Корпорация - Беляева Виктория (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Назначение Денисова он воспринял как оскорбление. Симулировал даже обострение радикулита и отправился в Биариц поправить здоровье. Золотой пляжный песочек и хорошее вино помогли достойно пережить обиду: в Москву он вернулся с новой идеей, тут же предложенной Старцеву, и Старцевым одобренной. Идея была такова: он создает собственную фирму и подряжается в качестве сбытовика СГК на внешнем рынке.
Никто в стране лучше него не знал отрасль. Это понимал и Старцев, и Денисов, предоставившие ему относительную свободу в формировании сбыта. Он, именно он позволил этому мальчишке поднять СГК с колен, сделать из полунищей компании ведущего участника рынка. Да, он процветал, его фирма, получающая приличный процент с продажи снежнинского металла, приносила все больший доход… Но не в этом же дело!…
Не этого он ждал. Не на это рассчитывал. Он знал, что неугомонному Денисову рано или поздно «горка» наскучит, что не сегодня, так завтра Денисов уйдет, и не будет на место гендиректора СГК более достойного кандидата. Он ждал этого места, как терпеливый охотник ждет свою дичь.
Но после ухода Денисова генеральным назначили Немченку. Немченку!… Человека, которому первобытная крестьянская хитрость заменяла ум, а тупая исполнительность — волю. Человека, который в подметки ему не годился…
На этот раз обострение радикулита лечилось в Альпах. Месяц он смотрел на заснеженные вершины, пытаясь найти в себе силы пересилить и эту боль, пережить и эту обиду.
Старцев ему не доверял. Бог весть, почему — не было у главы «Росинтера» никакой информации против него, не было, и быть не могло!… Но Старцев слушал его советы, соглашался, выполнял рекомендации — и все же сквозила в его глазах настороженность, не угасала…
Он не собирался становиться вором. Старцев сам, понятно вам? — сам! — подвиг его на это. Как только стало ясно, что главной вершины «горки» уже не взять, генеральный экспортер СГК решил начать свою собственную игру.
Игра была нехитрая: там накинуть процентик, тут переговорить заранее с потребителем и скинуть ему партию металла подешевле, получив за это солидный откат… Курочка по зернышку клюет. Деньги, предназначенные Снежнинской горной компании, мало-помалу стали оседать на тайных счетах ее сбытовика.
Но нет же людей без грехов! И он — не ангел. Он человек — со своими слабостями, простительными или постыдными. И в число слабостей, о которых он предпочитал не распространяться, входила еще одна — любвиобилен он был, несмотря на лета и некоторое общее нездоровье организма.
Да и бог бы с ним, жил же много лет, ни разу не подставившись не перед женой Катечкой, не перед многочисленными службами безопасности, с которыми приходилось иметь дело. Но, как бес в ребро, пришла вместе с сединой новая страсть. Если прежде любил он женщин молодых и ярких, непоседливых, худых до костлявости и безгрудых почти, то с возрастом стало ясно — и этого всего уже недостаточно, чтобы возродить в стареющей плоти ощущения прежней остроты. И впервые испробовав угловатые ласки малолетней платной Лолиты, понял, что те, прежние, были преснее мацы, и только на исходе пятого десятка, на закате министерской карьеры, открылась ему истинная страсть.
С того момента приходилось куда больше, чем прежде, осторожничать и таиться. Прелюбодеяние само по себе большой опасности для репутации не представляло, не в Штатах, чай, и российское общество смотрит на внебрачные подвиги высокопоставленных мужей не то чтобы просто сквозь пальцы, а даже и с уважением — может еще мужик хоть что-то, молодец!… Но прелюбодеяние с нимфетками, страсть к прытким отроковицам — это, простите, преступление уголовное, и карается соответственно.
Долго, очень долго удавалось ему хранить свои склонности в тайне. Так долго, что стало казаться уже неправдоподобным. И в какой-то момент он осмелел, расслабился, и странное чувство безнаказанности, как это бывает во сне, снизошло на него… И когда в самом начале лета на неспешной воскресной прогулке за городом в упор глянули на него дерзкие глаза в венчике ангельских ресниц, он не устоял.
Девчонка сказалась внучатой племянницей безвестного писателя, обитавшего неподалеку. Лет, созналась сходу, тринадцать, под тонким сарафанчиком едва-едва наклюнулись два тугих бутончика, выгоревшие на солнце волосы и трогательно облупившийся нос решили дело. Он любил ее бурно и быстро, как восемнадцатилетний, прямо там же, в кустах над озером, а потом долго и нежно, с отцовским почти умилением — на заднем сидении отогнанного в лес автомобиля…
Через два дня ему прислали кассету с записью. Снято было со знанием дела: никаких сомнений не оставалось в том, что перекошенное от страсти лицо принадлежит именно ему. К кассете прилагалась копия заявления в районную прокуратуру, написанного крупным косым почерком несовершеннолетней гражданки России, извещающей прокуратуру о совершении в отношении ее насильственного полового акта в извращенных формах…
В обмен на оригинал-кассету и солидную сумму денежных средств с него потребовали немного: провести ряд содержательных и конструктивных бесед с людьми в дорогих костюмах. Рассказать, что да как. Посоветовать. Помочь.
Тогда он выстоял. Нашел в себе силы отказаться. То, чем чреваты были «разговоры» с этими людьми, казалось слишком серьезным и страшным — даже по сравнению со страхом разоблачения.
Через день после своего горделивого отказа он, вернувшись со службы, не узнал жены: всегда насмешливо-приветливое лицо стареющей светской красавицы казалось мертвым. Катечка молча швырнула ему под ноги кассету — и с тех пор разговаривала с мужем только на людях, когда никак нельзя было демонстрировать их уже созревший и окончательный разрыв.
Еще через несколько дней ему позвонили снова, пригрозили дать ход заявлению об изнасиловании. Он выдержал и это. И несколько дней жил в ожидании кошмара — повестки, дознания, суда…
Повестки не было. Вместо нее был толстый белый конверт формата А-4. Внутри конверта — аккуратные ксерокопии документов, свидетельствующих о хищении средств Снежнинской горной компании.
И он сломался.
С ним встретились. Говорили о приватизации СГК, особое внимание уделяя моментам скользким, шатким, не совсем ясным. Говорили о взаимоотношениях внутри рабочих коллективов, и о возможности манипулировать этими самыми коллективами посредством профсоюзных лидеров… Он снова был консультантом, он честно и и грамотно выполнял свою работу — вот только, сменил заказчика…
Он сам продумал до мелочей схему рыночного кризиса. Подготовил аналитическую записку, якобы предназначенную для Старцева, где правда и ложь переплелись столь искусно, что и более-менее посвященному в секреты отрасли человеку непросто было отделить их друг от друга. Он поставил на этой бумаге свою подпись, и сам же указал, кому и как следует ее передать, чтобы создать полную видимость нечаянной утечки информации…
И теперь он сидел, серея лицом, чувствуя на теле нехороший липкий пот и странную безразличную вялость внутри. Сидел, тоскуя, думая об одном: только бы это кончилось, только бы поскорее кончилось… Но Старцев продолжал задавать вопросы:
— Юрий Семенович, — вот теперь голос его был сух и даже, пожалуй, страшен, — И последнее… Имя заказчика?
Березников вздохнул. Что-то мешало ему видеть, странная мутная пелена перекрывала лицо Старцева напротив и фигуру стоящего за его спиной дылды Малышева. Он провел рукой перед глазами — пелена не исчезала, а рука показалась вдруг будто ватной.
— Да вы ж знаете, Олег Андреевич, чего там…
Попробовал улыбнутся, но вышло как-то криво.
