Путешествия по Европе - Брайсон Билл (первая книга .TXT) 📗
Так случилось и в Осло. В первый же вечер в гостинице я увидел по телевизору научно-популярную передачу и самонадеянно попытался уловить, о чем идет речь. В студии два человека — видимо, Ведущий и Гость, — стояли у лабораторного стола, по которому, иллюстрируя их беседу, ползали какие-то маленькие зверьки вроде грызунов. Самые смелые из них забирались на рукава Ведущего. Эти мелкие существа в сочетании с двумя-тремя словами, которые показались мне знакомыми, дали неожиданный результат. Вот как я понял их разговор.
Ведущий: Значит, вы занимаетесь сексом со всеми этими животными?
Гость: Ода, конечно. Разумеется. Правда, с дикобразами нужно быть очень осторожным, а лемминги, если вдруг почувствуют, что вы их стали меньше любить, делаются очень нервными — иногда даже бросаются со скал.
Ведущий: Все это кажется мне просто замечательным… (Отворачивается от гостя к камере). На следующей неделе наша передача научит вас, как приготовить сильные наркотики-галлюциногены из простейших химикатов, которые есть в каждой домашней аптечке. А теперь экран на секунду погаснет, потом снова вспыхнет и вы увидите телеведущего, сидящего с таким видом, словно он только что собирался поковырять пальцем в носу. До встречи на следующей неделе!
После ХаммерфестаОсло, засыпанный грязноватым снегом, показался мне настоящими тропиками, и я передумал покупать русскую шапку-ушанку. Я ходил в музеи, бродил по центру города между железнодорожной станцией и королевским дворцом, рассматривал витрины магазинов вдоль Карл Иоганс Гейт, главной пешеходной улицы норвежской столицы, которую оживляли яркие огни и моложавые, счастливые норвежцы. На мой взгляд, они имели, как минимум, один повод радоваться — тому, что не живут в Хаммерфесте. Когда я замерзал, то отогревался в кафе и барах, подслушивая разговоры, которых не понимал. Когда это надоедало, я доставал путеводитель по Европе Томаса Кука и листал его с почтительным трепетом, планируя дальнейшее путешествие.
Путеводитель Томаса Кука — это, возможно, самая удивительная книга из всех, когда-либо изданных на земле. 500 страниц ее бесконечных транспортных расписаний, набранных мелким шрифтом, как магнит тянут отправиться в дальний путь, сменив надоевший костюм на старые джинсы. Сугубо прозаические строки путеводителя звучат как поэма: «Белград — Триест — Венеция — Верона — Милан», «Гётеборг — Стокгольм», «Марсель — Лион — Париж»… Кто может читать эти названия, не представляя себе платформу с толпами пассажиров и грудами багажа, длинный состав с экзотическими местами назначения на вагонах?! Кто может, увидев надпись «Москва — Варшава — Берлин — Базель — Женева», не позавидовать тем везунчикам, которые собираются совершить столь грандиозное путешествие?! Наверное, кто-то и может. Но лично я способен часами рассматривать таблицы, каждая из которых — заумная головоломка из дат, расстояний и таинственных условных значков, изображающих пересеченные ножи и вилки, винные бокалы, кинжалы, шахтерские киркомотыги (они-то что могут означать?), паромов, автобусов и уж совсем недоступных пониманию примечаний:
873-4 В/из Сторлиена — см. Таблицу 473
977 Лаппландшпиллен — см. Таблицу 472.
Остановки только для посадки. На (7) машинах въехать в поезд 421.
k Рекомендуется бронирование.
t Пассажиры не могут сесть или выйти на этих станциях.
x Через Вастерас на (4), (5), (6), (7).
Что это все значит? Тут у кого угодно крыша поедет. Можно изучать книгу Томаса Кука всю жизнь и не разгадать до конца всех ее загадок. Но это кажущиеся излишества. Наверняка десятки людей сталкивались в пути с огромными проблемами лишь только потому, что не обратили внимания на примечание, гласящее: «После Карлскрона по пути к Полярному Кругу остановок нет — см. таблицу 721 а/b. Рекомендуется иметь при себе грелки. Горячая пища только после Мурманска. Обратный путь через Анкоридж и Мексикали».
Поездка в Хаммерфест была вроде основательной разминки, но теперь я был настроен отправиться в серьезное путешествие. Мне не терпелось поколесить по Европе, посмотреть афиши фильмов, которые никогда не будут идти в Англии, поглазеть на знаки «Парковка запрещена», послушать народные песни, которые даже при самой буйной фантазии не могли бы стать хитами в моей стране. Мне хотелось вновь и вновь попадать впросак, заходить в разнообразные тупики на причудливом континенте, где можно сесть на поезд и через час попасть в другую страну, где говорят на другом языке, едят другую пищу, работают в другие часы. Я хотел быть туристом.
Но сначала надо было наведаться домой.
Париж
В Англии, дожидаясь зимы, я потратил неимоверное количество времени на нелепые закупки для предстоящей поездки. В том числе, я купил туристские часы, швейцарский армейский нож и яркий желто-зеленый рюкзак, который, как уверила меня жена, будет очень кстати, если я вдруг вздумаю посетить тусовку голубых. Я проводил целые дни, ползая по чердаку в поисках своих любимых карт Европы издания «Кюммерли и Фрей», которые я сдуру купил в 1972 году почти в полном комплекте. Как оказалось, это было одним из немногих разумных вложений денег, сделанных мною в молодости, если не самым разумным.
Напечатанные в Швейцарии со швейцарским размахом и точностью, эти карты содержали под глянцевыми голубыми и желтыми обложками подробнейшие географические схемы одной или двух стран. Раскрываясь, они становились огромными и хрустящими, а объяснения в них были только на неведомых мне немецком и французском языках. Это придавало картам особую экзотичность, которая привлекла меня к ним в 1972 году, и до сих пор привлекает. Если везешь с собой карты с такими названиями, как «Jugoslawien 1:1 Mio» и «Schwarzwald 1:250 000», то выглядишь заведомо искушенным и многоопытным. В твоих руках они звучат примерно так: «Не надо трахать мне мозги. С такими картами я сам кого угодно затрахаю».
Отыскав в конце концов все карты и догрузившись последним изданием путеводителя по Европе Томаса Кука, я углубился в составление маршрута, который охватывал бы как можно большее число стран и одновременно был доступен физически. Естественно, одно с другим совместить не удалось. Европа слишком велика, и так кишит достопримечательностями, что в ней невозможно найти такое место, которое можно было бы пропустить.
После долгих раздумий я принял мудрое решение поехать наугад. Вернусь в Осло, подумал я, куда доехал зимой, а потом отправлюсь туда, куда взбредет в голову. Однако незадолго до вылета мне вдруг послышался внутренний голос: «В Осло сейчас холодно, там зима. Ты был там всего два месяца назад, что тебе там делать? Ну его на хрен, Билл, поезжай в Париж!»
И я поехал.
В йоркширском туристическом агентстве, услугами которого я пользуюсь, работает странная девушка. Однажды я позвонил ей по телефону и попросил забронировать мне билет в Брюссель. Через десять минут она перезвонила, чтобы уточнить: «Мистер Брайсон, вы имеете ввиду тот Брюссель, который в Бельгии?» Я буквально охренел от ее вопроса. Как можно с такими географическими познаниями трудиться на туристической ниве?
Так вот, эта самая девушка заказала мне отель в самом унылом районе на окраине Кале — моей первой остановки по пути в Париж. Сам отель был до отвращения современным — то есть стерильным и безликим. Меня утешало только то, что в нем не было электрических реле, которыми буквально напичканы парижские гостиницы. Это гнусное изобретение, явное порождение патологической французской жадности, до глубины души поразило меня, когда я впервые приехал из Америки. Все выключатели в коридорах, снабженные этим устройством, автоматически выключают свет через десять-пятнадцать секунд после включения — это делается якобы для экономии. Если ваш номер находится рядом с лифтом, вас это не особенно волнует. Но если вы разместились в конце коридора, которые во Франции всегда снабжены неожиданными уступами, выступами и нишами, то путь до лифта превращается в тест на выживаемость. Последние метры приходится проходить в полной темноте, придерживаясь рукой за стенку, что не спасает вас от столкновения с дубовым столом XIX века, ужасно массивным и жестким, очевидно специально поставленным туда для блуждающих в потемках постояльцев. Особенно острым бывает ощущение, когда ваши пальцы вдруг натыкаются на что-то теплое, мягкое и волосатое, а дальнейшее ощупывание объекта приводит к неизбежному выводу, что это человек, чему тут же получаете убедительное и весьма эмоциональное подтверждение. При этом все равно, на каком языке оно произносится — смысл понятен без всякого перевода, по интонациям.
