Школа для толстушек - Нестерова Наталья Владимировна (читаем книги онлайн TXT) 📗
Своими проводами, расставанием с институтом она сочла банкет по случаю защиты Юсуповым диссертации, когда в ее адрес было произнесено много пышных и лестных слов. На самом деле сердечное прощание состоялась теперь. За сдвинутыми столами в проходной комнате сидели двадцать человек и угощались единственным блюдом – кипятком, слегка закрашенным чаем. Вспоминали прошлое. И оказывалось, что в жизни каждого из присутствующих Ирина, подчас сама того не ведая, сыграла важную роль. Одному подсказала идею, другому помогла найти ошибку, за третьего заступилась, четвертому публикацию устроила… Ее не нахваливали, не произносили тостов и здравиц, говорили с юмором, шутили над собой и над Ириной. Много смеялись, было весело. Никита предложил достать гитару.
Ирина испуганно воспротивилась: голодовка с песнями – нонсенс, как пирог со свеклой. Это она Полю вспомнила. Та любила рассуждать о философии кулинарии: с морковью пироги пекут, а со свеклой – нет, хотя овощи вроде похожи. Диалектика!
Упоминание о еде вызвало дружный стон. Ирина, закаленная на диетах, легко переносила голод, а народ страдал. Звонили домой, справлялись о родных и детях и спрашивали: «Что у вас на ужин? Котлеты? А на гарнир? Мечта!» Затем постановили – о еде ни слова. Как в детской игре: «да» и «нет» не говорите, красного и черного не называйте. Исключались слова, имевшие и опосредованное отношение к пищеварению. Например, «ложка» или «ресторан». Проштрафившийся должен был кукарекать. Спартанское застолье старших и младших научных сотрудников, кандидатов и докторов наук периодически прерывалось на петушиный клекот с последующим хохотом. Ирина кукарекала дважды – за пирог со свеклой и словосочетание «обеденный перерыв».
Самым удивительным было не то, что веселились без еды, а то, что без спиртного. Ирина даже тихо спросила лаборантку Оленьку:
– Ты в чайник спирт не добавляла?
– Что вы! – возмутилась девушка. – Меня, конечно, мужчины просили, но я – ни капли! Голодовка по всем правилам. А как хорошо и без вина, правда, Ирина Данииловна? Можно ведь обойтись!
Они засиделись долго, но в пятом часу утра стала сказываться усталость. Кто-то задремал за столом, кто-то всхрапнул. Ирина протрубила отбой. Всем отдыхать, завтра трудный день. Ей предложили на выбор королевские опочивальни – диваны в приемной директора и в холле, но она решила остаться в кабинете. Раздобыли для нее у вахтеров раскладушку и солдатское фланелевое одеяло. Ирина сняла платье и в качестве ночной рубашки использовала лабораторный белый халат.
Она думала, что не уснет на жестком скрипучем ложе без подушки, но задремала уже через несколько минут. Сквозь сон почувствовала, как рядом лег Марк, стал целовать ее в шею и шептать: «Наконец-то мы вдвоем». Ира хотела высвободить руку, развернуться к мужу, но в этот момент опоры раскладушки не выдержали, подогнулись, и она с грохотом рухнула на пол.
– Дьявол! – выругался Никита.
Ирина окончательно проснулась, вскочила и воскликнула:
– Как вы смеете!
Из соседней комнаты послышался сдерживаемый смех. Лаборатория давно наблюдала за попытками Никиты соблазнить Ирину Данииловну, разве что пари не заключали.
Ирина включила свет. Никита пытался починить раскладушку, а она падала, как пьяный конь. «Говорил, на диван надо идти», – бормотал Никита. Он был отличным товарищем, соратником, пламенным революционером, но неисправимым ловеласом!
Ирина села за стол и указала ему на стул с противоположной стороны: сядьте! Это походило на врачебный прием – она в белом халате, он с выпушенной из брюк рубашкой. Только пациенты, как правило, врачам подобного не говорят:
– Я люблю вас! Такая удача, вместе оказались. Мы же не дети! Я сегодня, когда увидел вас босой, едва удержался, чтобы на четвереньках не ползти за вами до кабинета директора. Ирочка! – Он сделал попытку подняться.
– Сидеть! – строго приказала Ирина. – Господи, что мне с вами делать?
– Любить! – не задумываясь ответил Никита.
– Мы сейчас с вами… пойдем проверять, как отдыхают товарищи. – Ирине казалось, что она придумала отличную уловку выпроводить Юсупова из кабинета.
Но он только рассмеялся:
– Очень мы им нужны! Думаете, все, вроде вас, целомудренные?
Ирина ошарашенно на него уставилась. Она потакает разврату в стенах института?
– Шучу! – Никита успокаивающе поднял руки. – Ирочка, ну объясните мне одну вещь! Я никак не могу понять. Почему вы думаете, что нам вместе будет плохо?
Его позиция обескураживала: да совокупятся имеющие влечение! Будет хорошо – и точка! Супружеская верность, женская честь, как и прочие замшелые анахронизмы, во внимание не принимаются. Ирина поняла, что, если она сейчас станет убеждать Никиту в своей трактовке порядочности и достоинства, он ее не услышит, а слова прозвучат детским лепетом, хуже того – кукареканьем.
– Никита! – Ирина серьезно глянула на пего. – Я давно хотела обратиться к вам за помощью, да все не представлялось возможности.
Она заговорила о проблеме бездомных детей, о приютах и американском институте приемных родителей, какой следовало бы внедрить в России.
– Не врубаюсь, – признался Никита. – Какое отношение имеют сироты к нам с вами?
– Вы говорили, что знаете журналиста…
Ирина поведала о платных и бесплатных статьях, о черном пиаре – обо всем, что знала со слов Ксюши, и о ней самой, о фонде и трудностях, с которыми сталкивается его создательница.
– Конечно, помогу, – грустно пообещал Никита. – Сделаю все, что в моих силах.
Он встал и подошел к большому, на всю стену, окну. Ирине стало жаль князя Юсупова. После ее страстных речей он, высокий и стройный, походил на вянущий цветок, вроде одинокого тюльпана в вазе, бессильно уронившего головку.
– Рассвет, – пробормотал Никита. – Красивый рассвет. Идите сюда, посмотрите. Не бойтесь. Я же не насильник, в конце концов.
Ирина подошла и встала рядом. Солнце выкатывалось в щель между домами. Стиснутое урбанистическим пейзажем, нахально оранжевое, оно походило на экзотический гриб, пробивающийся через асфальт. Или на инстинкт, задавленный моральными условностями. Никита положил руку па плечо Ирины, она обняла его за талию.
Теперь ей будет в чем каяться. Да, целовалась! Ничего более – помнила об ушках на макушках в соседней комнате. Прощалась со своей глупой любовью, а может, и с большим – с прожитым и пережитым на родине.
Джери и пищевой удар
Хотя Поле было назначено обследование в понедельник, она осталась дома. Боялась оставить Джери, которая не знала одиночества и могла получить психическую травму. Ксюша с Полей согласилась. Прощаясь с человеком, собаки не ведают, уходит он на время или навсегда, поэтому тоскуют и бурно выражают радость, когда хозяин возвращается. Но с другой стороны, говорила Ксюша, тысячи людей вынуждены оставлять щенков в закрытых квартирах. Иного пути, как травмировать их и приучать к одиночеству, не существует. Иногда собаки в отсутствие хозяев жутко воют, к большому неудовольствию соседей. В этом случае лучше завести вторую собаку, потому что воспитывать на расстоянии невозможно. Ведь ей не позвонишь по телефону, не успокоишь. Мало кто решается держать в квартире пусть небольшую, но свору, хотя вторая собака не удваивает хлопот, а лишь слегка увеличивает. Как в семье с несколькими детьми вряд ли вырастет истеричный эгоист, так и в своре устанавливается равновесие претензий и честолюбий.
– Я не уговариваю завести еще одну собаку, – пояснила Ксюша. – Это твое с Васей дело. А приучать Джери к одиночеству будем постепенно. Сегодня ты с ней останешься. Завтра закроем ее в доме на несколько часов и так далее. Только убедительно тебя прошу – не балуй ее! Гулять только за забором, кормить по часам. Поняла?
Поля заверила, что будет вести себя строго. Но как только народ из Санлюба разъехался, она обрушила на Джери свою любовь. Целый день Поля ходила за Джери, Джери ходила за Полей. Периодически они оказывались на кухне – естественным выражением Полиного чувства всегда было стремление накормить.
