В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон (книги онлайн полностью .txt) 📗
К несчастью — или к счастью, как посмотреть, — именно в этот момент Ричард взглянул на тетю Мюриэл. Несмотря на привлекательную внешность и шикарную грудь оперной дивы, Мюриэл отнюдь не была столпом сексуальной силы; она упала в обморок.
— Мюриэл, только давай без мелодрам! — воскликнул дедушка Гарри, но Мюриэл (сознательно или подсознательно) поняла, что не дотягивает до самоуверенного молодого новичка, этого блистательного героя-любовника, объявившегося столь внезапно. И Мюриэл физически выбыла из борьбы за роль Гедды.
— А если говорить о Норе… — подсказал Нильс Ричарду Эбботту, едва прервавшись, чтобы взглянуть, как моя мама хлопочет вокруг обычно чопорной, но сейчас бессознательной старшей сестры.
Мюриэл неожиданно села с выражением изумления на лице, ее грудь бурно вздымалась.
— Вдыхай носом, Мюриэл, и выдыхай ртом, — суфлировала сестре моя мать.
— Я знаю, Мэри, — знаю! — огрызнулась Мюриэл.
— Но ты же делаешь все наоборот — ну, вдыхаешь ртом, а выдыхаешь носом, — сказала мама.
— Ну… — начал Ричард Эбботт и умолк. Даже я заметил, как он смотрит на мою маму.
Ричард, потерявший пальцы на левой ноге в результате несчастного случая с газонокосилкой и потому освобожденный от службы в армии, устроился преподавателем в академию Фейворит-Ривер сразу после получения степени магистра по истории театра и драматического искусства. Ричард родился и вырос в западном Массачусетсе. Он с теплотой вспоминал о семейных лыжных каникулах в Вермонте; работа в Ферст-Систер (для которой он был слишком квалифицированным) привлекала его по причинам сентиментального характера.
Ричард Эбботт был всего лишь на четыре года старше, чем мой отец-связист на той фотографии, где сержант запечатлен на пути в Тринидад. Ричарду было двадцать пять, моей матери — тридцать пять. Ричард был чудовищно младше моей матери — на целых десять лет. Маме, видимо, нравились мужчины помоложе; я-то ей точно больше нравился, когда был помладше.
— А вы играете на сцене, мисс?.. — начал Ричард, но мама уже поняла, что он обращается к ней, и прервала его.
— Нет, я всего лишь суфлер, — сообщила она Ричарду. — Я не играю.
— Но, Мэри… — начал дедушка Гарри.
— Я не играю, папуля, — сказала моя мать. — Это вы с Мюриэл актрисы, — произнесла она, не запнувшись на слове актрисы. — А я всегда суфлирую.
— Что там насчет Норы? — спросил Ричарда Нильс Боркман. — Вы что-то проговорили…
— Нора стремится к свободе еще сильнее, чем Гедда, — уверенно сказал Ричард Эбботт. — Она не только находит силы оставить мужа; она и детей бросает! В этих женщинах есть такая неприручаемая свобода — я считаю, вам нужно дать карты в руки той, кто будет Геддой или Норой. Эти женщины распоряжаются своими пьесами.
Излагая это, Ричард Эбботт обозревал наших любителей в поисках Норы или Гедды, но его взгляд то и дело возвращался к моей упрямой матери, которая, я знал, навсегда останется суфлером. Ричарду не удастся сделать Гедду или Нору из моей мамы, всегда строго следующей сценарию.
— Э-э, ну… — сказал дедушка Гарри; он рассматривал обе роли (несмотря на свой возраст).
— Нет, Гарри, сколько можно, — сказал Нильс, в котором снова пробудился диктатор. — Юный мистер Эбботт прав. Тут требуется необузданность — и еще неудержимая свобода, и сексуальная сила. Нужна женщина помоложе и более сексуально активированная, чем ты.
Ричард Эбботт проникался к деду все большим уважением; он понял, что Гарри заставил всю труппу Ферст-Систер воспринимать себя как женщину — пусть и не как сексуально активированную женщину.
— Мюриэл, а ты не хочешь попробовать? — спросил Боркман мою надменную тетю.
— Да, может быть, вы? — спросил Ричард Эбботт, бывший лет на десять с лишним младше Мюриэл. — В вас есть несомненная сексапильность… — начал он.
Увы, больше юный Эбботт ничего сказать не успел, поскольку тетя Мюриэл снова лишилась чувств.
— На мой взгляд, это означает «нет», — сообщила моя мама ослепительному молодому новичку.
Я уже успел немного влюбиться в Ричарда Эбботта, но тогда я еще не встретил мисс Фрост.
Спустя два года, уже пятнадцатилетним подростком, я сидел на своем первом утреннем собрании в академии Фейворит-Ривер и слушал, как доктор Харлоу, школьный врач, призывает нас, мальчишек, активно бороться с распространенными недомоганиями, характерными для нашего нежного возраста. (Я не выдумываю, я совершенно уверен, что он использовал слово недомогания.) Доктор Харлоу объяснил, что под «распространенными недомоганиями» он подразумевает угревую сыпь и «нежелательное сексуальное влечение к мальчикам или мужчинам». Доктор уверил нас, что существует множество разнообразных средств от наших прыщей. Что же касается ранних проявлений гомосексуальных пристрастий — ну что ж, доктор Харлоу или школьный психиатр доктор Грау будут счастливы побеседовать с нами на эту тему.
«Эти недомогания излечимы», — сообщил нам доктор Харлоу; в его голосе слышался привычный авторитет врача, он одновременно убеждал и увещевал нас, причем увещевал в доверительном тоне, обращаясь к каждому из нас «как мужчина к мужчине». Суть этой утренней речи была совершенно ясна даже сопливым первогодкам — требовалось всего лишь явиться к нему и попросить об излечении. (И притом было до боли очевидно, что не пожелавшим исцелиться останется пенять только на себя.)
Позднее я иногда задавался вопросом, что бы это изменило — если бы я услышал про эту комедию с лечением сразу же после знакомства с Ричардом Эбботтом, а не два года спустя. Сейчас я всерьез сомневаюсь, что моя влюбленность в Ричарда Эбботта была излечима, хотя доктор Грау, доктор Харлоу и подобные им светила тогдашней медицины истово верили, что эта влюбленность принадлежит к разряду излечимых недомоганий.
Пройдет два года с того рокового собрания, и последний шанс на исцеление будет утрачен безвозвратно; передо мной откроется целый мир влюбленностей. Тем пятничным вечером я встретился с Ричардом Эбботтом; всем присутствующим — и не в последнюю очередь тете Мюриэл, дважды потерявшей сознание, — было ясно, что Ричард принял командование над всеми нами.
— Похоже, если мы все же собираемся ставить Ибсена, нам понадобится либо Нора, либо Гедда, — сказал Ричард Нильсу.
— Но как же листы! Они уже переменяют цвет; они будут осыпаться! — воскликнул Боркман. — Сезон умирания уже наступил!
Не так-то просто было его понять: ясно было только, что его ненаглядный Ибсен и прыжки во фьорды каким-то образом связаны с серьезной драмой, которую мы всегда ставили осенью, — и с так называемым сезоном умирания, когда неотвратимо опадают листы.
Конечно, теперь я понимаю, каким невинным было то время — и сезон умирания, и вся эта сравнительно немудрящая пора моей жизни.
Глава 2. Влюбленности в неподходящих людей
Сколько же времени прошло с той неудавшейся раздачи ролей, прежде чем моя мать и Ричард Эбботт начали встречаться? «Зная Мэри, готова спорить, что они сразу же занялись этим», — как-то раз заметила тетя Мюриэл.
Мама отважилась оставить родной дом лишь однажды: она отправилась в колледж (никто и никогда не рассказывал, куда именно), но вскоре бросила учебу. Удалось ей разве что забеременеть; она не окончила даже курсы секретарей! Вдобавок к этому нравственному и образовательному фиаско она сама и ее почти незаконнорожденный сын вынуждены были четырнадцать лет носить фамилию Дин — по-видимому, для соблюдения внешних приличий.
Мэри Маршалл Дин больше не решалась покидать дом; мир слишком глубоко ранил ее. Она осталась жить с моей бабушкой — неизменным источником пренебрежительных и шаблонных замечаний, — которая относилась к паршивой овечке столь же неодобрительно, как и надменная тетя Мюриэл. Только у дедушки Гарри всегда находилось доброе и ободряющее слово для его «малышки», как он звал мою мать. Он обращался к ней с особенной интонацией и, кажется, считал, что мама еще не до конца оправилась от случившегося. Я восхищался дедом — он не только старался поддержать мамину то и дело падающую уверенность в себе, но и мне частенько поднимал настроение, когда я в этом нуждался.
