелая, Ребекка. Такой ты мне нравишься! — воскликнула Пэм.

— И мне тоже, — отозвался Стюарт. — Только знаешь, Ребекка… Ты, конечно, очень красивая, но теперь я понимаю, что твоя красота всегда мешала мне видеть настоящую тебя- возможно, мешала не меньше, чем если бы ты была гадкой и безобразной.

— Вот так сказал. Спасибо, Стюарт.

— Ребекка, я хочу, чтобы ты знала, — сказал Джулиус, — я тоже тронут твоим признанием. Оно показывает, в какой порочный круг ты попала: сначала ты принимаешь свою красоту за себя, а дальше происходит то, что сказал Стюарт, — другие тоже начинают принимать ее за тебя.