Сны сирен - Ничипурук Евгений (читать книги бесплатно txt) 📗
VIII. ПРОБКИ
Информации про Сикарту я отыскал совсем немного. Эдакий первобытный индонезиец, являющийся разным людям и предостерегающий их от всевозможных опасностей. Ничего трагического или необычного с его образом связано не было. Послания, которые пытался передать этот странный персонаж, были абсолютно несвязные и трактовались как угодно. Можно даже сказать, что этот Бог намеренно путал спящих, посылая подчас совершенно противоречивые мессаджи.
Согласно мифологии племен Индонезийского архипелага, Сикарту, сын Бога Раназа, упал на землю с облака во время сильной грозы, когда Раназа спорил со своей супругой, Богиней Юлюитой. Оказавшись на земле, он решил установить на ней свой порядок, то есть установить закон, согласно которому все события предопределены и записаны на коре огромного дерева, ветвями почти достающего неба. Это Древо Судьбы связывало землю и небеса, а боги могли читать людские судьбы и с неба контролировать исполнение предначертанного. Предначертывал же судьбу людям сам Сикарту. Но людей становилось все больше, и Сикарту уже не справлялся в одиночку. В судьбах людей начались сбои – люди сами смогли определять исход некоторых событий. И тогда Сикарту позвал с неба своего младшего брата Тонке, и они вдвоем стали писать на дереве людские судьбы. Так опять вернулся мировой порядок. И все равно подчас, когда Сикарту и Тонке устают или сбиваются, человек получает возможность изменить предначертанное.
Бог судьбы, как и большинство древних языческих богов, не был ни хорошим, ни плохим. Он был просто Богом, который следил, чтобы жизнь шла своим чередом. Хорошее сменяло плохое, жизнь – смерть, любовь – разлуку, и так далее. Все, что ни дoлжно было случиться с человеком, писал на Дереве Судьбы Сикарту. Ему было виднее, какую судьбу дать новорожденному. Он заглядывал тому в глаза, а потом обмакивал краешек костяной иглы в сок дерева Бу и писал судьБу. Ему достаточно было одного взгляда, дабы понять, что надо написать на дереве. И так происходило многие тысячи лет.
В это верили древние индонезийцы. В это верят и многие из ныне живущих на островах Полинезии. Но при чем тут я и при чем тут Вильям Херст? Кстати: вполне может статься, что между двумя этими посланиями из коллективного разума – от Херста и от Сикарту – нет ничего общего. Что каждое из них само по себе.
Я прочитал практически все по этим темам, что мне удалось найти в Интернете, и у меня разболелась голова. Посмотрел на часы. Я сидел в кафе больше полутора часов. Тебя все еще не было. Тогда я достал телефон и с удивлением обнаружил шестнадцать пропущенных звонков. Видимо, я так погрузился в чтение, что не обращал внимания на разрывающуюся трелями трубку. Четырнадцать из них были твоими, а два – «номер не определен». Я сразу же перенабрал тебя:
– Извини… я не слышал звонка. Увлекся. Ты даже не представляешь, что я тут откопал. Что-то немыслимое. Куда ты пропала? Я жду почти два часа!
– А я тебе звоню-звоню, хочу сказать, что тут страшенная пробка. Садовое стоит наглухо. За полтора часа я продвинулась только от Парка культуры до Таганки. Сейчас истерить начну… По-моему, нет смысла ждать. Если мне еще разворачиваться и двигать на бульвар, то я еще час потрачу точно. Все как с ума посходили в этом городе! Давай я лучше поеду домой, и ты подтягивайся… А расскажи хоть вкратце, что случилось? А то я еду в этом аду, и у меня чувство, что ты про меня забыл. Трубку не берешь, и вообще… Что ты такого откопал? Рассказывай.
– Не могу утверждать, что я понял все. Но хотя бы стала вырисовываться картина происходящего. Видишь ли, я знаю, зачем и к чему сон про Вильяма Хер-ста, и я, кажется, знаю, что мы должны сделать. Но об этом лучше дома. Не по телефону. Есть масса нюансов, которые нельзя упустить. Иначе не поймешь.
– Ну ок-ок. Давай домой. Купи по пути хлеб и сок. Целую.
– Люблю.
Я нажал «отбой». Огляделся. Вокруг сидели люди, оживленно беседовали друг с другом и не понимали, в каком удивительном мире мы живем. Не понимали, что все, что мы видим вокруг, гораздо сложнее и запутаннее… и, вместе с тем, гораздо более объяснимо, чем нам кажется. Я чувствовал, как внутри меня парят зеленые блестящие майские жуки. Они стремятся на свободу. Они вот-вот разорвут никчемную телесную оболочку, и я стану совершенно свободным, я сольюсь с этим глобальным разумом… ну или не знаю, что еще случится со мной. Я стану чем-то большим. Я-то понимаю это, а они, все эти пьющие кофе люди, – НЕТ. И меня еще больше распирает чувство гордости вперемешку с ощущением тотального одиночества. Я быстро допил холодный сладкий кофе. Закрыл лэптоп и поспешил домой.
Темнело. Я шел по Покровке к Садовому кольцу. Похолодало. Я поднял воротник плаща и втянул в рукав пальцы, сжимающие ручку портфеля. Таков февраль в Москве. Никогда не знаешь, что ждет тебя вечером. Если утром кажется, что наступает весна, то к ночи запросто может грянуть мороз. Мимо меня медленно катились машины, иногда даже казалось, что они стоят на месте. Садовое, как ты и сказала, замерло в пробке. Без труда обгоняя автомобильный поток пешим ходом, я искоса заглядывал в окна и пытался представить себе – кто все эти люди, куда они едут, что их ждет там и что им приснится, когда они наконец успокоятся и лягут в постель. Увидит ли кто-нибудь из них Сикарту, или Вильяма Херста, или, может, кого-нибудь не менее важного, а если увидит, то как среагирует? Просто расскажет утром за кофе или вообще забудет, едва проснется? Или станет, как мы, искать ответы на вопросы, на которые, казалось бы, нет ответов? Я шел по улице, чувствовал пробирающий тело холод и смотрел в лобовые стекла обгоняемых мною машин. Наверное, многим мои взгляды казались наглыми. Например, одна парочка так зыркнула на меня, что мне стало стыдно. Парень и девушка, видимо вконец уставшие от многочасового стояния, мило шептались обнявшись. Девушка ворошила парню волосы и что-то говорила ему, плотно прижав губы к его уху. Когда я, обогнав их машину, повернулся и посмотрел, они, разомкнув объятия, смерили меня тяжелым взглядом, и по губам девушки я явственно прочитал сказанное, возможно даже очень громко, слово «урод». Я смутился. Но подглядывания не прекратил. Мне надо было докопаться до сути вещей. Но я не знал как. Когда не знаешь, что делать, любое действие может оказаться полезным. Вот я и шел домой, изучая лица. Считывал какую-то информацию с них, что-то закладывал глубоко в память на бессознательном уровне… И вроде бы я обгонял все эти стоящие машины, и вроде бы я двигался в нужном направлении, но вдруг мне подумалось, что на самом деле мы все стоим в одной огромной пробке. Психологической. Просто кто-то чуть ближе к Садовому, а кто-то чуть дальше. Но все, по большому счету, не двигаемся. Потому что все равно ТАМ темно. И даже если доберешься до этого «Садового» в своей голове, то наверняка упрешься в новые тупики, новые пробки. И на самом деле те ответы, которые я нашел сегодня, вовсе не ответы, а лишь небольшие рывочки вперед. Скачки мысли, упирающейся во все новые и новые вопросы. Мне стало не только холодно, но и грустно. И я зашагал быстрее. На меня нахлынула вязкая, тяжелая депрессия.
Очень захотелось спать.
IX. ЦЕНА ВОПРОСА
На следующее утро мы впервые за долгое время завтракали вместе.
– Как же нам помочь ему? Все это, конечно, супер. История, которая у тебя получается, тянет на «Оскар», это точно, – ты усмехнулась, – но как помочь человеку, тридцать шесть лет находящемуся в коме? Если его не сумели вытащить даже самые крутые доктора?
– Не знаю пока. Если б знал, то наверняка бы уже начал что-то предпринимать. Но я совершенно не понимаю, как нам поступить. Ясно, что этот парень дал нам сигнал SOS, что его отключат от приборов и он умрет. Но что нужно сделать, совсем непонятно. Даже если мы найдем спонсора для поддержания его жизнедеятельности, это ничего не изменит. Он останется в коме, и его все равно отключат рано или поздно.
