Жажда - Геласимов Андрей Валерьевич (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
– Нет, спасибо, – сказал я. – Мне надо в Подольск. У меня там одно важное дело.
Внизу Генка сел в джип, запустил двигатель, но почему-то не спешил трогаться.
– Слышь! – Он наконец повернулся ко мне. – А знаешь что? Ты лучше оставайся. Какого фига мы будем возить тебя в Подольск? Лишних часа полтора на дорогу. Завтра мы за тобой заедем в одиннадцать. Он же отец твой. Давай, братан, выметайся.
– Вот ваша комната, – сказала Марина, пропуская меня вперед. – Располагайтесь. А Николай тем временем приведет из школы детей. Она тут у нас совсем рядом. Прямо во дворе.
Мне было немного странно оттого, что она называет отца Николаем. Мать всегда называла его по фамилии. Как одноклассника в школе. Или как политического деятеля из газет.
– Это я тут повесила, – сказала она, заметив мой взгляд. – Люблю армянскую живопись. Не знаю, правда, кто написал, но пейзаж явно ереванский. Видите, вот тут характерные грозовые тона, и вот эти домики, взбирающиеся на гору. Я детство провела в Ереване. Там очень красиво.
– Это Эль-Греко, – сказал я.
– Что?
– Это репродукция картины Эль-Греко. Испанский художник. По происхождению грек. Настоящее имя – Доменико Теотокопули. Но это не важно.
Она перевела взгляд на меня. В глазах удивление.
– Вы уверены?
– Да.
Я смотрел на нее и думал: чего не хватило моей матери, чтобы соперничать с ней?
– Ну если вы так считаете…
В голосе – бездна сомнения.
– Я не считаю. Это Эль-Греко.
Она снова посмотрела на меня и наконец улыбнулась.
– Хорошо. Эль-Греко так Эль-Греко. Какая, собственно, разница? Знаете, вы не обижайтесь на своего отца. У него сейчас очень сложная ситуация на работе. Может быть, я смогу вам чем-то помочь.
– Вы?
– Да. У меня есть знакомые журналисты, которые занимаются криминальной хроникой. У них большие связи с московской милицией.
Я хотел сказать, что это было бы неплохо, но в это время раздался звонок.
– Вот наши пришли, – сказала она. – Пойдемте, я вас познакомлю.
Девочка даже не посмотрела на меня. Прошептала «здрасьте» и быстро скользнула в комнату. Очевидно, отец их предупредил.
Чтобы не глазели.
Но мальчик был совсем маленький. Круглые щеки, круглые глаза. Уставился на меня, даже рот немного открыл. И куртку свою перестал расстегивать.
Отец сказал:
– У них последнего урока не было у обоих. Целый час на улице играли в снежки.
– Слава, невежливо так смотреть на людей, – сказала Марина из-за моей спины. – Познакомься, это твой брат.
Я присел перед ним и протянул ему руку.
– Здорово, братишка. Меня зовут Константин.
У него глаза стали еще больше. Посмотрел на меня, потом на Марину. Протянул руку и наконец сказал:
– У меня уши замерзли, как каменные. Совсем не гнутся.
– Они такие разные, – сказала Марина, когда отец пошел укладывать детей спать. – Славка очень самостоятельный. До всего хочет дойти сам. А Наташка живет рядом с ним, как цветочек. Лишь бы солнышко на нее светило. Хотя старше его на три года. Вот, клади себе сахар.
Она замолчала на секунду и улыбнулась.
– Помню как-то отводила ее в детский сад и очень опаздывала. Номер сдавали, не спала целую ночь. А Наташка по дороге упросила меня забежать на рынок. Ягодку хотела купить.
Она опять улыбнулась.
– Прибежали в детский сад очень поздно, а воспитательница не мне стала выговаривать, а на нее начала кричать: «Почему ты так поздно приходишь? Все дети уже собрались». Знаешь, такая строгая дама.
Она посмотрела на меня.
– Ничего, что я говорю тебе «ты»?
– Нормально.
– Вот. А Наташка смотрит на нее, смотрит. Потом протягивает ручку вперед, открывает ее и говорит: «Черемушка». А там у нее в кулачке все слиплось. И улыбается стоит.
Она прикрыла глаза рукой на секунду.
– А воспитательница эта смотрит на нее и не знает, что ей сказать. Так и разошлись без ругани. Я, наверное, на всю жизнь запомню. Ты бери конфеты, чего ты просто так-то чай пьешь?
– Мне нормально. Я сладкого не люблю.
– Это потому что ты водку любишь. Все, кто водку пьют, сладкого не едят. И наоборот. Я, например, даже запаха ее не могу вытерпеть. Меня сразу тошнит. Как вы ее пьете – не понимаю.
– Нормально пьем. Просто надо привыкнуть.
– Ну ладно, – сказала она. – Это не важно. Я же тебе про детей начала… Ничего, что я так много про них говорю?
– Ничего. Мне интересно.
– Они же тебе брат и сестра.
– Да, да, я понимаю.
– Вот. А Славка совсем другой. Маленький такой, но уже упрямый. Учит какие-то английские слова. И никто его, главное, не заставляет. Говорит – надо для одной компьютерной игры, она только на английском. Еще в шахматы научился играть. Теперь мучит каждый день Николая. Говорит, что обыграет его через год. Упрямый такой.
Она опять улыбнулась.
– А Наташка как обезьяна все повторяет за ним. Хоть и старше его на три года. Подошла ко мне и спрашивает – как ходит конь? Буквой "г" через две или через три клеточки? А я не помню сама. Пришлось спрашивать у Славки.
Марина встала и прикрыла дверь.
– Правда, ссорятся иногда. Редко, но все-таки бывает. Позавчера Славка доставал из-под кровати мяч, а Наташка в это время ходила по комнате с закрытыми глазами. И сказала ему, что если наступит на него, то она не виновата. Ну и сразу же, естественно, наступила…
– А чего это вы тут закрылись? – сказал отец, заглядывая на кухню. – Я думал, вы телевизор смотрите.
– Я боялась, что мы громко говорим. Наливай себе чай. Я Константину про детей рассказываю. Уснули уже?
Отец посмотрел на меня и улыбнулся.
– Уснули. Славка мне, знаешь, что сейчас сказал? Говорит: «Какие-то ботинки у меня некомпетентные. Ты мне новые лучше купи». Представляешь, «некомпетентные»!
Марина засмеялась и махнула рукой.
– Года три назад он как-то проснулся и говорит: «А как произносится цифра, если сначала „один“, потом „восемь“?» Я отвечаю: «Восемнадцать». Тогда он продолжает: «До Нового года осталось восемнадцать лет». Я с тех пор ломаю голову, откуда он знал, сколько осталось дней, если даже не мог назвать цифру? И ведь точно восемнадцать дней оставалось.
– Он ждал подарки, – сказал отец. – Вспомни себя в детстве перед Новым годом.
– О, это было так давно…
Я смотрел на своего отца – как он наливает себе чай, кладет в него сахар и садится к столу; на его жену, которая смотрит на него и смеется; на кухонный стол с конфетами под низким розовым абажуром; на свою синюю чашку, в которой остыл чай; на пластмассовый пистолет, забытый на другом конце стола Славкой, я смотрел на все это, и в голове у меня появлялись странные мысли. Вернее, не мысли, а одна мысль. Даже не мысль, а простой вопрос.
Почему?
Я смотрел на них и думал: почему со мной получается так? Почему одни горят, а других выносят? Почему отец, который у меня был, в итоге достался другим детям? Почему человек, которого я хотел иметь своим отцом, бросил меня и уехал куда-то на Черное море? Почему тот придурок, который теперь называет себя моим отцом, так достал меня, что я целых полгода не могу найти сил, чтобы увидеть свою мать?
Впрочем, для одного «почему» всего этого было, наверное, слишком много. Одним вопросительным знаком явно не обойтись.
Утром Генка приехал один. Сказал, что Пашка решил добираться на электричке. Я сел рядом с ним, и мы поехали. За десять минут он не произнес ни слова. Это было совсем непохоже на Генку, но мне было не до него. Я думал о своих новых родственниках.
– Блин, да выброси ты ее! – подал он наконец голос, увидев, что я опять поднял с пола ту синюю книжечку, которую нашел у него в машине вчера.
Я промолчал и снова открыл ее наугад: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их».
– Слушай, – сказал я. – А чего ты темные очки надел? Солнца же нет.
Генка повернул ко мне лицо на секунду, но ничего не ответил.
