Тот Город (СИ) - Кромер Ольга (книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

– В тридцать седьмом году большинство женщин в моей камере верили, что они сидят ни за что, а все остальные – настоящие враги народа. Верили в непредвзятый суд, справедливый приговор. Сколько человек в нашей камере верит в это? Когда большинство народа не доверяет власти, перемены – лишь вопрос времени.

– Вы вправду верите, что так будет? – шёпотом спросила вторая студентка. Ося даже не заметила, когда она подошла, когда начала слушать.

– Верю, – просто сказала Ося. – Это единственное, во что я сегодня верю.

– Но до этого ещё дожить нужно, – вздохнула третья девочка. – Надя нам такие страсти про лагерь рассказывала.

– В лагере выжить непросто, – медленно сказала Ося. – Но выжить можно. Когда-то давно один очень хороший человек объяснил мне пять главных лагерных правил. Сейчас я расскажу их вам.

Спустя ещё два месяца их погрузили в столыпинский вагон и повезли в Сыктывкар. На пересылке, когда лагерников отделяли от ссыльных, одна из студенток подошла к ней и сказала шёпотом: «Спасибо вам, если я выживу, то только благодаря вам, нашим с вами разговорам. У меня в жизни такая темнота настала, а после вас снова есть свет». Подружки её стояли рядом, молча кивали головой. Ося смутилась, пробормотала что-то неразборчивое, конвой начал строить людей в колонны, и девочек увели.

Из Сыктывкара Ося дала телеграмму Витасу, не пожалела последних денег, так хотелось узнать, что с друзьями. Ответ пришёл быстро, тоже телеграммой. «Я и Алла рады. Марику, Марине и Лёне сообщим». Ося поняла: Витаса и Аллу не тронули, забрали Марика, Лёню и Марину.

В конце декабря, вернувшись с работы, – она устроилась помощницей костюмерши в местный театр – Ося увидела свет в окне своей комнатушки. В недоумении она толкнула дверь, та отворилась. Внутри было тепло, кто-то затопил печку, стол был накрыт на двоих, в центре его в стеклянной банке стояла еловая ветка, увитая красной лентой.

– С Новым годом, Ося, – раздался за спиной знакомый голос.

– Витас! – ахнула Ося. – Сумасшедший, тебе же нельзя.

Он шагнул к ней, нагнулся, обнял и поцеловал нежно, бережно, едва коснувшись её губ. Поцеловал и тут же отпустил, отошёл в сторону. Ося молчала, боялась поднять на него глаза.

– Давай ужинать, – сказал он. – Еда стынет.

Всю ночь они говорили не переставая. Новости Витас привёз невесёлые. От Марины ничего не было слышно, судя по всему, она ещё сидела. Лёню и Марика отправили в Караганду на вечное поселение, Алла хлопотала о переезде к Марику либо о его переводе в Ухту. В театре прошли сокращения, Аллу уволили, Витаса пока оставили. Алла устроилась уборщицей в местную газету. Марик в Караганде сидел без работы, помочь не мог, Витас платил своей хозяйке, и та сидела с близнецами, пока Алла мыла полы в редакции.

– Ты-то как? – спросил он.

– Ничего, – вяло ответила Ося. – Только надоело всё. Я знаю, чувствую, что перемены близко, но не знаю, хватит ли сил дотерпеть. Наверное, Катя была права, надо было уйти с ними.

– Сил хватит, ты гораздо сильнее, чем сама о себе думаешь, – возразил он. – А Катя была неправа, мы столько раз обсуждали это, что мне просто лень опять тебе возражать.

В начале марта пятьдесят третьего года, собираясь на работу, Ося, воспринимавшая неумолкающее хозяйкино радио как неизбежную помеху, раздражающий, но неотменяемый звуковой фон, заметила неестественно медленный и торжественный тон диктора. Она прислушалась. «В ночь на второе марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве, в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга, – вещал за стеной диктор. – Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги». Ося села на кровать, вцепилась в железную спинку так, что пальцам стало больно.

«Наступила потеря речи, – всё так же медленно и торжественно продолжал диктор. – Появились тяжёлые нарушения деятельности сердца».

Слышно было, как за стеной заголосила хозяйка. Всё, сказала себе Ося, вот и всё. И что же будет теперь? Она встала, сделала круг по комнате, снова села. За стеной хозяйка продолжала рыдать в голос. Ося с силой провела рукой по лицу, сминая его, будто пытаясь слепить заново, встала и отправилась на работу.

В театре все ходили с траурными лицами. Костюмерша, Осина начальница, всё время косилась на неё, словно ожидая, что Ося пустится в пляс или разразится весёлой песней. Ося молчала, тыкала иголкой, сама не видя куда, и думала, думала. Бюллетени о здоровье передавали два дня, на третий диктор траурным голосом сообщил, что «5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжёлой болезни скончался…». Дальше Ося не слушала. Не в силах усидеть на месте, она выскочила на улицу, потом снова вернулась в дом, понимая, что никогда не сможет придать своему лицу надлежащее скорбное выражение. «Что же теперь будет?» – в очередной раз спросила она сама себя и поняла, что будет лучше, что бы ни случилось, потому что так опротивела ей эта одинокая, бессмысленная, монотонная жизнь, что даже перемене к худшему она будет рада.

Через три недели вышел указ об амнистии, и снова оказалось, что амнистия предназначена уголовникам. Из пятерых Осиных друзей под амнистию попадала только Алла как мать детей младше десяти лет. Летом Алла уехала в Караганду к Марику. Марина и Лёня Вайнштейн тоже жили в Казахстане. В Ухте остался только Витас. Он ездил к Осе всё чаще и чаще, почти в открытую, они долго спорили о том, как теперь себя вести: писать апелляции, подавать просьбы о реабилитации или сидеть тихо и ждать.

В декабре судили и расстреляли Берию. Первого февраля, когда Ося, как положено, пришла в комендатуру отмечаться, комендант пригласил её в кабинет и выдал справку на тонкой зеленоватой бумаге, что она освобождена по амнистии и может следовать к месту постоянного жительства в город Ленинград.

– Поздравляю, – сказал ей комендант.

Ося машинально пожала протянутую руку, вышла на улицу, пошла, сама не зная куда, и бродила долго, до ночи. Ходьба успокаивала, вносила если не порядок, то хотя бы ритм в тот хаос, который творился у неё в душе.

Утром следующего дня Ося уволилась с работы, купила на толкучке чемодан, попрощалась с хозяйкой, подарив ей большую часть своего нехитрого скарба, и отправилась на вокзал. Оттуда она дала телеграмму Витасу: «Освободилась. Еду Ленинград искать Яника Петю. Пиши главпочтамт до востребования».

Едва поезд остановился на Финском вокзале, Ося побежала в камеру хранения, оставила чемодан и отправилась домой пешком, не дожидаясь первых трамваев. Редкие по раннему времени прохожие косились на её лагерную телогрейку, на большие валенки – Ося не замечала. Шла она по Невскому – и потому, что так было проще, и потому, что ей не терпелось понять, каким стал её любимый город за семнадцать лет разлуки. Город был тот и не тот. Он был ярче, новее, чем Ося его помнила, другие люди ходили по его улицам, звучала другая речь, даже здания изменились. С фасада Гостиного двора исчез орнамент, в доме Лопатина появились колонны и фронтон, а у бывшего отеля «Де Пари» исчез целый угол, словно срубленный гигантским топором. Но кони Клодта всё так же рвались на свободу на Аничковом мосту, и Ося не удержалась, незаметно погладила первого, самого любимого.

Осин дом уцелел, только добавилась чёрная надпись на восточном торце: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». В парадном по-прежнему пахло кошками и щами. На лестнице, ещё более щербатой, чем Ося её помнила, к ступеням были приделаны металлические скобы. Она поднялась на свой второй этаж и долго изучала список жильцов, никак не решаясь нажать на кнопку звонка. Знакомых фамилий было две: Аржановы – два звонка, и Свиридовы – один. Решившись, Ося позвонила трижды, своим прежним звонком. Открыла немолодая женщина с мокрыми, в пене, руками, спросила, вытирая их о фартук: