Дива - Алексеев Сергей Трофимович (книги бесплатно .txt) 📗
Охотоведу руку собрали, поправили, но пальцы всё равно врастопырку остались, отсюда и прозвище появилось — Недоеденный. А когда он в пятый раз женился — >то не считая десятка любовниц — стали его называть ещё просто охотоведом, то есть ведающим охоту всё время, как племенной бык.
Зарубин слушал попутчика с серьёзным видом и удовольствием, поскольку его торопливый вологодский говорок напоминал знакомую с детства музыку. Но когда этот сказочник завернул про то, как мужики с медведем договорились, непроизвольно хохотнул и уже не мог избавиться от недоверчивой ухмылки. Знал ведь, что всё это байки, но начинал верить, а ведь трудно сохранять спокойствие, когда слышишь, как собеседник старательно тебя дурит к потешается с серьёзным видом. Однако попутчика ничто не смущало.
— У вас что, медведи считать умеют? — спросил Зарубин.
— А то как же! — уверенно заявил тот. — Даже науке известно, всякий медведь до десяти считает. Наши, пижменские, и писать умеют. Они однажды письмо сочинили губернатору, жалобу на Костыля...
Даже его жена тут не выдержала, высунулась из машины.
— Будя брехать-то, — строго сказала она. — Что человек-от про тебя подумаёт?
И словно пластинку сменила. Вкусив коньяку, этот сказочник окрылился, однако потерял охоту травить байки — переключил своё нарочитое возмущение на беспорядки и принялся крыть местное начальство. А это было в самый раз — услышать голос народа, поскольку Зарубин хоть и вырос в Вологодской области, однако давно жил в Москве, не знал современных нравов малой родины, тем паче её глухих уголков. Попутчик же так увлёкся, что в азарте потерял всякую осторожность, продолжая повествовать о тёмных сторонах пижменской жизни. И считал, что имеет на это право, поскольку одно время, когда леспромхоз закрыли, работал егерем на базе у Недоеденного, весь его произвол наблюдал воочию и уволился из-за принципиального несогласия с агрессивной политикой в отношении к местному населению. Пять минут Баешник чихвостил всё охотничье руководство, благополучно избавился от замечаний жены и, когда та громко засопела, вернулся к прежним байкам, но уже полушёпотом.
Оказывается, не доеденный медведем, Костыль не угомонился, хотя сразу догадался, кто зверя натравил, и никакого послабления местным мужикам не сделал; напротив, ещё хуже пакостить начал, и всё по закону. Он называл их аборигенами или того хуже — туземцами. Ироде не так и обидно: «туземец» вообще слово русское и означает, что человек из той земли, но всё-таки уничижительно. Так вот, захочет туземец зайчика стрелять иди грибов-ягод побрать, отработай три дня по обустройству солонцов, потом заплати деньги, путёвку выписывай и ещё ходи по определённому маршруту, в строго отведённое место, и не нарушай экологического равновесия а природе. Медведи же, кабаны и лоси теперь даже охотникам из Вологды не достаются, только начальству, богатым москвичам да иностранцам. Чтоб Костылю всё прощалось и прикрытие от властей было, он хитро сделал — когда-то пристрастил к охоте местного губернатора. Прежде-то тот и ружья в руках не держал, но однажды Недоеденный заманил его на глухариный ток и заразил, словно отравой. Бывший егерь по себе знал, насколько это занятие людей с ума сводит, человек как больной делается, и если рыбалкой увлёкся, то тихое помешательство, охотой же — вооружённое и буйное.
То же самое и с губернатором произошло — одержимый стал, разных ружей себе накупил, ножиков, амуниции, ещё больше надарили взяткодатели и просто пригибай. Раздухарившись, изображая из себя барина, он дичное стрельбище построил и даже свору легавых завёл, Как помещик, чтоб мелких птичек круглый год стрелять, теперь мечтает о борзых. На охоте все свои губернаторские дела решает, делегации встречает, в том числе иностранные, для чего непременно надевает шляпу с пером, как немец. Короче, произвёл увлечение в образ жизни и государственной службы. Иногда в засидке важные бумаги подписывает и печати шлёпает. На Пижму как ни приедет, как ни сядет на лабаз, как ни стрелит — зверь лежит, потому что руку в тире набил. Или поставят его на номер, пустят взвод егерей, и они на него лосей гонят, бывало, целый табун. Так он на выбор, как совестливый защитник фауны, лосих не трогает, одних рогачей бьёт, а потом с ними фотографируется в назидание другим охотникам. А однажды снялся даже в окружении живых благодарных самок, но это было уже после того, как попутчик уволился из егерей.
Оказывается, тётка в машине всё ещё не спала, сопела и слушала, и тут не вытерпела — открыла дверцу.
— Да это он на лосиной ферме снялся! Полно врать- то! Они хоть и коровы, да ведь не дуры. За цё благодарить, коль он быков перестрелял? Сам-от подумай, цё городишь?
Видно, на ночь вставные зубы сняла и сразу зацокала.
— Такая подпись была под карточкой! — отпарировал муж. — Своими глазами видал.
Попутчица подошла к костру и присела поближе к благоверному.
— Вы уж его не слушайте, — заворковала она Зарубину. — Брешет мой туземец. Они все у нас брехуны да баешники. А губернатор нам достался хороший. За счёт него мы себе челюсти подешевше вставили. Если б нечисть не разводил, цены бы не было. В газете сознался: всё мясо отдаёт в детские дома, на котлеты, себе не берёт. Да и не съесть стоко-то! Даже хвархворовыми зубами.
— Кто тебе сказал, что зубы у него фарфоровые? — изумился попутчик. — Сама придумала?
— Поцё сама? Медичка сказала, которая сверлила! Им по должности ставят. — Потом громко зашептала. — Человек-от на базу едет, к Недоеденному. Номера-то на машине видал? Московские! А ты цё плетёшь? Цего языком-то мелешь? Ну как передаст?
Зубастый и обретший достоинство, попутчик чувствовал себя независимым, отвечал громко и дерзко:
— По справедливости говорю, как есть. Не бойся, зубы назад уже не выдерут! Теперь можно всё говорить, пусть люди знают. Эх, мне бы фарфоровые вставить! Да стакан водки с мёдом залудить!.. Всех бы перегрыз! И губернатора, и особенно Недоеденного доел бы! И даже Диву Никитичну укусил бы.
Он уже дошёл до той степени правды, что душа требовала простора, но жена мешала, путалась под ногами, опасалась, как бы не сболтнул лишнего.
— Нашему бы теляти да волка съесть! — подобострастно рассмеялась она. — Диву-то за что кусать?
— За задницу, конечно! Ох, до чего вкусная женщина...
Супруга ничуть его не ревновала, верно, привыкнув к болтовне.
— Не верь ему, — сказала Зарубину. — У нашего губернатора и зубы, и плешина на голове — всё настоящее. Вставных только три или четыре, говорят. В рот ему не заглядывала, не щупала...
Попутчик уловил запретную тему о губернаторе и, дабы усмирить жену, переключился на Костыля.
— Про охотоведа я тебе всё расскажу! — встрепенулся он и поправил челюсти во рту. — Что наши мужики-то удумали на сей раз! Это же надо такое вытворить!
— А что за мужики-то? — осторожно поинтересовался Зарубин.
Вывший егерь своих не выдавал и никаких имён не называл.
— Нашлись ловкие ребята!.. Сейчас Костыль сам сидит и заднице, и вся его прибалтийская свора в лес не суётся. А как раз второй слой белых пошёл! Грибов в борах — видимо-невидимо. Присядешь эдак-то — одни ядрёные шляпы торчат по беломошнику, иные с человечью голову. Два автобуса с зелёными братьями пришло, но вот хрен одного сорвут! Нынче брусники мало, так весь зверь на подкормочных площадках жирует. Как вечер, так столпотворение, считай, весь овёс уже потравили. Да никто зверя не шевелит, лабаза пустые стоят и ни выстрела! Для фауны благодать наступила. Не будет нынче королевской охоты!
— Отчего же так? — подтолкнул Зарубин и щедро налил ему коньяка.
На спиртное он был не жадный, поболтал в стакане, понюхал и даже не пригубил: для него была важна интрига и сам процесс рассказа!
— Нашлась управа и на Недоеденного, — мстительно произнёс попутчик, всё ещё интригуя. — А его предупреждали, добром просили! Пусть теперь убытки считает!