Обладать и принадлежать - Литвинова Рената (электронная книга TXT) 📗
– Ну что? Раздевайся…
Рита опустила глаза, опомнившись, чтобы фотограф не стеснялся ее, и, повернувшись к молодому человеку с благоговейным лицом, спросила громко:
– А вы тут что делаете?
Тот стыдливо и еще более благоговейно потер руки и тихо пояснил:
– Я массирую…
Рита расстегнула плащ. Массажист сказал:
– Я, простите, не встречаю, не ухаживаю… – Он взял у нее из рук плащ, повесил его на крючок. Она прошла первой в комнату и быстро заговорила-заговорила, обходя стол с лежащим на нем фотографом вокруг и не отрывая взгляда от его лица с набухшими морщинами под резким близким светом люстры:
– Давно ли вы? Я же помешаю вам. Я могу выйти в другую комнату, мне так и следует сделать, я уйду, уйду, и тебе не придется прикрываться, вы массируете все тело? Или что? Только, может быть, спину?.. – спрашивала она, не интересуясь ответами. И про спину она спросила зря, потому что он лежал именно на спине… Рита заговорила, все более отчего-то волнуясь и заражаясь этим волнением. – Но почему ты лежишь на столе, почему? У тебя такое лицо, что плохая примета – лежать на столе, – с ходу придумывала она «приметы». Массажист по-рабочему, как-то по-простому улыбался, не вникая в смысл ее слов, а только благодушно и благодарно всматриваясь ей в лицо. Они обменялись понимающими взглядами: голова фотографа со стола и нависшая над ним голова массажиста.
– Так нет, отчего же ты должна уходить, напротив, не уходи, я не стесняюсь, – опять сдавленным «лежащим» голосом проговорил фотограф.
– А мы, собственно, все… – вставил приветливый массажист, но Рита прервала его скромный голос и заспрашивала опять:
– Но отчего ты накрыт одеялом, сними одеяло, массируйся: ничего стыдного в этом нет… – как бы уговаривала она его.
Когда тело отмассировано, – опять вмешался массажист, – на нем нужно сохранять тепло. Поэтому-то и одеялом, одеялом… его, – вывернулся он из своей «народной» фразы. Он улыбнулся. Взял непокрытую руку фотографа, стал потряхивать ее, потом схватился своей розовой рукой за его пальцы и стал каждый по отдельности палец потирать с особенным, как Рите показалось, старанием и усердием, как будто он сдавал экзамен. Фотограф с беззащитным лицом лежал на белой простыне: то он с какой-то высшей «покойницкой» покорностью глядел в потолок, то оборачивался на Риту, хотя это было неудобно для его шеи, и улыбался ей многозначительно. Потом он даже высунул язык – но это у него не получилось, потому что он не умел делать этого, это ему было не свойственно, и делал он это первый раз в жизни. Но он подумал, как-то так, наверно, нужно делать для нее, молодой, – она должна оценить это. Он улыбнулся. Она поправила на нем одеяло и, чтобы больше не смотреть на это зрелище, отошла к окну.
После массажа фотограф спрыгнул на деревянный пол голыми ногами со стола – Рита спиной услышала этот звук и специально не повернулась, чтобы не застать опять какое-то неловкое его положение. Она не хотела «ронять» его в своих глазах и в его глазах. Она переждала немного и повернулась, когда он уже натягивал через голову свитер, а его массажист, как подручная женщина на стройке, бегал с узелком своих вещей и по-церковному приговаривал: «Куда же мне, приодеться бы…»
Они совместно отвернули простыню со стола, и под ней показалась белая крахмальная скатерть. Массажист с радостным уважительным выражением на лице присел на самый краешек стула, сложил свои наработавшиеся мягкие руки на коленях и, склонив затылок, ждал, когда фотограф наполнит каждому по бокалу вина. По звуку из бутылки он каждые раз правильно догадывался и поднимал голову как раз в тот момент, когда чей-то бокал был наполнен, убедившись, что он наполнен, массажист опять скромно опускал глаза. Он поджидал, когда его позовут, специально пригласят, он боялся навязываться и вел себя предельно скованно и тихо. Фотограф поднял свой бокал. Остальные взялись за свои, тоже сжав стеклянные ножки у самого основания.
– Если именно у самых ножек держать рюмки, получается красивый звон! – не выдержала и поучила всех Рита.
Массажист покашлял, выпрямился, тряхнул своей курчавой головой, невольно обращая на себя особое внимание, и сказал:
– Выпьемте за мое вхождение в эту семью!
Фотограф растроганно усмехнулся. Рита обернулась, посмотрела соответственно произнесенным словам кругом, словно бы осматривая «семью», в которую «вошел» массажист. Они переглянулись между собой, не чокаясь, и выпили каждый до дна.
Фотограф надел очки для близкого расстояния, пододвинул к себе какую-то бумажку, чиркнул в ней что-то и спросил уже более житейским тоном:
– Ты у меня какой сеанс? Восьмой?
– Седьмой, – честно, с предельно честным лицом выпрямился массажист, ставя перед собой аккуратным жестом бокал. Скатерть была мягкая, в складках.
– Седьмой?.. – фотограф снял очки. Посмотрел на Риту и спросил у нее врасплох: – У тебя есть деньги? – Она покраснела, оглядываясь на постороннего массажиста, и кхекнула. – Ты говори, – серьезно повторил он ей, – у меня есть…
– Нет, – сказала Рита, стараясь говорить ровно и безразлично, но получалось с жалкими ненатуральными интонациями.
Фотограф вместе с массажистом с психологическим сомнением посмотрели на нее. Тогда она три раза повторила на разные лады, как в песне:
– Не надо мне!.. Не надо… мне не надо, нет…
Этим она как-то убедила их, они оба отвели от нее взгляды и уже переглянулись между собой.
Фотограф уже был достаточно пьяным, его шатало из стороны в сторону. Он поставил бутылку на землю рядом со своей машиной и сказал Рите: «Ты же меня не любишь…» Он вздохнул. Рита покачала головой. Он открыл машину, сел в нее.
– Куда ты? – сказала она ему, наклоняясь. – Ты же пьяный. Я тоже тогда с тобой.
Они оба уселись в машину. Оба они были достаточно пьяными. Рита смотрела сквозь стекло, и ей все время казалось, что стекло грязное, она несколько раз протирала его рукой. Фотограф завел мотор. Поехали. Улочка была узкая, пустынная. Он развил скорость предельную и стал гонять из одного конца улочки в другой. Скорость была просто бешеная. Рита, побелевшая, героически молчала. Чудом им никто не попадался на пути. Так они проездили по этой улочке раз пять туда-обратно, удовлетворяя пьяное лихачество. Было весело и без всякой музыки, просто под шум мотора и шин и тормозов каждый раз при развороте. Но на шестой раз в конце улочки, там, где она переходила через две колонны в другую улицу, им попались две нарядные женщины, взявшиеся под ручки. Фотограф несся прямо на них. И затормозил сантиметрах в десяти от их спин. Причем они еще, увидя, что на них несется автомобиль, завизжали и еще своим ходом бежали, как могли быстро, метров десять. Фотограф затормозил. Женщины были лет сорока, в блестящих сверкающих платьях, на каблуках, довольно полные, напудренные, завитые – им никак не шел их взволнованный перепуганный вид. Они стали заглядывать, наклоняясь, в ветровое стекло машины и что-то тонко кричать.
Фотограф сдал назад и, отъехав метров на тридцать, опять разогнался и опять стал с бешеной скоростью наезжать на этих двух. Они тут же перестали ругаться, опять закричали и побежали на каблуках в сторону колонн, чтобы спрятаться за ними. Он опять затормозил довольно точно сантиметрах в пяти-десяти от их убегающих юбок.
– Что ты делаешь? – проговорила Рита. Она немного отрезвела. Женщины не стали больше кричать, а сначала добежали до спасительных колонн, скрылись между ними и опять что-то закричали.
Фотограф опять сдал назад. Разогнался…
Тут появился постовой в форме.
Фотограф сдал еще назад. Они уехали в другой конец улочки. Бросили машину и побежали дворами: впереди фотограф, за ним – Рита. Оба немного отрезвели.
Рита спросила на ходу:
– Куда нам теперь?
Он забежал в подъезд. Они поднялись на второй этаж. Он позвонил в дверь. Ему открыл какой-то низенький мужчина, предварительно спросив: «Кто там?» «Это я!» – ответил фотограф, и тогда дверь открылась, видно, его уже знали по голосу.
