Шахматистка - Хенрикс Бертина (читаемые книги читать txt) 📗
Элени продолжала мужественно сражаться с коварным электронным противником. Нередко игра прерывалась из-за неожиданного возвращения кого-нибудь из домашних. Однажды, когда Элени с трудом играла уже минут двадцать, машина использовала непонятный прием — взятие на проходе. Раньше Элени четко усвоила, что пешку можно брать только по диагонали. То, что предложил ей компьютер, полностью противоречило основному правилу. Элени подумала было, что произошла ошибка, но машина упорно продолжала мигать. На этот раз Элени вышла из себя.
— Почему ж ты не говоришь, чертова игрушка?! — воскликнула она.
Одним движением руки смахнув с доски шахматы, Элени резко встала. Налила себе стакан белого вина и разом осушила его. Внутри у нее все клокотало от злости, но в этот момент послышался звук ключа в замочной скважине, и Элени поспешила спрятать игру.
Яннис, войдя в гостиную и увидев, что мать стоит посреди комнаты опустив руки, смутился. Мать выглядела до того странно, что Яннис даже не стал ее ни о чем спрашивать. Он просто поцеловал ее чуть более нежно, чем обычно, и пошел к себе. Коснувшись губами материнской щеки, он почувствовал, что мать пила вино средь бела дня — это его тоже удивило. Яннис решил, что она, возможно, получила дурное известие и лучше дождаться, когда она заговорит об этом сама. Сын своих родителей, он так же, как и они, считал, что женщины по своей природе склонны к необъяснимым перепадам настроения и в подобной ситуации лучше оставить их в покое. Такой взгляд — хоть и далеко не бесспорный — в данном случае устраивал всех.
Наутро, возя тележку по коридорам гостиницы в ожидании, когда постояльцы покинут свои номера, Элени обдумывала сложившееся положение. Она больше не могла играть в шахматы одна, с компьютером в качестве партнера. С другой стороны, она уже давно оставила надежду играть с Панисом, который не проявлял к шахматам ни малейшего интереса. Сидеть за шахматами на пару с женой с самого начала казалось ему нелепой затеей, блажью, которая неминуемо пройдет, так что не стоит даже и начинать.
Двадцать комнат, сорок кроватей, восемьдесят белых полотенец и некоторое количество пепельниц не помогли Элени решить, как быть дальше. Не могла же она просить постояльцев поиграть с ней! “Все это какое-то безумие”, — в очередной раз подумала она, взяла сумку, тепло попрощалась с хозяйкой, которая с некоторых пор стала вести себя с ней как-то настороженно, и вышла на улицу.
Подойдя к порту, она некоторое время смотрела на большое судно “Флаинг Долфин”, прибывшее из Пирея и высаживающее на остров новую партию туристов. Вот бы жить в Афинах! Она была там всего один раз, с Панисом, и мало что помнила. В Афинах у нее не было бы такой проблемы. Она могла бы пойти куда угодно, играть с кем угодно. Никто никогда бы не узнал. Она могла бы даже вступить в шахматный клуб!
Впервые в жизни она почувствовала, что ее манит простор. Остров вдруг показался ей до того маленьким, что ей даже стало трудно дышать. Никогда раньше она не ощущала всем своим существом пределы Наксоса — небольшого клочка земли, окруженного морем. “Я ведь даже и плавать-то не умею”, — с досадой подумала она, словно умение плавать могло что-то изменить в ее ситуации.
Так она и стояла на молу, пристально глядя на судно, которое, высадив пассажиров, готовилось отчалить, как вдруг сам случай пришел ей на помощь.
Худой сутулый человек медленно шел по направлению к ней. Элени его не видела: у нее закружилась голова, и ей пришлось сесть на каменную тумбу, находившуюся, к счастью, в метре от нее. Она слышала, как у нее колотится сердце и прилившая к голове кровь стучит в висках.
Человек тем временем приближался, его уже можно было узнать.
— Ну что, дорогая моя Элени, смотрим на корабли? — сказал он, подойдя совсем близко.
В эту минуту Элени узнала учителя.
— Это все из-за жары, — сказал Курос, видя, что с Элени что-то не так. — Тебе не надо сидеть на солнце. Пойдем со мной, выпьем чего-нибудь в теньке.
Мягко и вместе с тем властно, что выдавало в нем учителя и никак не вязалось с его тощей фигурой, он взял Элени под руку, заставил подняться и повел в ближайшее кафе, несколько столиков которого стояли под раскидистым платаном. Элени не проронила ни слова.
Курос заказал два оранжада и терпеливо ждал, когда Элени станет лучше. Сделав несколько глотков и похвалив освежающие свойства напитка, он решил, что теперь самое время поговорить на другие темы.
— Дорогая моя Элени, я старый человек, и ты должна быть со мной откровенна. Кому еще довериться, как не старику, которого уже давно не обуревают страсти.
Элени с удивлением посмотрела на него. Она еще чувствовала слабость, и ей было трудно собраться с мыслями, однако она отметила про себя выражение “обуревают страсти”, найдя его красивым.
— Если б я могла говорить так, как вы, учитель, может, мне было бы легче, — вслух сказала она, вполне искренне, хотя и с некоторой осторожностью.
Она в самом деле доверяла Куросу, она преклонялась перед ним, и от этого ей еще труднее было выложить все начистоту. Она нутром чувствовала, что Курос, пожалуй, единственный человек, который может ей помочь, — и не решалась сказать ему, что именно ее угнетало. Главное препятствие заключалось в том, что она сама себе казалась смешной и ей было стыдно. Ведь все знали ее как человека спокойного и здравомыслящего. А тут с ней творится такое, и все из-за этой дурацкой игры. Что он, ее учитель, подумает о ней? Пока эти мысли кружились у нее в голове, она молчала. Потом вдруг, повинуясь какому-то внутреннему порыву, проговорила быстро и не глядя на Куроса:
— Это все из-за шахмат.
Учитель тихим голосом высказал наиболее вероятное предположение:
— Панису не понравился твой подарок?
— Да, — кивнула Элени.
Учитель достал из кармана клочок бумаги, щепотку табаку и принялся скручивать папиросу.
— Но дело не в Панисе. Дело во мне, — продолжила Элени и почувствовала облегчение от того, что сказала самое главное.
Курос внимательно посмотрел на нее. Эта немногословная женщина начинала вызывать у него интерес. В том, как она вникала в самую суть вещей и не желала отступать, он усматривал даже что-то героическое.
— Если тебе нужен партнер, дорогая моя Элени, то я готов исполнить эту роль, — с улыбкой сказал учитель. — Правда, я уже давно не играл, к тому же в моем возрасте мозг неохотно расправляет крылья.
Элени просияла.
— Вы в самом деле будете со мной играть? Вот здорово! — воскликнула она, пропустив мимо ушей последние слова Куроса.
Учитель кивнул, раскуривая папиросу. Он и сам удивился своему предложению. Конечно, идея неплохая — регулярно заниматься тем, что будет стимулировать твое серое вещество. Но для этого придется изменить свои привычки. То ли по склонности характера, то ли из-за лени, но он вел затворнический образ жизни. Одиночество — это свобода, решил он и свыкся с тем, что он всегда один. Одиночество стало его потребностью. Происходило это постепенно, в течение нескольких лет, и почти незаметно. Быть своим единственным собеседником — это ведь, в конце концов, довольно приятно. Никаких ссор, есть возможность исполнять любые свои прихоти. Дни принадлежали ему полностью, и он дорожил каждым из них: скоро ему должно было стукнуть восемьдесят, и он разумно полагал, что дней этих оставалось не так уж много. Он уже избавил себя от обязанности скучать в обществе и, не играя в нем никакой роли, ни в прямом, ни в переносном смысле, мог не ходить на светские сборища.
И вот теперь, повинуясь какому-то безрассудству, он собирался перечеркнуть свою беспечную жизнь, складывавшуюся годами. Разумеется, он не будет играть в шахматы дни напролет, и все-таки, дав обещание, он возлагал на себя определенную обязанность. Но он ведь уже давным-давно вышел из того возраста, когда дают обещания, разве не так?
Курос рассеянно обводил глазами оживленную набережную: грузовики, куда загружали и откуда выгружали товар, шоферов такси, о чем-то разговаривавших на скамейке в ожидании пассажиров, посетителей кафе, сидящих на террасах, официантов, снующих туда-сюда, горожан, делающих покупки и останавливающихся поболтать со знакомыми. Жизнь Хоры складывалась из повторений и перемен. Но постоянства было все же гораздо больше, чем перемен, которые имели главным образом численное или денежное выражение. Наподобие морских приливов и отливов, население города прибывало в летние месяцы и значительно убывало в зимние. В туристический сезон появлялись кое-какие развлечения и средства, на которые островитяне жили в остальное время года. Надо признать, что без этого притока чужеземцев, в том числе и афинян, приезжавших подзаработать в сезон, жизнь на острове была бы тоскливой.
