Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс (книги хорошего качества TXT) 📗
М-да… Не удержусь от свидетельств очевидцев. По словам Горобца, имевшего радость наблюдать упомянутый цветок, там такой был гладиолус – только держись!
Так или иначе, а был объявлен «испытательный срок», в течение которого братцы обязались пристально следить за супружескими и человеческими качествами подопытного. Только при условии примерного поведения последнего они разрешат сестре прописать-таки его на вверенной жилплощади.
Кроме того, злодеи намекнули, что неплохо было бы им потетешкать уже племянничка. Давно, мол, у них есть мечта такая: светлая, негромкая, заветная.
За хрена братанам понадобился из-под Кремера еще и племянничек – убей, не понимаю. Быть может, оборотистые еврогрузины с первобытной наивностью рассчитывали таким образом уехать на ПМЖ в Германию? Ха, не иначе, как в качестве любимых дядюшек свежеиспеченного фольксдойче!
От всего этого калейдоскопа событий глаза у Робби сделались тоскливые как у собаки, а сам он заимел скверную привычку раздражаться по мелочам. Употребление в его присутствии словосочетаний вроде «семейное гнездышко», «совет да любовь!», «медовый месяц», «честным пирком да за свадебку!» провоцировало обычно спокойного и доброжелательного Кремера на приступы исступленной ярости.
– Что ж, Робби! – говорили мы ему. – Ты сыграл по крупному и проиграл. Москва слезам не верит. Смирись с судьбой, заделай супруге фрица.
– Идите вы все, вместе с ней на хуй! – орал Кремер.
В общем, Кремер и его Love story подсказали меня одну неплохую идейку. То есть, как, подсказали… Навеяли. И как, неплохую…
Через сорок минут припрыгивает красный от счастья Горобец, и докладывает мне об успешности непростых переговоров с Рахманиным:
– Все, Фил! Есть «Газель»! Ломался, гад… Пришлось к метро за бутылкой сгонять. Слушай, мы диван этот втроем наверное не погрузим. Еще поцарапаем… Я тогда Кремера позову. Ух, Фил, с меня такая простава! Матерая, уж поверь!
Никогда не видел его таким веселым, таким восторженно-прекрасным…
Я говорю ему:
– Слышь, Вов, тут такое дело… Даже не знаю, как сказать.
Лицо Горобца в миг стало серым:
– Передумал, что ли? Ну как же так, Фил, мы же договорились!
– Погоди, Вовчук… Так-то оно так, договорились… Но, понимаешь, подходит ко мне Кремер и уговаривает продать занедорого ему диван. Прямо вот чуть не на коленях стоял! Ты же знаешь, он женился недавно. Надо же ему где-то с женой спать. Супружеский долг и все такое. Секс там, то, сё… Ну я и не устоял, пожалел парня. Да и какие-никакие, а все-таки бабули… С тебя же я денег брать не стану, верно? Я считаю это аморальным.
– Кремер?! Купил мой диван?! – вскричал Горобец. – А за сколько?
Мне это не понравилось: «Мой диван»! Экий ты, думаю, прыткий…
– Триста грина, Вован, – назвал я нереальную для него сумму денег. Лошадиные торги и мебельные аукционы устраивать тут было ни к чему.
– Триста?! – в крайнем отчаянье простонал Горобец.
Стало быть, я угадал – цена неподъемна.
– Ну так, диван-то под две штуки зелени тянет, Володенька!
– А как же я?
Я ласково улыбнулся ему:
– Вов, Кремер мне сказал, что с тобой он уладит вопрос. Да и вообще, он сказал, что это не вопрос.
Но Горобец меня уже не слушал.
– Значит, диван ему? Чтобы эту… Вот же… – прошептал он хриплым шепотом.
«Так он, пёс презлым заплатил мне за предобрейшее!».
– Да ладно тебе, Вов, – утешал его я. – Дело молодое. Ему ведь и вправду диван нужнее. Сам понимаешь!
Горобец быстро ушел, хлопнув дверью. И что-то у меня стало неспокойно сразу на душе. Буквально минуты через три, смотрю, бежит встревоженный Олег Баранкин, и на ходу кричит мне:
– Фил, срочно за мной в дежурку!
– Что случилось-то, Олег? – спрашиваю упавшим голосом.
Олег махнул рукой:
– Горобец Кремера чайником пиздит!
«Хуясе!» – думаю. – «Чудесненько…».
– Я догоню вас, ничего! – крикнул я ему вслед, и побыстрее вышел вон из Галереи.
Пусть сначала страсти улягутся, и пострадавших вывезут на каретах «Скорой помощи». Зачем мне сейчас все эти разбирательства и нервные переживания? Пойду-ка лучше прогуляюсь по Лаврушинскому.
Ну положим, чайником никто никого не пиздил. И вообще, масштабы инцидента были сильно преувеличены. А дело было так. Сидит Кремер в дежурке, смиренно пьет свой послеобеденный кофе. Мысли его бесконечно далеки и от Третьяковки и вообще от всей этой суеты с диванами. И вспоминаются ему, должно быть, ковыльные степи, жаркое солнце и песня старого чабана-казаха, черные терриконы угольных шахт и зарево огней металлургического комбината, огромные яблоки алма-атинского сорта «апорт» и Немецкий драматический театр в городе Темиртау. Ах, как славно давали там «Сказки Гофмана» и «Юность Эрнста Тельмана»! Как дивно хороша была Сонечка Штерн в роли революционерки Розы Люксембург!
Вдруг влетает взбешенный, лохматый, как дикобраз Горобец, и с порога начинает на него орать:
– Падла, а еще друг называется! Откажись от дивана, фашист, не то худо будет! На табуретке будешь свое страшилище драть!
Кремер, чья нервная система и без того уже подточена событиями последнего времени, особо не вдаваясь в суть претензий, принимает вызов. И с открытым забралом устремляется в контратаку:
– Да пошел ты на хуй! Какой еще диван?! Совсем допился, урод долбанный!
Тут Горби действительно хватает чайник. У чайника от резкого рывка непроизвольно открывается крышка и из него выплескивается где-то примерно со стакан кипятка. И надо же такому случиться, в аккурат на сотрудника Лариосика, так некстати подвернувшегося под руку.
Экзальтированный Лариосик с воплями «А-а-а, сварили, суки!» бегает по дежурке и в панике пытается стащить с себя обжигающие, прилипшие к ногам брюки. Кремер и Горобец, исполненные ярости, сшибаются посередине комнаты, но не успевают причинить друг другу почти никакого вреда – опомнившийся Гарик Романов расшвыривает их в разные стороны. Короче, тарарам и блины!
Взорам подоспевших на подмогу коллег, открылся неопубликованный вариант Бородинской панорамы: бледный Кремер, запрыгнувший на стул, напротив него трясущийся от гнева Горобец с чайником в руках, между ними решительный Гарик. Эмоциональным центром всей композиции является подвывающий Лариосик со спущенными штанами. Двумя пальцами он придерживает цветастые трусы, которые тоже пострадали в катаклизме, и даже успели уже немного полинять… На ляжечки Лариосика, право слово, неловко смотреть – они имеют какой-то нездоровый малиновый румянец.
Эпилогом концерта было восклицание сотрудника Сальникова: «Поздравляю, пидарок, допрыгался! Дайте-ка, и я ему еще вдарю!». Лелик Сальников маленько поотстал, и грешным делом решил, мол, Лариосика за его многочисленные подлости нарочно пытались сварить вкрутую, прямо не вынимая из одежды.
В это самое время в дежурку, как назло, заходит куратор «Куранта» Зайкова. Взгляд Зайковой быстро скользит по Горби, по Кремеру, по Гарику, застывшему в позе «Не пущу!», по дымящимся штанам Лариосика и вероятно первая мысль, которая ее посетила была: «Лучшего повода для очередной задержки зарплаты, чем гомосексуальная оргия и отвратительная драка придумать трудно, почти невозможно!».
Подводя итоги, можно сказать, что никто так толком и не пострадал, кроме Лариосика. Но его особо не было жалко – Лариосик пользовался заслуженной репутацией лентяя и пиздобола. Я, как ни странно, тоже не пострадал. Поставил Горби с Кремером в качестве моральной компенсации по бутылке портвейна – на этом дело и кончилось. Вспоминая эту историю, мы еще долго весело смеялись. Все, кроме опять же обваренного Лариосика. Впрочем, вскоре его все равно сократили.
Да, стоит, наверное, добавить, что кожаного дивана у меня никогда не было. И сейчас нет. И вряд ли будет когда-нибудь.
21. Возвращение Леоныча
Леоныч, он же Леонов Александр Георгиевич поставил свою подпись под рекрутским контрактом менее чем за год до конца времен. То есть, где-то в сентябре 98-го.
