Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей (читать хорошую книгу .txt) 📗
Слова и ударения наползали друг на друга, смысл был непонятным и неправильным: почему гудки возникали среди болот и почему "красных"? Болота не бывают красными, даже осенью они покрыты желто-зеленой ряской и мхом, а болотная клюква - она редкая и не дает окраски. И вдруг - такси? Откуда на болоте появилось шоссе и на нем такси, зачем оно? Перед глазами возникли зимние, зимние дюны и вдалеке, между соснами - стылая гладь заснеженного льда на Финском заливе. Петр не мог уловить, каким причудливым воображением созданы эти строчки, но они безусловно были красивыми, он не сомневался, мучительно пытаясь припомнить, что дальше.
Чайник закипел, и перед тем, как налить кипяток в чашку с растворимым кофе, он изо всех сил закрутил капающий кран. Непонятное стихотворение тут же выпало, будто смылось из памяти.
Кофе был неприятным, с каким-то ячменным привкусом, как в буфетах провинциальных станцийй. Отставив чашку, Петр разложил на столе рукопись, которую дала Марина Евгеньевна. Читалось легко, но писала не Салье, ее почерк Петр знал. Написанное нельзя было назвать статьей, скорее выписки из разных источников.
Наиболее связным и законченным выглядели страницы о кооперативном движении:
"…кооперативы - один из главных нервов перестройки, ее единственное видимое достижение в сфере экономики. Но перестройка не заботится о своем детище, не защищает кооперативное движение. Власть трусливо отворачивается, будто не замечая беззастенчивую и намеренно лживую пропаганду, которую целенаправленно ведут представители партийной и хозяйственной номенклатуры, чтобы озлобить широкие слои населения, восстановить народ против ростков нового экономического уклада.
В самый разгар наступления злейших врагов перестройки в СССР был проведен любопытный опрос общественного мнения: вы за кооперативы или против? Среди опрошенных не старше 45 лет за кооперативы высказались 87 процентов. Эти люди еще не во всем разочаровались, у них еще есть желание добиться повышения жизненного уровня своим собственным трудом. Но в категории от 45 до 75 лет только 7-10 процентов поддерживают кооперативы. Вот, что делает с нами возраст: опыт жизни в условиях административно-командной экономики породил горчайшее разочарование, абсолютное неверие в собственные силы!
А вот среди тех, кому больше 75 лет за кооперативы - 70 и более процентов! Наши старики не забыли НЭП, они живые свидетели успехов раскрепощенной инициативы людей, которую дает свободная экономика. Это на их глазах НЭП возродил страну из руин и пепла, спас от голода и разрухи миллионы граждан, привел их к благосостоянию и даже дал государству твердую, свободно конвертируемую валюту!
Между тем тлетворные мифы об обществе нищих, но равноправных продолжают разъедать разум, отнимать у нашей страны последние силы для деятельного обновления…"
Несколько страниц заняли пространные рассуждения о врагах перестройки, их количестве и социальном составе. Восемнадцать миллионов руководителей производства и разного рода управляющих. Более двадцати миллионов - в теневой экономике. Их перечень начинался с парикмахеров, массажистов, репетиторов и сапожников. Туда же были отнесены сантехники, портные, работники автосервиса, слесари, электромонтеры и даже врачи.
Работники торговли и государственных предприятий обслуживания были выделены в отдельную категорию - свыше десяти миллионов.
Неизвестным осталось количество тех, кто работает в партийном, профсоюзном и комсомольском аппарате, служит в армии, в милиции и КГБ, а также занятых в военно-промышленном комплексе.
Рубашкин заглянул в свой блокнот, где были записаны недостающие цифры, и на клочке бумаги сложил в столбик. Получилось около 90 миллионов, почти три четверти трудоспособного населения, - перестройка и продвижение экономических реформ означали значительное ухудшение условий их жизни.
В рукописи была явная несуразица: выходило, что рыночные реформы противоречили интересам большинства населения. Поколебавшись, Рубашкин вычеркнул все цифры и названия рабочих профессий. От этого образ врагов перестройки потускнел и размылся, потерял осязаемость, сузившись до известных, ставших обыденными очертаний: совпартноменклатура и КГБ!
Неожиданно вспомнился Горлов. С одной стороны - типичный работник военно-промышленного комплекса, с другой - удачливый кооператор. Светочка Петрова, с которой Рубашкин иногда встречался в метро, рассказывала, что недавно Борис вдруг выдал подчиненным по сто-двести рублей. Сказал, что была удачная сделка, и что надо делиться с друзьями. Доброты у него не отнимешь, Горлов никогда не был жадиной, всегда выбивал у начальства повышенные премии.
Рубашкин посмотрел на часы, но все же потянулся к телефону и по памяти набрал номер. Горлов снял на третьем гудке, его голос был бодрым.
– Что так поздно? - спросил он, узнав Петра.
– Сердце подсказало, что не спишь, полный великих дум, - сказал Рубашкин.
– Все равно через пару часов уезжать…
– Куда?
– В Мурманск пятичасовым рейсом, чтобы вечером вернуться.
– С каких пор стали выписывать командировки на один день? - удивился Рубашкин. - Помню, ты меня в Североморск на две недели услал, а дел-то всего ничего: акты внедрения и протокол авторского надзора у адмиралов подписать.
– Я не в командировку, а сам по себе, - засмеялся Горлов. - Пароход, представь, задумал купить.
– Зачем тебе пароход? Какой? - изумился Рубашкин.
– Большой противолодочный с пушками и торпедами. Заменю системы наведения, введу правильное целеуказание и - вперед, с новым названием: "Смерть врагам империализма!" Как звучит?
– Звучит демократически, в духе времени, - Рубашкин мялся, не решаясь заговорить о деньгах. - Я, кстати, по делу звоню. От имени нашего общегражданского, демократического движения. Выборы приближаются, можно сказать, наш не последний, но решительный бой.
– Слышал! Нина все уши прожужжала: Ельцин, демократы, Собчак. Ельцин сказал то, Горбачев высказал это, Собчак показал, как закон уважать, а Гдляну с Ивановым взяточников сажать мешают. Борщ уплетаю и котлеты жую исключительно под агитацию и пропаганду, как в парткоме на политинформации.
– И как ты к этому относишься?
– Да, никак! Разговоры стихнут скоро, а металл останется. До сих пор уверен, что не делом ты, Петя, занялся. Помнишь к твоему дню рождения стихи сочинили: "Служил наш Петя инженером, наш Петя ГОСТ'ы [49] изучал"?
– Помню: "Живи по СТП и ГОСТ'у, и будет все предельно просто". Я, Боря, потому все и бросил, что так больше жить нельзя.
– Можно! Вот в будущем году пробью финансирование под космическую тематику, брошу к чертовой матери коммерцию, и все будет в порядке. Снова заживем по ГОСТ'у.
– Ты уже не боишься по телефону говорить о космической тематике? К тому же - со мной? Или секретность отменили, а КГБ распущен? - спросил Рубашкин, и по наступившему молчанию понял, что Горлов задумался. - Если все оставить, как есть, тебя в следующем году посадят. Вспомнят и обязательно доберутся. Не забудь, кому ты обязан тем, что остался жив, здоров и на свободе!
– Петя, я тебе всегда помогал, ничего плохого между нами никогда не было. Я очень благодарен за ту статью в "Литературке" и понимаю, что она для меня значила, - неуверенно сказал Горлов.
– Не во мне дело, а в Системе! В их Системе. Завтра меня рядом не окажется, или сложится не так удачно. Прости за высокие слова, но наша борьба - это твоя борьба. Подумай, Боря, о себе подумай!
– Подумаю! Обещаю, - согласился Горлов, и Рубашкин почувствовал, что тот начинает тяготиться разговором.
– Прилетишь из Мурманска - позвони и встретимся, - перед тем, как попрощаться, сказал Рубашкин.
– Завтра вечером и прилечу. Сегодня здесь, завтра там, а завтра - опять здесь, - засмеялся Горлов и повесил трубку.
– С кем ты разговариваешь? - зайдя на кухню, спросила Катя.
