Мангушев и молния - Покровский Александр Михайлович (читать лучшие читаемые книги txt) 📗

– Я вернусь… я вернусь… – и ему виделась чудесная, удивительная страна, и он знал как она называется…

Если вы когда-нибудь поплывете на юг, все время на юг за голубыми китами, вы увидите высокую и снежную страну.

Там над головой звезды яркие и чужие.

Это Страна Уходящих Айсбергов…

Маленьких и Больших Айсбергов…

Они никогда не возвращаются…

Пап

– Пап, а ты, когда был маленький, боялся умереть?

– Боялся.

– Вот и я боялся. А потом перестал.

– Почему?

– Ну, я же вырос.

– Пап, а в Африке люди зачем живут?

– Они там родились.

– Это они из-за слонов?

– Почему из-за слонов?

– Ну, чтоб каждый день слонов видеть.

– Пап, мама говорит, что я у нее в животике лежал.

– Ну, раз мама так говорит.

– А ты думаешь, что это враки?

– Да нет, я маме верю.

– Я тоже верю, только…

– Что «только».

– Только как я там образовался?

– Постепенно.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Пап, ты в детстве писал в штаны?

– Бывало.

– И тебя ругали?

– Однажды – очень сильно.

– А что они не понимали, что ты еще ребенок?

– Понимали.

– Я бы тебя не ругал.

– Почему?

– Потому что ты же мне родной человек.

– Погоди. Ты что, уже написал?

– Да нет.

– А что ж тогда спрашиваешь?

– Чтоб знать как себя вести.

– Пап, ты за кого, за меня или за Витьку?

– За тебя, наверное, ты же мой сын.

– А если я сделаю что-нибудь нечестное, а Витка – честное, ты тоже будешь за меня?

Молчание, внимательный взгляд, потом со вздохом:

– Ну, и что же ты сделал?

– Да ничего я не сделал, я тебя просто проверяю.

– Пап, тут некоторые говорят, что Вселенная разбегается.

– Ну, и что?

– Что «ну и что»?

– Ну, и что? Ну, разбегается она, ну и что?

– Я что-то не понимаю, ты совсем что ли нашим будущим не интересуешься?

Красота

Сашке семь лет. Рисует он только церкви. Купола и кресты. Если попадаем с ним в город, то каждая встреченная церковь – это задумчивый поход вокруг нее, оценивающий взгляд.

После пяти церквей я обычно еле ноги волочу, а он бодро вышагивает.

Подходим к Казанскому собору. Сашка немедленно и молча направляется к нему, а я, со стоном внутренним и с надеждой в голосе:

– Сань, может не будем его осматривать, а?

Санька, остановившись, разводя руками, возмущенно:

– Ну-у… если тыне хочешь смотреть эту красоту!..

Делать нечего. Отправляемся смотреть «красоту».

Арабский

Саньке двенадцать.

Летом он вдруг решил изучать арабский. Измученный этим его решением, я направился в университет на восточный факультет, где – о, счастье! – за деньги можно летом учить арабский.

Санька ростом очень мелкий и с увесистым учебником арабской грамматики выглядит, как Буратино с букварем. Я его сопровождаю. Тащу учебники. Преподаватели смотрят на него с нескрываемым уважением.

По дороге мы заходим в книжный магазин, где он, мой отпрыск, в мгновение ока находит Коран и учебник грамматики санскрита.

Подходит ко мне:

– Купишь?

– Сань, ну Коран – понятно. Вещь очень нужная. А санскрит-то тебе зачем?

– А ты знаешь, что на нем уже не говорят?

– Ну, вот! Тем более!

– Ты, значит, хочешь, что-ли, чтоб его совсем забыли?

– Я-я?…

В общем, я купил и санскрит…

Шмель и любовь

Жил-был Шмель. Он был толстый, лохматый трудяга.

Когда он садился на цветок, тот сгибался до земли.

Шмель собирал нектар и пыльцу. Неуклюжий, он просыпал ее всюду и был вечно недоволен, что так мало собрал. Он не замечал, что сам виноват и сваливал все на Цветок.

– А ну тебя! – говорил Цветок, – Кормишь его, кормишь, а он еще и недоволен!

– Плохо работаешь! – гудел Шмель, – Вечно не успеваешь! – и, сорвавшись с тычинок, улетал, мотаясь из стороны в сторону, а Цветок только качал ему вслед головой:

– Какой невежда!

Шмель иногда сталкивался налету с Солнечным Зайчиком и падал в траву.

– Извините, – говорил вежливый Зайчик, – я нечаянно.

– Ходят тут всякие, – гудел Шмель, выкарабкиваясь из травы, – не собирают и другим мешают. Безобразие!

И вдруг свершилось чудо: старый ворчун Шмель влюбился в Пчелку. Да-да, в ту самую Маленькую Пчелку. И как же он раньше не замечал, что она такая лохматенькая, такая красивая и такая тоже трудолюбивая.

Пчелка видела, как расцветает старый бродяга, когда садится с ней рядом на Цветок, и от смущения теряет пыльцу, но она была еще маленькая и глупая и много себе воображала.

– Ах! – говорила она, – Надо ли мне все это? Он такой старый и такой вечно ворчливый.

Но при этом она никогда не забывала посмотреть на себя в лужицу: все ли там у нее хорошо?

– И потом он толстый, безобразный увалень, – добавляла она, поправляя прическу.

А Шмель пел. Он казался себе снова молодым и стройным и так вежливо собирал нектар и пыльцу, что и Цветок и все остальные встречали его улыбками, как старого знакомого.

– А, это вы? – говорил Цветок, – садитесь. пожалуйста.

– Я только на секундочку, – смущенно гудел Шмель, – Я вас не беспокою? А то все летаю, летаю…

– Что вы, что вы! – махал на это своими лепестками Цветок, – передайте привет Пчелке.

– Ах! – разворачивался налету Шмель и еще сильнее смущался, – Она на меня совсем не глядит!

– Она вас полюбит, – уверял его Цветок.

– Вы так думаете? – возвращался к нему Шмель.

– Конечно. Как вас можно не полюбить? Вы такой добрый.

– Вы правы. Мне хочется что-нибудь сделать для нее.

– Подарите ей нектар.

– Ах, боюсь, примет ли? Это дерзко с моей стороны и невоспитанно – навязывать подарки. Она такая гордая.

– Но вы же от чистого сердца.

– Да, это точно! Мне ничего не надо. Я ей так благодарен. Я так счастлив, что на земле есть Пчелка. Я только сейчас по-настоящему живу. Я подарю ей нектар – будь что будет. А вам не кажется, что она очень красивая и добрая?

– Конечно же, кажется. Я за вас очень рад. Не забудьте передать от меня привет.

– Не забуду, дружище! – гудел шмель и вдруг опять сталкивался с Солнечным Зайчиком.

– Эх! Какой я неловкий! – сокрушался Солнечный Зайчик.

– Что вы, что вы! – говорил ему Шмель, – Это я вас совсем не заметил. Иногда летишь себе и мечтаешь.

– Говорят, вы влюблены?

– Что вы, – смущался Шмель, – она такая молодая, а я такой лохматый. Но ведь я добрый, правда?

– Правда, – улыбался Солнечный Зайчик, – Вы очень добрый. Она должна вас полюбить. Нельзя не любить добрых. А когда она вас полюбит, это будет самая большая радость для всех ваших друзей. У вас так много друзей вокруг.

– Это все так! – осторожно гудел Шмель, – Я и не знал, что у меня столько друзей.

Но однажды Шмель повстречался со старой и злой Стрекозой.

– А, это ты, толстый дуралей! – сказала ему злая Стрекоза, – Говорят, ты влюбился в эту мохноногую дурочку?

– Полегче, ты, треснувшее коромысло! – сразу же загудел по-старому Шмель, – Не встречайся мне больше!

– Сам лучше не попадайся, толстяк! И Пчелке своей передай, пусть не попадается!

Шмель загудел от злости так сильно, что не заметил Цветок, ударился о него и шлепнулся в траву.

– Ой! Вы не ушиблись? – забеспокоился вежливый Цветок.

– Вот еще! – выбирался из травы Шмель, – Пускай не дожидается!

– Вы не должны обращать внимания на эту тощую Стрекозу, – убеждал его Цветок. – Она злая потому, что не пьет нектар. Она абсолютно высохла от злости.

– Ваша правда! – карабкался вверх Шмель, – Только толстые могут быть добрыми.