Свадьба палочек - Кэрролл Джонатан (первая книга .txt) 📗
– Что, опять приспичило? Что у тебя с мочевым пузырем?! Да что вообще с тобой такое, Зоуи? – Начал этот голос игриво, но к концу тирады уже звучал агрессивно.
Потом я услышала:
– Привет, Миранда.
Я обернулась. Первое, что я увидела, – его прическу. Хуже не придумаешь. Даже в Улан-Баторе не смогли бы подстричь хуже. Волосы у него были местами густые и не-расчесанные, а местами обкорнанные чуть не до корней. Впечатление возникало такое, будто кто-то начал выстригать у него пряди как бог на душу положит, а потом просто устал и бросил.
И только тут я узнала это лицо, в особенности глаза, потому что в них все еще светились прежние искорки. Правда, теперь в этих глазах было и кое-что другое – безумие, ярость и замешательство, как ни в одних других. В них невозможно было долго смотреть.
Да и желание такое вряд ли могло у кого-то возникнуть, потому что все в этих глазах говорило о болезни, ненормальности – их выражение, то, что они ни секунду не оставались на месте: то стреляли в сторону, то снова возвращались к вам, потом опять в сторону…
– Кевин?
Он заулыбался и, мелко тряся головой, склонил ее набок, как делают озадаченные собаки. Кевин Гамильтон, Зоуи по нему с ума сходила. Капитан футбольной команды Дартмутского колледжа, воплощение здоровья. Теперь же вид у него был такой странный, что мои глаза просто отказывались верить, а мозги словно застопорились.
– Ага! Я знал, что ты придешь! Я сказал Зоуи, когда ее увидел, что Миранда Романак наверняка тоже здесь. И я был прав. Я был прав.
Я онемела. Я перевела взгляд на Зоуи. Она смотрела на него с ужасом – как загипнотизированная.
– Я приехал только ради встречи с нашим классом. Мы теперь живем в Орандже. Знаете, где это? В Нью-Джерси. Мы туда перебрались после смерти моего батюшки. Но я забыл твой номер телефона, Зоуи, поэтому не мог тебе сообщить, что я приехал. Моя сестра говорила, что и незачем звонить-то, но я ей сказал: «Слушай, мы ведь с ней столько лет встречались…»
Он говорил без умолку своим неестественно высоким, скрипучим и одновременно гнусавым голосом – о себе, о встрече выпускников, о Зоуи, о своих «исследованиях». Я была рада его болтливости: это позволило мне справиться с потрясением и пристально разглядывать его, но не казаться при этом невежливой.
С первых секунд было ясно, что он страдает психическим расстройством, но каким именно – трудно было сказать. При всей бессвязности его речи то, о чем он рассказывал, складывалось в целостную картину и звучало вполне разумно. Глядя на него теперешнего, мне приходилось все время напоминать себе, что Кевин Гамильтон был в нашем классе одним из лучших по успеваемости. Мы все были уверены, что он далеко пойдет. Я за все эти годы почти ничего о нем не слыхала. Говорили, что он окончил Дартмут и поступил в Уортонскую школу бизнеса, но чего-то в этом роде и следовало от него ожидать. Даже когда ему было всего восемнадцать, никто не сомневался, что лет через десять его можно будет увидеть по телевизору дающим интервью или прочитать о нем в журнале «Тайм».
Похоже было, остальные участники знали про Кевина, потому что, пока мы стояли с ним, никто к нам не подошел. Пару раз я улыбалась, завидев вдали знакомое лицо, и мне улыбались в ответ, и шли поздороваться, но, заметив Кевина, поворачивали назад. А он все продолжал говорить.
Постепенно перед нами развернулась вся картина случившегося. Кевин был старшим из четырех детей. Его отец, с которым он был очень близок, скоропостижно умер, когда Кевин еще учился в институте. Кевину пришлось бросить учебу и вернуться домой, чтобы заботиться об осиротевшей семье. Ему здорово досталось, и в конце концов его психика не выдержала такого напряжения – Кевин попросту сломался. Он прошел курс лечения и с тех пор сидел на лекарствах. Целыми днями он просиживал в библиотеке, занимаясь исследованиями, но когда я спросила, какими именно, он бросил на меня подозрительный взгляд и заговорил о другом.
Я просто не могла себе представить, что чувствует Зоуи. Все, с чем она пришла на эту встречу – все ее мечты, ожидания, – было с места в карьер уничтожено этим кошмаром в человеческом обличье, все полетело кувырком, было разрушено. В который раз бедная моя подруга проиграла.
– Извини, Кевин, но нам надо идти. – Если я и задела его чувства, мне было наплевать. Я схватила Зоуи за руку и потащила ее в дамскую комнату. Он продолжал говорить и после того, как за нами захлопнулась дверь.
К счастью, кроме нас в туалете никого не оказалось. Мы уставились друг на друга, не в силах сказать ни слова. Словно хрустальная ваза упала на каменный пол и разлетелась на мелкие осколки. В конце концов ты сметаешь их веником, но прежде надо освоиться с мыслью, что вазы больше нет и никогда не будет.
Зоуи подошла к раковине и повернула ручки обоих кранов. Нагнулась и, сложив ладони лодочкой, принялась брызгать водой себе в лицо. Потом выдавила из висячей мыльницы жидкого мыла и тщательно смыла всю косметику, которую час назад так старательно накладывала.
Жаль, что я не такая мудрая, как мне бы хотелось, – я бы нашла какие-нибудь правильные слова, чтобы хоть на несколько мгновений рассеять мрак, воцарившийся в ее сердце, увы, надолго.
– И откуда только я набралась всех этих азбучных истин? – Она смотрела на себя в зеркало. Лицо у нее было пустое, покрытое сверкающими водяными каплями.
– Ты о чем?
– Любовь сильнее смерти. Надежда умирает последней. Уж давно бы пора начать пользоваться ремнем безопасности для сердца. Дорога опасна, а мы, идиотки, никогда не пристегиваемся.
– Зоуи…
– В жизни не забуду, как однажды он мне сказал: «Когда нам стукнет по сто четыре, тогда и начнем предаваться воспоминаниям, а до этого мы будем слишком заняты». А я ведь хотела взять с собой Гектора. И он был не прочь прийти. Но я подумала про Кевина – может, есть шанс, что между нами что-нибудь… И не позвала его.
Ну почему у меня такие неповоротливые мозги? Я нервно облизывала губы и напрягала голову, но нужные слова не приходили на ум. Она продолжала тупо смотреть в зеркало, будто впервые видела свое лицо.
Дверь приоткрылась, и в нее проскользнула Кэти Херлт. Она выглядела как всегда великолепно, и от нее по-прежнему веяло таким высокомерным презрением ко всем и ко всему на свете, что любой в ее присутствии рисковал замерзнуть насмерть.
– Видели Кевина Гамильтона? Ему следовало бы сменить лоботомиста! Стоит посреди коридора и несет какую-то ересь – настоящий клингон. Да и внешне похож.
Это прозвучало так жестоко и точно, что Зоуи издала хриплый смешок. Я тоже рассмеялась. Кэти передернула плечами.
– Я так и знала, незачем было сюда приходить. Все это действует угнетающе. Уж вы-то сегодня получили по полной программе. Кевин спятил, Джеймс умер. Вот и конец этой главе, да?
– Что? – Я произнесла это слово медленнее, чем хотела. Я собиралась было смахнуть с лица выступившие от смеха слезы, но так и застыла с поднятой рукой. Я уставилась на эту руку, и тут Кэти снова заговорила. Пальцы сами собой сжались в кулак. Но я этого не почувствовала. Я ничего не чувствовала.
Вид у нее был удивленный.
– Ты о чем? Что – что?
– Джеймс…
– Джеймс? А что Джеймс? Боже мой, Миранда, да ты что же, выходит, не знала?! Он мертв. Погиб три года назад. В автокатастрофе.
Внезапно все вокруг приобрело какую-то невероятную четкость и выразительность: вздох Зоуи, похожий на всхлип, звук льющейся из кранов воды, стук каблуков Кэти по выложенному плиткой полу. Выражение их лиц: по-прежнему холодное, но заинтересованное – у Кэти, потрясенное еще сильнее, чем после встречи с Кевином, – у Зоуи. Я видела все это на удивление четко, но какая-то важная часть моего существа уже покинула меня. Выскользнув из моего тела, она вознеслась под потолок и бросила на меня прощальный взгляд, прежде чем исчезнуть навсегда.
Это была та часть моей души, которая любила Джеймса Стилмана со всем пылом и простодушием юности. Которая выкуривала по два десятка изумительных сигарет в день, слишком громко смеялась и не ведала страха. Которая спрашивала себя – каким он будет, секс, и кто станет первым. Которая слишком подолгу задерживалась перед зеркалом, чтобы полюбоваться единственным на свете безупречным лицом.
