Скажи смерти «нет!» - Кьюсак Димфна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Джим с благодарностью принял газету и отложил блокнот, в котором он делал какие-то вычисления.
— Вот подсчитывал, сколько там жена моя получает, — объяснил он. — Нет, Барт, не может она прожить на это да еще троих ребятишек прокормить. Нужно мне возвращаться на работу.
— Ты сперва сам поправься, Джимми, а потом уж о работе думать начнешь!
Глаза Чэмберса лихорадочно заблестели, когда он напал на страницу с объявлениями о найме на работу.
— Нет, ей там одной не управиться, — бормотал он вслед Барту.
У выхода на веранду Барт столкнулся с доморощенным букмекером палаты, собиравшим ставки и заключавшим пари к предстоящим скачкам. Официально игра здесь была запрещена, но на деле к ней относились весьма снисходительно. И все же Олфи предпочитал действовать, когда сестры Суйэн не было поблизости. Олфи знал здесь все ходы-выходы. Он попал в Спрингвейл девяти лет, и единственное, чему он здесь научился, так это любительскому букмекерству. Жизнь в раю представлялась Олфи в виде нескончаемой вереницы субботних вечеров, когда радио, включенное в каждой палате, трубит о результатах скачек и все головы склоняются над программой скачек и составленным по форме перечнем ставок.
— Ну что, Барт, ставишь? — спросил Олфи.
— А как же!
— На собак или на лошадей?
— Две ставки по пять шиллингов на Огнедышащего.
Олфи даже застонал и сделал пометку в своей видавшей виды тетрадке.
— Елки, если он первым придет, вот я тогда в заваруху попаду.
И он двинулся дальше по палате, все еще качая головой и бормоча что-то себе под нос.
На веранде было впритык поставлено тринадцать коек. Деревянный навес предохранял больных только от неистовства дождя, сегодня же знойные порывы западного ветра беспрепятственно проникали на веранду, принося с собой клубы пыли.
— Навоз, — пожаловался Барту Гарри Пэкстон, попросив его вытащить соринку из глаза. — Каждый раз, когда этот поганый ветер дует, нас тут лошадиным навозом с конюшни засыпает.
— Надо посмотреть: может, нам с лошадьми местами обменяться? — лениво протянул его сосед. Тедди Хэррингтон провел на веранде четыре с половиной года, и они ожесточили его.
Сейчас Тедди занимался организацией проводов Рега Миллера, другого обитателя веранды. Главная трудность — постоянная проблема в Спрингвейле — заключалась в том, чтобы достать выпивку для прощальной вечеринки, да так, чтобы сестра Суэйн не узнала об этом. А отъезд Рега, по мнению Гарри Пэкстона, стоил того, чтоб его отметить.
— Он когда сюда приехал два года назад, так прямо на ладан дышал — три кровоизлияния и туберкулез гортани. А сейчас глянь-ка на него!
Барт взглянул на Рега, который смущенно улыбался, прислонившись к перилам веранды.
— Врачи говорили, ему и жить всего остается три месяца, а он их всех обдурил.
— Да, мне иногда кажется, что доктора в этой проклятой чахотке понимают не больше нашего. — В тягучем голосе Теда Хэррингтона слышалась усталая безнадежность.
Один из старичков, из тех, что «по шиллингу в день», задумчиво возивший щеткой взад и вперед по веранде, вдруг распрямился, облокотился на метлу и, отказавшись от своих тщетных попыток вытащить ею окурок из щели пола, стал с упорством фанатика развивать излюбленную тему обитателей веранды.
— Вот, право слово, мистер Темплтон, там эти ихние лошади, они в конюшне живут, как господа. Я сам ихнюю конюшню видел, мы там с Джо Седдоном были. В воскресенье мы туда ходили, когда Джо был свободный.
Старый Джэбез безуспешно продолжал попытки вытащить шваброй окурок из щели. Наконец он оставил швабру и выковырял его грязными ногтями.
— Бьюсь об заклад, Джэбез, что у них там даже ковры есть, — вставил Гарри Пэкстон.
— Ну, про ковры я ничего не говорю, а вот еда у них есть! На настоящей кухонной плите им всю зиму еду готовят.
Он с достоинством опустил окурок в карман жилета.
— Нет, эти лошади, они там получше, чем иные люди живут.
«Получше, чем люди», — злобно повторял про себя Барт, помогая Уэстону убирать в общей комнате, где бетонный пол был разбит, ванна потрескалась, а краны вечно текли. Эта комната, служившая и приемной и процедурной, была лишена абсолютно всех удобств.
— Черт возьми, до чего ж мировые парни тут лежат, и когда я вижу, в каких условиях им приходится… — заговорил Барт, обращаясь к Уэстону, и глаза его при этом недобро блеснули.
Маленький Уэстон осторожно наполнял шприц.
— Если ты собираешься здесь надолго остаться и работать как следует, то тебе нельзя раскисать.
— Раскисать! — Барт возмущенно хлопнул дверцей шкафчика и почувствовал, как в нем закипает гнев. — Я когда подумаю, сколько страданий и несчастий происходит из-за того, что никто и пальцем шевельнуть не хочет, пока еще не поздно, я готов в щепы разнести это чертово заведение. Сколько хороших ребят мучаются и умирают только от того, что места никак дождаться не могут. А когда им наконец удается получить место в такой вот паршивой дыре, то уже поздно. Какой бы поднялся шум и вой, если б мы со скаковыми лошадьми и собаками так обращались, как здесь с людьми обращаются.
Маленький Уэстон удивленно поднял брови. Он заговорил размеренно и сухо:
— Вы должны уразуметь, Темплтон, что люди не представляют такой ценности, как собаки и лошади. Их нельзя ни продать, ни выставить на скачки.
При мысли о Джэн горестная обида захлестнула Барта, и он с лязгом швырнул утку в стерилизатор.
— Подумать только, что миллиарды тратятся на войну и лишь какие-то жалкие тысячи на борьбу с туберкулезом.
Маленький Уэстон начал с обычным спокойствием:
— В том, что мы просто охать будем, пользы мало. Надо предпринимать что-то. Они и впредь будут миллиарды на войну тратить и жалкие тысячи на туберкулез, если мы по-прежнему будем, как дураки, с этим мириться. — Теперь Уэстон разошелся и говорил с большей горячностью. — Так или иначе, в настоящую минуту тебе лучше взяться за свою работу и не устраивать истерики по поводу всякой несправедливости, что ранит твое чувствительное сердце…
Барт с удивлением смотрел вслед его маленькой аккуратной фигурке. Ну и Уэстон, каждый раз в нем вдруг что-то новое откроешь.
Все, что происходило в третьей палате, казалось, было специально предназначено для того, чтобы вселять надежду в Джэн. Жаркая погода сменилась прохладной. Игра, придуманная Мирной, целую неделю поддерживала в палате радостное возбуждение.
Монетки падали в жестянку одна за другой. Только трое избежали штрафа — миссис Майерс, которая вообще не говорила, женщина на крайней койке возле двери, которая обращалась только к сестре и то лишь, когда ей было что-нибудь нужно, и, наконец, Шерли: Шерли никогда не говорила о туберкулезе, но зато могла без конца предаваться воспоминаниям о славном времени, когда янки были в Сиднее, отпускать ядовитые замечания в адрес персонала санатория или с откровенностью рассказывать всей палате о своих похождениях.
Миссис Холл была объявлена «совершенно здоровой». Доктора сказали ей, что она еще одно ходячее чудо и что она может отправляться домой, как только ее муж подыщет квартиру. Муж ее взял отпуск и целые дни проводил в поисках квартиры. Каждый день миссис Холл зачитывала вслух его подробный отчет об этих поисках, и вся палата следила за ними с огромным интересом.
Поправилась и мисс Робертсон. Наука одержала еще одну победу. Но у мисс Робертсон не было ни семьи, ни знакомых, и ехать ей было некуда. Она медленно вынимала вещи из тумбочки, сидя на койке, где она пролежала семь лет, и к ее радости примешивался страх. Спрингвейл стал ее миром, и она боялась того мира, что начинался за стенами Спрингвейла. Где теперь найти работу в ее возрасте, жалобно спрашивала она. И как может прожить одинокая женщина на пенсию в два фунта двенадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю? Прощаясь с палатой, она не выдержала и разрыдалась, а когда она пошла к выходу между длинными рядами коек навстречу своей нежеланной свободе, вид у нее был совсем убитый.
