Мой любимый sputnik - Мураками Харуки (книга жизни TXT) 📗

— Однако, — сказал я. Я дико устал, и, по правде сказать, у меня не было сил даже на то, чтобы видеть сон.

— Од-на-ко! — повторила Сумирэ. — Что ж, ничего. Хоть какой-то прогресс. Маленький шажок вперед, но все же…

— Ладно, у тебя ко мне какое-то дело?

— Вот-вот. Я хочу, чтобы ты объяснил мне одну вещь. Потому и звоню, — сказала Сумирэ. Слегка откашлялась и продолжила: — Скажи, в чем разница между “знаком” и “символом”?

У меня возникло странное ощущение: будто внутри моей головы медленно-медленно движется некая процессия.

— Ты не могла бы повторить вопрос? Она повторила:

— В чем разница между “знаком” и “символом”?

Я сел в кровати и переложил трубку из левой руки в правую.

— Так, значит ты хотела узнать разницу между “знаком” и “символом”, поэтому позвонила мне. В воскресенье утром, до рассвета. Хм-м…

— В четыре пятнадцать, — уточнила она. — А что делать, если это меня беспокоит? Какая вообще может быть разница между “знаком” и “символом”? Один человек задал мне такой вопрос несколько дней назад. Я сначала начисто об этом забыла, но тут собиралась лечь спать и, когда раздевалась, вдруг снова вспомнила и сон вовсе пропал. Ты не мог бы все-таки объяснить это — разницу между “знаком” и “символом”?

— Ну, например… — произнес я и уставился в потолок. Даже когда мое сознание в нормальном состоянии, объяснять что-либо Сумирэ с точки зрения логики — тяжелая работа. — Император — символ Японии. Это понятно, да?

— Более-менее, — сказала она.

— “Более-менее” не пойдет. Так на самом деле записано в Конституции Японии, — сказал я насколько мог спокойно. — Можешь возражать или сомневаться, но, если ты не примешь это как некий факт, мы не сможем двигаться дальше.

— Ладно, согласна. Ты доволен?

— Спасибо. Итак, повторяю снова. Император — символ Японии. Однако это не означает, что император и Япония эквивалентны друг другу. Понимаешь?

— Не понимаю.

— Смотри, это как дорожный знак — стрелка, обозначающая одностороннее движение. Император — символ Японии, однако Япония — не символ императора. Понимаешь, нет?

— Думаю, что да.

— Но если, например, написать так: “Император — знак, обозначающий Японию”, эти понятия станут равнозначны. То есть, если мы произносим “Япония”, это означает то же, что и “император”, а если произносим “император” — это означает как раз “Японию”. Более того, получается, что оба эти понятия взаимозаменяемы. “Поскольку а = б, то и б = а” — то же самое. Вот в двух словах, что такое “знак”.

— То есть ты хочешь сказать, что император и Япония взаимозаменяемы? И что — такое возможно?

— Да ну нет же, не так! — Я в отчаянии замотал головой по эту сторону трубки. — Просто я стараюсь как можно проще объяснить разницу между “символом” и “знаком”. На самом деле я вовсе не собирался менять местами императора и Японию. Это всего лишь такой способ объяснения.

— Хм… — произнесла Сумирэ. — Кажется, до меня дошло. Как образ. В сущности, разница такая же, как между односторонним и двусторонним движением, да?

— Наверно, у специалистов есть более точное определение. А если хочешь найти такой образ, чтобы стало понятно сразу, думаю, твое сравнение вполне сойдет.

— Я всегда удивляюсь, как классно ты умеешь все объяснять.

— Вообще-то, работа у меня такая, — сказал я. Мои слова, непонятно отчего, прозвучали как-то плоско и невыразительно. — Тебе самой бы разок поработать учителем начальной школы — точно бы пригодилось. Каких только вопросов ни задают. “Почему Земля не квадратная?”, “Почему у кальмара десять щупальцев, а не восемь?” Сейчас я могу так или иначе ответить практически на любой вопрос.

— Должно быть, ты хороший учитель.

— Кто знает, — сказал я. Кто знает…

— Кстати, почему у кальмара десять щупальцев, а не восемь?

— А не пора ли мне снова поспать? Правда — я устал. Держу сейчас трубку — будто каменную стену подпираю. В одиночку. А стена еще чуть-чуть — и рухнет.

— Да… — сказала Сумирэ и на мгновение примолкла. (Так, прямо перед тем, как промчится поезд на Петербург, пожилой сторож на переезде с глухим переливчатым стуком опускает шлагбаум.) — Звучит как-то по-дурацки, но, если честно, я влюбилась.

— Хм… — Я вернул телефонную трубку из правой руки в левую. В трубке слышалось дыхание Сумирэ. Что я должен сказать на это — ни малейшего представления. И как уже часто случалось со мной в подобных ситуациях, я взял и ляпнул: — Но не в меня же?

— Не в тебя, — ответила она. Я услышал щелчок дешевой зажигалки: Сумирэ прикурила. — Ты как сегодня, свободен? Я хотела бы встретиться и поговорить.

— О том, что ты в кого-то влюбилась — не в меня, правильно я понял?

— Да, — подтвердила Сумирэ. — О том, что я ужасно влюбилась.

Я прижал трубку плечом и вытянулся на кровати.

— Вечером я свободен.

— Тогда в пять у тебя, — сказала Сумирэ. И затем, словно подумав, добавила: — Спасибо тебе большое.

— За что?

— За то, что ты ни свет ни заря так по-доброму отвечал на мои вопросы.

Я пробубнил в ответ что-то невразумительное, повесил трубку и выключил свет. За окном еще было совершенно темно. Перед тем как заснуть снова, я задумался, говорила ли мне Сумирэ “спасибо” когда-нибудь раньше — хотя бы раз. Уж один раз, наверное, говорила, но когда — я вспомнить не мог.

Сумирэ пришла ко мне чуть раньше пяти. Увидев ее, я не сразу понял, что это Сумирэ: она совершенно поменяла стиль. Короткая стрижка, челка, падающая на лоб, еще чуть ли не со следами ножниц. Поверх темно-синего платья с короткими рукавами накинут легкий кардиган; туфли — черные лаковые, на среднем каблуке. И даже колготки. Колготки? Я не сильно разбираюсь в женской одежде, но, похоже, все, что было на Сумирэ, стоило прилично. В таком наряде она выглядела красивее и элегантнее, чем раньше. Не могу сказать, что новый стиль ей не шел, напротив — Сумирэ абсолютно гармонично в него вписалась. Хотя, если сравнивать, я больше любил ее прежний несуразный облик. Но это, конечно, дело вкуса.

— Неплохо, — оглядев ее с головы до пят, заключил я. — Вот только не знаю, как бы к этому отнесся Джек Керуак.

Сумирэ улыбнулась — как-то иначе, изысканнее.

— Пошли погуляем?

Вместе мы отправились к станции по Дайгаку-доори. Зашли в наше кафе — мы частенько там бывали раньше. Сумирэ, как обычно, заказала кофе и пирожное “Монблан”. Апрель был на исходе, стоял ясный воскресный вечер. Перед входом в цветочные лавки красовались крокусы и тюльпаны. Мягкий ветер нежно теребил юбки молоденьких девушек и нес с собой пьянящий запах юных деревьев.

Я закинул руки за голову и наблюдал, как Сумирэ медленно, однако жадно поглощает свой “Монблан”. Из маленьких колонок на потолке мурлыкала старая боссанова: “Возьми меня в Аруанду”, — пела Аструд Жилберто. Я закрыл глаза: чашки звякают о блюдца, а мне слышится шелест далекого прибоя. Аруанда… Интересно, что это за место <Аруанда — загробное царство в “умбанде”, одном из афрохристианских культов Бразилии, который возник в Латинской Америке в 1904 г. Корнями этот толерантный культ восходит к индуизму и включает в себя почитание католических святых, африканских божеств и верования бразильских индейцев. В мажорной песенке “Take Me To Aruanda” американская певица бразильско-германского происхождения, композитор, художник, одна из выдающихся исполнительниц боссановы Аструд Жилберто (р. 1940) просит забрать ее в Аруанду, где “алмазный песок, золотое солнце, серебряные звезды над холмами, много рыбы, куча времени, чтобы только и делать, что мечтать, где никто ни о чем не беспокоится, никто никуда не спешит, сплошная легкая жизнь, нет никаких печалей, и там ждет тебя рай”. > ?

— Ты все еще хочешь спать?

— Да нет, уже не хочу, — сказал я, открыв глаза.

— Ну как ты вообще?

— Отлично. Как река Молдау ранней весной.

Сумирэ некоторое время рассматривала пустую тарелку от “Монблана”. Затем подняла взгляд на меня.