После заката (сборник) - Кинг Стивен (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Женщину рядом с ней я помню плохо — все мое внимание поглотил ребенок. Ей могло быть хоть сорок, хоть шестьдесят. В памяти отложились только короткая стрижка-шар и общая невозмутимость, помимо этого же — ничего, я даже не запомнил цвет ее платья, если она вообще не была в брюках.
— Вы кто? — вырвалось у меня.
Вот так, по-дурацки, словно я не читал перед этим, а видел сны (правда, разница не столь велика).
В следующий миг у них за спиной возникла Труди и задала тот же вопрос. Ее тон был бодрее некуда. Рут, замыкавшая колонну, протянула лениво-назидательным тоном:
— Да скорее всего дверь распахнулась — засов еле держится. Вот они и зашли прямо с улицы.
Ральф, подойдя к Труди, оглянулся.
— Ну, теперь-то дверь закрыта. Должно быть, они заперли ее за собой.
Как будто это был довод в пользу вошедших.
— Сюда нельзя, — сказала Труди негритянке. — Мы заняты. У нас тут больной. Не знаю, что вам нужно, но я бы попросила вас уйти.
— Да и что за привычка — врываться к чужим людям? — добавил Ральф.
Они втроем столпились у дверей комнаты. Рут тронула женщину за плечо, не очень-то церемонясь.
— Если вы не уйдете сейчас же, мы вызовем полицию. Вы этого добиваетесь?
Негритянка не вняла предупреждению. Она подтолкнула девочку вперед и сказала:
— Четыре шага, прямо вперед. Там вроде шеста, смотри не споткнись. Считай вслух.
Девчушка стала считать шаги.
— Раз… два… три… четыре.
Она перешагнула подставку штатива для капельниц, даже не глядя под ноги — и вообще ни на что не глядя. Сквозь огромные, с барахолки, очки не очень-то посмотришь, да еще такими мутно-белыми глазами.
Девочка подошла так близко, что подол ее платьица скользнул по моей руке — легко, будто мысль. На меня пахнуло грязью, потом и… нездоровьем, как от отца. Я заметил у нее на руках темные пятна — не от расчесов, а от язв.
— Держи ее! — крикнул брат, но я не стал вмешиваться.
Все произошло в один миг. Девочка склонилась над постелью отца и поцеловала его ввалившуюся щеку. Не просто тронула губами, а приложилась и влажно чмокнула.
Ее пластиковый чемоданчик соскользнул с руки к отцовской голове, и он тут же открыл глаза. Позже Труди и Рут заявили, будто отца треснуло в висок — как тут не очнуться? Ральф усомнился, а я вовсе не поверил, потому что не услышал ни звука, ни шороха. В том чемоданчике ничего не было, кроме, может, салфетки.
— Ты кто, детка? — сипло спросил отец.
— Аяна, — ответила девочка.
— А я — Док.
Он взглянул на нее из недр своих темных пещер, но за те две недели, что мы пробыли в Форд-сити, я не видел у него в глазах большей ясности. Отец достиг той отметки, когда даже хоум-ран на последней минуте игры не стер бы их стеклянного блеска.
Труди протолкалась мимо негритянки и начала теснить меня, чтобы оттащить ребенка, который неожиданно вторгся в поле зрения умирающего. Я схватил ее за руку и сказал:
— Погоди.
— Чего ждать? Они — чужие люди!
— Я болею, мне пора, — сказала Аяна. Она снова поцеловала Дока и отступила на шаг, но в этот раз споткнулась об ножку штатива, чуть не свалив его и не свалившись сама. Труди поймала штатив, а я — девочку. В ней и веса-то никакого не было — лишь мудреная арматура костей, обтянутых кожей. Ее очки свалились мне на колени, и на краткий миг она подняла на меня незрячие глаза.
— А ты будь здоров, — сказала Аяна и приложилась ладонью к моим губам. Меня обожгло, точно углем, но я не отстранился. — Будь здоров.
— Аяна, идем, — окликнула женщина. — Пора уходить. Два шага. Сосчитай для меня.
— Раз… два.
Аяна надела очки и подперла их пальцем к переносице, откуда они вскоре грозили съехать. Женщина взяла ее за руку.
— У вас нынче благословенный день, — объявила она и посмотрела на меня. — Извините, что с вами так вышло. Просто для этого ребенка все мечты закончились.
Они вышли в гостиную, направляясь к дверям — женщина и девочка рука в руке. Ральф поплелся за ними, словно пастуший пес — не иначе убедиться, что все вещи целы. Рут и Труди нависали над отцом, который так и лежал с открытыми глазами.
— Чей это ребенок? — спросил он:
— Не знаю, па, — ответила Труди. — Забудь о нем.
— Скажи ей, пусть вернется, — произнес отец. — Пусть поцелует еще раз.
Рут посмотрела на меня, поджав губы (это выражение лица у нее шлифовалось годами), и сказала:
— Она ему капельницу чуть не вырвала — вон сколько крови! — а ты сидишь как ни в чем не бывало!
— Я поправлю, — вырвалось у меня.
Голос был точно чужой. Я словно стоял в стороне, онемев от пережитого, и ощущал жар детской ладони на губах.
— Можешь не утруждаться. Я уже поправила.
Вернулся Ральф.
— Они ушли, — сказал он. — Дальше по улице, к автобусной остановке. Ты это всерьез — насчет полиции? — спросил он мою жену.
— Нет. Нас бы весь день заставили писать протоколы. — Она замолчала на миг. — Может даже, давать показания.
— Какие показания?
— Откуда я знаю? Принесет мне кто-нибудь пластырь закрепить чертову капельницу? На кухне у раковины был, по-моему.
— Пусть еще раз поцелует, — не унимался отец.
— Сейчас поищу, — сказал я, но направился сначала к входной двери, которую Ральф старательно запер, и выглянул на улицу.
Зеленый козырек остановки был всего в квартале от нас, но ни под ним, ни у опор я никого не увидел. И тротуар был пуст. Аяна со спутницей — матерью или опекуншей — исчезли. Все, что осталось — чувство прикосновения на губах, все еще теплое, но уже тающее.
Дальше начинается самая фантастическая часть. Я не стану опускать ее, иначе это будет совсем другая история. Постараюсь передать точно, но не слишком увлекаясь. Рассказы о чудесах хотя и трогают, но редко удивляют, поскольку все они, по сути, одинаковы.
Мы жили в одной придорожной гостинице рядом с главной трассой Форд-сити под названием «Рамада». Ральф то и дело называл ее «Помадой» назло моей жене.
— Будешь так повторять, — предупредила она, — однажды перепутаешь на людях и осрамишься.
Стены в гостиничных номерах были такие тонкие, что мы слышали, как Ральф и Труди спорят у себя в номере о том, насколько их хватит.
— Он мой отец, — говорил Ральф.
— Скажи об этом владельцу электростанции, когда придут счета. Или начальству, когда закончится твой больничный.
Стоял жаркий августовский вечер, на часах недавно пробило семь. Вскоре Ральф должен был отправляться на смену приходящей сиделке, которая дежурила до восьми. Я нашел по телевизору спортивный канал и прибавил громкость, чтобы заглушить этот унылый разговор с предсказуемым концом. Рут складывала одежду, бубня, что подаст на развод или пристрелит меня под видом грабителя, если я еще раз куплю дешевое белье на распродаже. В этот миг позвонила сиделка — сестра Хлоя, как она себя называла (мне в этом сочетании всегда слышалось: «А теперь еще ложечку за сестру Хлою»), и заговорила, не расшаркиваясь:
— По-моему, вам стоит прийти. Не только Ральфу, а всем сразу.
— Что, уже? — спросил я.
Рут оставила сборы и подошла ко мне, положила руку на плечо. Мы ждали этих слов и, стыдно признаться, надеялись услышать, но когда они прозвучали, я даже не ощутил горя — настолько нелепой казалась мысль о смерти отца. Отца, который научил меня играть в бадминтон, когда я был едва старше той маленькой слепой посетительницы. Который застукал меня с сигаретой в беседке под виноградом и растолковал мне — не грозно, а по-доброму, что курить глупо и что я буду молодцом, если не позволю привычке себя одолеть. Мог ли я представить, что его не станет к завтрашнему визиту почтальона? Бред, да и только.
— Нет-нет, — ответила сестра Хлоя. — Кажется, ему лучше. — Она запнулась. — Я в жизни не видала ничего подобного.
Ему впрямь было лучше. Когда мы туда добрались через четверть часа, отец сидел на диване в гостиной и смотрел игры «Пиратов» по большому телевизору — не такому, как сейчас, но хотя бы цветному. При этом он тянул через соломинку протеиновый коктейль. На щеках появился еле заметный румянец. Они даже выглядели полнее — наверное, потому что он еще и побрился. Дело шло к поправке — вот о чем я подумал, когда увидел отца, и со временем это впечатление только крепло. Да, мы заметили еще кое-что (даже Рут, Фома Неверующий в юбке, это подтвердила): смрад, витавший вокруг с тех пор, как доктора отправили нашего Дока умирать, испарился.
