Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Кригер Борис (книга регистрации .TXT) 📗
Ну к примеру, взять русское выражение «ё-моё». Оно созвучно с китайским выражением «ё-мэ-ё», что означает «есть или нет», или, точнее: «да или нет». Не думаю, что между этими похоже звучащими выражениями есть историческая связь… Хотя как знать?
Сколько раз ученые нас убеждали в одном, а потом все оказывалось наоборот?
Однако я не обращаю внимания на такие мелкие подробности и путешествую по земле в поисках знакомых корней… В результате моих рысканий современный русский язык, например, тает на глазах. Все, что не заимствовано в нем из французского, испанского, а следовательно, из латыни, все, что не взято на вооружение из древнегреческого или татарского, – оказывается немецким или того хуже – скандинавским…
Проживая в Норвегии, я встречал слово «агуркер», означающее огурцы, «кастрюлэ», означающее кастрюля и так далее.
Видимо, в этом и заключается судьба молодого языка, особенно подправленного пластами европейской культуры. Довыкаблучивались наши аристократы, довставляли французские и английские словечки в русский язык – «кучер» вместо «извозчик», «шофер» вместо «водитель», вот и доездились… Только не обвиняйте меня в славянофильстве. Еврей-славянофил – это, по крайней мере, смешно…
А посему оставьте мне мои невинные развлечения. Для меня сидеть в своей библиотеке и разбирать какой-нибудь двуязычный текст, скажем, по-латыни и по-английски, – большего счастья нет…
Иногда я отрываюсь от книжки и произношу некоторые слова вслух, и мимо меня проносятся древнеримские легионы, слова звучат по-новому и вполне современно, хотя как знать, так ли они звучали, да и звучали ли они вообще?
Тут вот нынче появились весьма активные пере-делыватели истории. Эта наука и так пребывает в постоянно подмоченном состоянии и без Фоменко, но нет, видимо, мало нашей мученице того, что люди с трудом помнят, чего с ними происходило вчера, не говоря о том, что с ними было сто лет назад или двести.
Мертвые языки являются для меня очередным убежищем, куда можно спрятаться от современной мне жизни, и там, в тиши библиотеки, размеренно и славно наслаждаться еще одной дюжиной из пачки моей тысячи жизней.
Глава пятьдесят девятая
Как я обманываю свой мозг, и как мозг обманывает меня
Мозг мой, конечно, сопротивляется моему интеллектуальному промискуитету. Тот факт, что я заигрываю со многими языками и науками, выводит его из себя, и он был бы рад разом все забыть и перейти на травоядное существование. Однако рано мне еще выпускать свой мозг наружу попастись на привольных лугах безумия. Кто знает, сколько мне еще доведется пользоваться этой славной счетно-вычислительной машинкой под названием мозг. Он, кажется, находится у меня в голове, в органе округлой формы между шеей и шапкой. Если заблудитесь – вот вам подсказка: это орган с ушами.
Итак, я научился обманывать свой мозг. Когда в очередной раз он не желает запоминать какие-нибудь китайские иероглифы, я его внезапно оставляю в покое, а только он расслабится, как я беру китайскую книжку и начинаю внимательно и подробно рассматривать пока непонятные мне знаки. Вскоре мозг, пребывающий в отключке, обращает внимание на мое с виду невинное занятие и как любопытный котенок спрашивает меня: «А это что значит? Я видел этот значок с хвостиком уже много раз…». А я ему отвечаю: «Не знаю. Ты же ничего не хочешь запоминать, дырявая моя голова».
Мозг смущается и отвечает: «Ладно. Давай поищем в словаре, а то уж очень мне неймется… Этот знак ты показываешь мне так часто, что он меня начинает колоть и беспокоить, как шершавая стелька…».
В этом и есть мой секрет дрессировки собственного мозга. Мозг взрослого человека – субстанция ленивая. Ничему учиться он более не желает и считает ниже собственного достоинства запоминать вещи, которые ему представляются ненужными. Если вы даже из-под палки заставите его запомнить какие-нибудь слова на иностранном языке, ублажите его подсказками и ассоциациями, он все равно постарается их забыть, ибо гордо полагает, что нечего его засорять всякой ерундой.
Отчасти он, конечно же, прав, но мне-то приспичило прожить тысячу жизней, а как же их прожить, не запомнив одно и то же слово на восьми языках?
Заставляя мозг слушать и разглядывать части чужого языка, я привожу его в состояние, когда услышанное слово или увиденный знак начинают его теребить и беспокоить. «Мало ли что, – думает себе мозг, – а может, и правда хозяин переселился в Китай…» Мозгуто в черепной коробке темно и одиноко, и в общем-то не видно, что там, снаружи, происходит. Он только фиксирует, что хозяин каждый день слушает новости по-китайски и рассматривает китайские иероглифы. «Вдруг хозяин иммигрировал в Китай?» – пугается мозг и начинает хаотично запоминать слова и знаки, а то мало ли что, вдруг хозяину это нужно, чтобы добыть сладенькое пропитание, а ведь мозги питаются исключительно сладеньким.
Тут-то я его и ловлю. Мозг начинает сопротивляться, но поздно… Сам того не заметив, он уже выучил столько слов и знаков, что хозяин начинает чего-то читать и о чем-то говорить, и мозгу приходится поневоле согласиться поставить в реестр слов, означающих, скажем, приветствие, еще одну фразу: «Ни хао…».
Мозг по ночам нашептывает на ухо подсознанию —мол, зачем хозяину восемь приветствий? Зачем хозяину восемь слов, означающих «стол», на разных языках?
Подсознание обещает помочь и снит мне сны-ужасы, что якобы я заключен в недрах объемных иероглифов и никак не могу из них выбраться.
Однако это на меня не действует. На следующий день все повторяется сначала.
Так я и обманываю свой мозг. Как же он обманывает меня? Ах, очень просто. Стоит мне отвернуться, пару недель не почитать по-французски – и вот я уже с трудом что-либо понимаю. Он безжалостно выбрасывает из памяти все, что только можно выкинуть без немедленного ущерба для рассудка. Как надоевший балласт, выбрасываемый из воздушного шара, того самого, что как-то заглянул ко мне в окно ванной комнаты старенькой викторианской гостиницы в городе Бате в Англии. Я, помнится, умывался, и вдруг боковым зрением почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Я посмотрел в окно и увидел бесшумный воздушный шар с намалеванным на нем лицом, заглядывающий ко мне в окно… В первый момент, как водится, я испугался, волосы встали дыбом, но потом успокоился. Что поделать, если горожане решили полетать в долине рядом с гостиницей на воздушных шарах.
Итак, мой мозг, как воздушный шар, сбрасывает весь балласт, но только не устремляется вверх, к небесам, а валится в привычную спячку, ибо от рождения сонен и чрезвычайно ленив.
Глава шестидесятая
Язык мой – враг мой
Я давно стал замечать, что то, что я говорю, производит на людей отнюдь не благоприятное впечатление, хотя хочу я произвести именно благоприятное. Иногда они сначала соглашаются и, казалось бы, даже довольны, но потом многие из них пропадают из моей жизни, никогда ко мне более не возвращаясь. Причем в публичных выступлениях я обычно успешен, однако в личной беседе люди готовы меня задушить, причем, мне кажется – как ни странно, – не в объятьях. Я одинаково раздражаю и русских и китайцев, и немцев и евреев, о французах и англичанах и говорить нечего, так что мне нет места на этой Земле. Более того, выучив их языки, я раздражаю их непосредственно, без переводчиков, которые могли бы сгладить хотя бы отчасти шершавую поверхность моей нестерпимой натуры.
Сначала меня много били в детстве, видимо, именно за то, что я говорил. Потому что я точно помню, что обычно я сначала говорил, а потом меня били. Однако далее меня били уже и без того, чтобы я что-либо говорил. Я всегда поражался, насколько простые советские школьники способны рационализировать любой процесс.
Точно помню: один приятель специально пролил себе на руку кислоту, чтобы попробовать, будет ли она жечь. Случилось это на уроке химии. Не знаю как, но я случайно проговорился об этом вслух, и химичка услышала. Был скандал. Вызывали его родителей, а мне он наотмашь дал по морде как раз сразу после моего устного извинения… Но это установленный факт, когда мой язык повредил целости и сохранности моего лица… В других случаях частого битья мне уже трудно припомнить прямую связь.
