Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
На последнее заседание в судебную палату явились два забавных субъекта из больницы: оба в каких-то административных должностях. Сергеев не помнил их фамилии, но сразу же идентифицировал их прозвищами. Один числился "маленькой, серой, злобной крысой в очках"; второй уродец был прозван – "Левушкой-эпилептиком. Этот недоумок чем-то занимался в отделе кадров, постоянно отираясь около неопрятных юбок. Он, кажется, состоял в близком родстве с тухлой женщиной, по прозвищу "коломенская верста" и от души нашептывал ей проекты приказов, проходящих по отделу кадров. Именно они вдвоем и родили бездарную инвективу на Сергеева.
Маленький крыс, видимо, от природы был слабым, но злопамятным и с непомерными амбициями существом. В детстве сверстники решительно колотили его по башке, – скорее всего, за вздорность характера и склонность к предательству. Зато школьные педагоги поощряли за доносы. Умственную ограниченность он пытался компенсировать вторым высшим образованием, а это, как известно, тормозит развитие личности на уровне заурядных учебников. Крысенок, безусловно, мнил себя несгибаемым правозащитником и сверхъестественным гением.
Страшнее всего было то, что в зале суда при появлении крыса распространился тлетворный, мышиной ориентации запах. Из какого подполья он выволок свой дезодорант – одному черту известно. Мириады аллергенов и гнилостных ядов собирают такие устройства – из воздуха, почвы, бумаг. Бесспорно, именно такой запах вызывает сексуальный восторг у самок-крыс. Только почему он решил искать их в судебной палате? Забыто было элементарное, обращенное еще две тысячи лет тому назад к Ефесянам (4: 29): "Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим".
Левушка-эпилептик года два тому назад за неприличное поведение получил крепко по башке, долго лечился, но застойные посттравматические очаги давали о себе знать. Он, как и все больные такого рода, страдал локальной ригидностью, фиксировался на конфабуляциях собственного изготовления, впадал в бескрайнюю демагогию. Ложные воспоминания, настойчиво терзали его больной мозг, а, проще говоря, страдалец откровенно верил в гениальность собственного вранья. Такое свойство психики является верным признаком скоротечной деградации личности.
Но ущербность сознания быстро нашла применение: начальство любило засылать эту парочку, как верных тупых роботов, для проведения поганых акций. Сергеев вспомнил замечание Плутарха по поводу предательства: фракийский царь Риметалке "любил измену, но ненавидел изменников". Наверное и начальство испытывало чувство брезгливости к своим продажным адептам. В суде им, скорее всего, отводилась роль только упертых провокаторов, но не доверенных лиц.
Однако мудрый судья и не собирался привлекать ущербность для утверждения Закона. Эти двое просидели на судебных скамьях молча, раздираемые пожаром души настолько, что, каждый по своему, вдрызг перепортил воздух в зале заседания.
В голове задыхающегося ученого-аналитика все же успел блеснуть еще один вопрос: "Кто же тогда эти члены команды близнецов – крыс и Левушка-эпилептик, да и прочая продажная челядь"? Ответ возник молниеносно: "Это экскременты из-под близнецов – залежалые, зеленые и зловонные, как при токсической диспепсии". Только в одном случае процесс разложения мучает кишечник, в другом – мозг. Их даже нельзя использовать в качестве навоза, ибо они не способны удобрять, их применение – отравлять, вредить, разлагать.
Левушка после суда чувствовал себя, как мексиканец, у которого отняли все сразу – и корову, и лошадь, и жену, и землю. Оставили только вялую "акапульку". Успокоение верный адепт нашел позже, уже в больнице. В грабастых лапах Записухиной неудачливый сутяга обливался слезами неудовлетворенной мстительности.
Скоро наступила иная стадия: содрогаясь в восторгах кабинетной любви, оба, как единое целое, слились в экстазе. Левушка с настойчивостью сомнамбулы терся ленивым акапулькой о головку властного ежика, спрятанного под юбкой матроны. Тот медленно, но жадно разевал беззубый рот, однако, мужская готовность явно запаздывала. Оргазм, если и случился, то только односторонний!
Восторженный любовник шептал на ушко морщинистой богине нежные пошлости, слюна вытекала через губу на грудь избранницы. В воздухе распространялось отвратительное амбре, соответствующее логике момента. Опытная потаскуха, тем временем уже основательно напившись по поводу собственного дня рождения, требовала отчетливых подтверждений любви. Ей хотелось бури секса: ее плоть требовала ласки и позора, откровенного разврата и добродетели! Но, как правило, такие желания несовместимы.
Другой скромный выкидыш после проигранного суда забылся в бестолковости того, что он называл многозначительно работой на пользу обществу, но что в действительности было лишь мистификацией управленческого труда. У крыса в тот день оргазм так и не наступил, хотя одна темная личность с Дальнего Востока, где солнце встает досрочно, очень старалась демонстрировать преимущества холмистостей Сахалина, причмокивала отвислыми губищами, как явными, так и тайными.
Как все же мало значат наши просьбы для Господа! Приходится вспоминать пророческий Псалом (72: 19): "Как нечаянно пришли они в разорение, исчезли, погибли от ужасов"! Безусловно, такая компания должна была, просто обязана, проиграть суд, ибо нельзя, купаясь во грехе, свидетельствовать о праведности!
На суде превосходно действовал Иванов (Сергеев не ведал за ним таланта оратора и юриста-казуиста): он своей аргументированной речью и массой благодарственных писем по поводу ударного труда "приезжего светила" разделал сутяг под орех.
Милые подружки, веско насупившись, успешно разыгрывали из себя оскорбленную невинность и требовали у суда "серьезного наказания клеветников". Правда, вечером, дома у Сергеева, они весело и проворно сбросили с себя доспехи вместе с исподним, – вот тогда и был заключен внебрачный союз, – союз восторгов и добронравия на всю оставшуюся жизнь. Девы клялись в окончательной верности до гроба, а Сергеев заранее, вперед, благородно отпускал им обязательные грехи. Жаль, что силы уже были неравными, – годы берут свое!
Сергеев еще и еще раз низко кланялся, отдавая должное сложностям работы судьи. Он пытался распознать его метод, позволяющий распутывать сложные клубки эмоциональных поворотов, нелогичных утверждений, кучи вздора, никакого отношения не имевшего к юриспруденции, – весь этот мусор вываливали обычно обе стороны, ведущие тяжбу. Через некоторое время Сергееву, наконец, показалось, что он проник в тайны метода: судья, бесспорно, прежде всего определял, кто врет больше, а кто меньше; кто благороден, а кто продажен, как дешевая, опустившаяся до нельзя, портовая проститутка.
В перерыве между судебными баталиями, Сергееву позвонил из столицы Магазанник: спросил, не стоит ли "разобраться по мужски" с пустозвонами-администраторами больницы. Он многозначительно уточнил: "Чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа" (Книга Иова 34: 30). У него, оказывается, была возможность "дать такую команду в Питер". Но Сергеев ответил решительно настроенному другу словами любимого Псалма (16: 4-5): "В делах человеческих, по слову уст Твоих, я охранял себя от путей притеснителя. Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои".
Странным было другое: когда зачитали оправдательный для Сергеева приговор суда, пригвоздивший к позорному столбу больничных иуд, гнев как рукой сняло. Сергеев только на ходу прикинул цифры ущерба, нанесенного администрацией больницы государству: оказалось, что соотношение возвращенного долга и затрат на склоку, организованную компанией дуроломов, равнялось – один рубль к пяти. То есть нанимая адвоката, выплачивая госпошлину администрация угробила пять тысяч рублей больничных денег – "низашто, нипрошто"! Наверное, уменьшив зарплату сотрудникам, чем-то обделив больных.
