Человек случайностей - Мердок Айрис (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
– Нет, напротив, ты говоришь очень понятно.
– Прости, я наговорил тебе всякого. Я не имел в виду, что речь идет только о сексе.
– Кто знает, может, это и в самом деле только секс. Во всяком случае, уже все позади.
– Если Дорина постарается держать язык за зубами, то только из любви к тебе. Ты это понимаешь? Но раньше или позже она проговорится – сработает ее инстинкт самоуничтожения.
– Нет, – возразил Мэтью, – я не думаю, что она и сейчас склонна… потому что… ну… лучше себя чувствует и…
– Лучше! Господи, ты это называешь «лучше»?
– Я не хотел такой ситуации и не провоцировал ее. Гарс, ступай, прошу тебя. Это не тема для обсуждения, тем более сейчас. Я должен снова поговорить с Дориной, успокоить ее. Она уедет отсюда не позднее чем через полчаса.
– Я подожду и отвезу ее домой.
– Не надо.
– Ты сам ее отвезешь, да?
– Нет. Она поедет сама. На такси. Она к этому готова… И я никогда с ней не увижусь.
– Ну что ж… – Гарс невесело рассмеялся.
Они стояли друг против друга, застыв в неловких позах. Гарс пошевелился первый – поднял руку. В комнате повеяло холодом. Что-то ушло безвозвратно.
– Мне очень жаль, – сказал он.
– Я понимаю… ты хотел…
На минуту стало тихо.
– Ну что ж, до свидания, – решился Гарс. – Желаю успеха всем озабоченным.
Он вышел, закрыв за собой дверь, прежде чем Мэтью успел сделать шаг. Мэтью вошел в столовую.
Столовая была пуста. Он начал медленно подниматься по ступенькам.
– Дорина!
В спальне на кровати лежала его пижама, которую в эти дни она надевала, хотя Мэвис прислала ей ночную сорочку. Дорины в спальне не было.
– Дорина, где ты? – снова крикнул Мэтью. Прошел по всем комнатам. Заглянул даже в подвал. Заметил, что из столовой исчезли чемодан и сумочка. Дорины ни следа.
В панике он выбежал на улицу. Потом вернулся и позвонил Мэвис. После этого ночь напролет и весь следующий день они звонили друг другу, но никаких новостей не было. Дорина растаяла как дым.
«Дорогая Митци!
Я выйду рано, и когда ты найдешь это письмо, уже буду очень далеко. Прости. Ты ко мне тепло относилась, и я это ценю, но, наверное, мы не созданы друг для друга, и я не смогу простить тебе того, что случилось однажды ночью, хотя в этом не было твоей вины. Некоторые люди невольно становятся причиной горестей других, а ты мне никогда не приносила счастья. (А возможно ли в этом мире кому-либо принести счастье? Вот вопрос.) Поэтому спокойно скажем друг другу «до свидания» и расстанемся друзьями, желающими один другому всего наилучшего. Увидев тогда Дорину, я пережил спасительный шок и, по правде говоря, радуюсь, что так произошло, потому что это послужило во спасение. Именно благодаря этому я вспомнил, что она значит в моей жизни. Такие, как ты, меня сталкивают вниз (прости). Только ей удалось подтянуть меня выше. Рядом с ней хочется быть высоким. На обдумывание у меня ушло два-три дня, и сейчас я знаю, что мне делать. Я должен стремиться к собственному счастью среди порядочных людей, надеясь, что оно переборет все мои неурядицы, источником которых является моя собственная никчемность. Кстати, тебе будет лучше без такого, как я. Дорина любит меня чистой любовью, и поскольку в жизни моей она явилась как ангел, может, и сумеет меня изменить, во всяком случае, стоит попробовать. Я сейчас направляюсь в Вальморан потребовать, чтобы мне отдали мою жену. Как видишь, я собрал свои вещи и вывез их на такси (ты уже знаешь, когда читаешь это письмо). Прости, но я считаю, что лучше покончить с этим как можно быстрее. Будь порядочна, прошу, будь милосердна настолько, чтобы не искать встреч со мной. Я попробую начать жизнь с Дориной и жить только для Дорины, и если в самом деле хочу спастись от гибели в хаосе жизни, должен приложить к этому все силы. Прошу, Митци, пойми меня и прости. Я не очень много хорошего мог для тебя сделать, но все же надеюсь, что не причинил тебе слишком много вреда. Ты вскоре придешь в себя и забудешь нижеподписавшегося, искренне тебе преданного и т. д. Всего наилучшего, подружка. Не до свидания, а прощай. Не пиши и не ищи меня. Ты знаешь, на какие мерзости я способен. Ты ничего не добьешься. В эту минуту вижу все ясно, как на ладони, и все понимаю.
Остин.
P.S. Спасибо за доброту. Прощай!»
Митци стояла посреди кухни. Смяла письмо, которое нашла возле дверей, когда спустилась за молоком. Зажгла конфорку, налила в кастрюльку воды, поставила на огонь. Вернулась в комнату, села.
Безоговорочно поверив не оставляющему и тени надежды письму Остина, она сейчас ощущала себя так, будто между его мимолетным присутствием здесь и теперешним мгновением разверзлась пропасть. Наступила новая эра. Сейчас она уже не могла представить, что еще вчера Остин сидел здесь, в своей комнате, даже еще сегодня, и сочинял письмо. Его поглотил какой-то доисторический катаклизм. Он исчез под землей. Лишь какие-то частички остались, разбитые, несвязные. Пронесся ураган, уничтоживший цель, будущее и все чувства. Вода закипела, и она заварила чай. В доме стояла нерушимая тишина. Она отпила немного. Потом поднялась наверх, в его комнату. Пусто. Вернулась вниз. Подумала: одеться или снова лечь в постель? Пошла в спальню, легла. С той минуты, когда Остин сюда переехал, она жила в приподнятом настроении. И это настроение тоже исчезло. Ее тело, прежде широкое, свободное, расслабленное, как у медузы, качающейся на волнах, сморщилось и усохло. Она чувствовала себя как в гробу.
Отчаяние сбило с ног так неожиданно, что она не пробовала даже защищаться. Не будет за ним бегать, нет, никогда. Он вернулся к жене, и надо дать ему возможность отыскать собственное счастье, и в этом ему не должно мешать то, что уже считается далеким прошлым. Ему это удалось без труда, и сейчас он живет в недоступном кругу собственной жизни, таинственный и навсегда утраченный. Любовь к нему возникла так неожиданно, что ж, любовь иногда возникает именно так. Сколько тысяч нежных движений, сколько надежд, а он взял и ускользнул, и так ловко. Как когда-то после смерти родителей, ее охватили болезненные черные мысли. Мать и отец умерли, когда Митци было двадцать с небольшим. После этого никто, кроме Остина, не относился к ней по-настоящему нежно. Он легкомысленно внес в ее жизнь сладость, но при этом не любил ее такой любовью, которая рождает нового человека. Лишь родительская любовь способна на это. Особая атмосфера той давней любви сейчас вернулась к ней – застенчивая неуклюжесть гордящегося ею отца, однообразный, но милый сердцу уклад их бедного жилища. Она сбросила с себя это все, смыла застоявшийся запах, хотя всегда любила родителей. В дни своей славы, легкая как перышко, быстрая как птица, стройная, как этрусская богиня, она воображала себя кем-то другим. В действительности она никогда не менялась. По-прежнему была папиной дочкой, Митци, ребенком из того потерянного дома. Жизнь ее, вместо того чтобы насыщаться богатством, свободой и успехом, теряла краски, пока не стала совсем бесцветной.
В годы успеха, путешествуя по всему миру, она почти каждый день посылала родителям открытки. И они стали ликующей летописью ее побед, чем-то вроде несмолкающих фанфар. Митци доставляло особое удовольствие выбирать самые яркие открытки и наклеивать на них марки. Даже сейчас, замечая на прилавке эффектную открытку, она чувствовала большое желание купить ее и через это выразить свою нежность. После смерти матери, убирая дом, она нашла все эти открытки, сотни открыток в большой картонной коробке. Сейчас эта коробка стояла у нее под кроватью. Она тяжело села на постель и ногой вытащила коробку. Начала копаться в куче открыток. Альпы. Средиземное море. Сидней. Сан-Франциско. Неужели я была в этих местах? Замки. В забытых теперь странах. Яркий мир, не достигающий сознания. Она смотрела на все это и не верила. А на обороте одни и те же слова: «Здесь очень весело. Надеюсь, вы здоровы. Солнце пригревает чудесно. Жарко, море вина. Солнце и вода чудесные. Обнимаю». Неужели мир – это только солнце, вино и пляжи? Память о солнце сжалась и перестала согревать. И грело ли оно когда-нибудь? Чем была та жизнь? Как она удивилась, впервые увидев вершины гор, покрытые снегом! Собственным глазам не верила. Но сейчас все умерло. Даже о любимом отце она не заботилась по-настоящему, и его любовь не смогла защитить ее. «Я не использовала своих возможностей, – думала Митци, – а сейчас уже поздно. У меня нет ни работы, ни денег, ни Остина. Никто обо мне не заботится, и никого не интересует, жива я или нет. Могу просидеть в этом доме целую вечность, и никто ко мне не заглянет». Она рассеянно перебирала открытки. Одна была чистая, вытащила ее. На открытке был ледник в Шамони, и от этого неожиданно возникло живое ощущение – солнца, снега, лыжни. Перевернула открытку и, взяв карандаш, написала адрес Остина. Рядом приписала: «Тут светит солнце. Жаль, что ты не со мной. Желаю успеха». Воткнула открытку над кроватью. Митци думала об отце, и ей казалось, что он притягивает ее к себе. Когда его гроб опускали в могилу, она думала, что ее жизнь тоже закончилась. Кто знает, может, в самом деле тогда и закончилась. Вскоре после этого она повредила ногу и тем самым уничтожила и себя. Осталось только довести дело до конца. Митци потащилась к буфету, где отыскала флакон с таблетками снотворного, выписанными доктором. Она приняла тогда всего одну или две. Сейчас примет остальное. Все будут сожалеть. Остин тоже будет сожалеть. Такого он не предвидел. Будет жалеть. Слезы… Она пошла за водой, открыла бутылку виски. Начала глотать таблетки, запивая виски и задыхаясь от рыданий.
