Богач, бедняк... Том 2 - Шоу Ирвин (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
– Возникли серьезные, очень серьезные осложнения, – сказал он. – Мэру лучше побыстрее вернуться. Уже дважды звонили из главного полицейского управления в Олбани. Состоялась еще шумная демонстрация чернокожих, они вручили петицию, что-то насчет плавательного бассейна.
– Ладно, достаточно, Уолтер, – устало прервал его Рудольф.
Положив трубку, он лег на голубое, шелковое, скользкое покрывало. Он, как мэр города, получал десять тысяч долларов в год, но отдавал все эти деньги на нужды благотворительности. Бескорыстное служение обществу – ничего не поделаешь.
Он встал, получив постыдное удовольствие от оставленных на покрывале грязных следов от своих ботинок, и вошел в гостиную. Джонни, сидя за громадным письменным столом, в жилетке, изучал разложенные бумаги.
– Этот сукин сын неплохо нас нагрел – в этом не может быть никаких сомнений, – сказал он.
– Оставь все это на потом, – посоветовал Рудольф. – Сейчас я слишком занят, разыгрывая роль преданного слуги народа, приносящего в жертву всего себя. – Плеснув в стакан со льдом кока-колы, он подошел к окну, посмотрел на Даллас. Город сверкал на жарком солнце, устремляясь вверх со дна бесплодной долины бессмысленным вулканическим извержением металла, смешанного со стеклом, – последствие какого-то космического катаклизма.
Рудольф вернулся в спальню, назвал телефонистке номер телефона шефа полиции в Уитби. Ожидая звонка, принялся разглядывать себя в зеркале. Да, он действительно похож на утомленного человека, которому нужен отдых. Интересно, когда у него произойдет первый сердечный приступ? По статистике, в Америке инфаркты случаются только у бизнесменов – он где-то читал об этом. Но теоретически он уже давно покончил с бизнесом. Профессора живут долго, почти вечно, как и большинство генералов, – об этом он тоже где-то читал.
Судя по голосу Оттмана в трубке, тот пребывал в скорбном настроении. Но он всегда был таким. Свое ремесло – борьба с преступностью – судя по всему, он считал унизительным. Бейли, бывший шеф полиции, которого Рудольф посадил за решетку, всегда казался таким добродушным, веселым, счастливым человеком, и Рудольф жалел о том, что его пришлось посадить. Честному человеку трудно избежать приступов меланхолии.
– Мы разворошили осиное гнездо, господин мэр, – печально сказал Оттман. – Офицер Слаттери сегодня в восемь тридцать утра поймал первокурсника в Уитби. Он курил марихуану. Подумать только – в восемь тридцать утра! (Оттман, человек семейный, строго придерживался распорядка дня, и утренние часы для него были святы.) Обыскав его, полицейский обнаружил при нем унцию с лишним наркотика. Перед тем как отправить его в тюрьму, он долго с парнем беседовал. Нарушитель признался, что в общежитии, по крайней мере, пятьдесят его сверстников курят гашиш и марихуану. Если мы там произведем обыск, то найдем никак не меньше фунта зелья. У парня есть адвокат, и к вечеру его придется отпустить под залог. Но этот адвокат уже наверняка растрепался кому-нибудь о случившемся, и что теперь прикажете делать нам? Позже мне позвонил президент Дорлэкер и посоветовал больше никогда не показываться в студенческом городке. За кого же он в таком случае меня принимает? Университет Уитби – это вам не Гавана и не Буэнос-Айрес, клянусь богом, и он находится в черте города, а закон везде закон, клянусь богом.
Да, неплохой денек я выбрал для поездки в Даллас, подумал Рудольф.
– Шеф, подождите минутку, дайте подумать.
– Если я не смогу появляться на территории университета, господин мэр, – решительно заявил начальник полиции, – то можете принять мою отставку хоть сейчас.
Уж эти честные служаки, подумал Рудольф. Когда-нибудь он сам попробует марихуану и посмотрит, из-за чего весь этот шум. Может, именно это нужно Джин?
– Между прочим, адвокат задержанного – это и адвокат Леона Гаррисона, – сообщил ему Оттман. – Он уже побывал у меня, интересовался, что мы намерены в этой связи предпринять. Говорит, что нужно срочно созвать чрезвычайное совещание совета попечителей университета.
– Ладно, шеф, – примирительно сказал Рудольф. – Позвоните Дорлэкеру и скажите, что переговорили со мной и я распорядился провести обыск в общежитии сегодня в восемь вечера. Разрешение на обыск получите у судьи Сатерли. Только пусть ваши парни оставят свои дубинки дома. Мне не нужны ничьи увечья. Все, конечно, в городе вскоре узнают об этом, и может быть, у пацанов хватит ума, чтобы выбросить всю эту дрянь до нашего обыска в общежитии.
– Вы не знаете этих современных ребят, – печально сказал Оттман. – Им не хватает здравого смысла подтереть себе задницу!
Рудольф назвал ему номер своего телефона в отеле и велел перезвонить вечером, как только будет завершен обыск у студентов. Положив трубку, он допил коку. В самолете их накормили какой-то ужасной дрянью, и теперь он чувствовал сильную изжогу. К тому же, по своей глупости, он опрокинул пару коктейлей «манхэттен», которые стюардесса любезно поставила на его поднос. Почему-то он всегда, находясь в воздухе, пил «манхэттен». И никогда этого не делал на земле. Интересно, почему? Не кроется ли в этом тайный смысл?
Зазвонил телефон. Ему показалось, что это телефон в спальне Джонни. Подождал немного – пусть тот возьмет трубку. Но оказалось, звонил его телефон. Он поднял трубку.
– Алло!
– Руди? – он узнал голос Гретхен.
– Да, это я.
С того момента, когда она сказала, что Джин алкоголичка, в их отношениях явно наступило охлаждение. Гретхен оказалась права, но от этого охлаждение лишь усиливалось.
– Я позвонила тебе домой, – ответила Джин. Она сказала, где ты. Надеюсь, я тебя не побеспокоила? – Гретхен сама казалась чем-то озабоченной.
– Нет, нет, – солгал Рудольф. – Я тут бездельничаю на этом знаменитом курорте – Далласе на водах. Откуда звонишь?
– Из Лос-Анджелеса. Не стала бы тебе звонить, но я сейчас просто с ума схожу.
Она выбрала подходящее время и место, чтобы сходить с ума, подумал он.
– Что стряслось? – спросил Рудольф.
– Это все из-за Билли. Ты знал, что месяц назад он бросил университет?
– Нет, – признался Рудольф. – Ты же знаешь, что он никогда не нашептывает мне на ухо свои секреты.
– Он сейчас в Нью-Йорке, живет с какой-то девицей…
– Гретхен, дорогая, – пытался урезонить ее Рудольф. – В Нью-Йорке не меньше полумиллиона юношей возраста твоего Билли живут с какой-нибудь девушкой. Радуйся, что не с мальчиком.
– Но дело не в этом, – сказала Гретхен. – Его призывают в армию, ведь он уже больше не студент.
– Ну, может, это и к лучшему, – предположил Рудольф. – Армия за пару лет может сделать из него настоящего мужчину.
– У тебя же самого маленькая дочь, – с горечью сказала Гретхен. – Как ты можешь так разговаривать со мной? У меня только один сын. Не думаю, что, если ему прострелят голову, он станет настоящим мужчиной.
– Успокойся, Гретхен, это не значит, что раз парня призывают, то через два месяца его автоматически убьют. А сколько парней дослуживают весь срок и возвращаются домой без единой царапины.
– Именно поэтому я и звоню тебе, – продолжала Гретхен. – Я прошу тебя сделать все, чтобы он действительно вернулся домой без единой царапины.
– Да что я могу?
– Ты знаешь многих в Вашингтоне.
– Но никто, поверь, не сможет освободить призывника от воинской службы, если он бросил университет и если у него отличное состояние здоровья. Никто, даже люди из Вашингтона.
– Ну, я не столь уверена в этом, – возразила Гретхен, – по крайней мере, если судить по тому, что я слышала или читала. Я не прошу тебя отмазать Билли от службы в армии.
– В таком случае, о чем же ты меня просишь?
– Постарайся использовать свои связи, чтобы Билли, если его заберут, не послали во Вьетнам.
Рудольф тяжело вздохнул. Все дело в том, что он в самом деле знал кое-кого из влиятельных людей в Вашингтоне, которые могли бы это сделать и которые, вероятно, это сделали бы, попроси он их о таком одолжении. Но он больше всего на свете презирал эту мелочную закулисную дипломатию с целью добиться каких-то привилегий. Такие происки подрывали его незыблемые нравственные устои, ставили под сомнение истинную причину его вступления на ниву служения обществу. Другое дело – мир бизнеса.
