Жизнь во время войны - Шепард Люциус (бесплатные версии книг .txt) 📗
– Я могу помочь, – сказал Минголла.
– Это невозможно. Вы не знаете, что со мной происходит, а если бы и знали... – Она прищурилась. – Что вы замышляете?
– Ничего, – ответил Минголла и стал вгонять ее в сон.
– На кого вы работаете? – спросила майор, потом зевнула.
Среди всех узоров ее сознания один был явно поврежден, структура его казалась пластичнее, и влиять на него было легче, чем на другие, так что, пока майор клевала носом в кресле, Минголла возился с этим узором, менял, уменьшал его доминацию. Работа требовалась кропотливая. Слишком легко было промахнуться и вообще разрушить узор. Разрушить сознание этой женщины, превратить ее в собранные заново человеческие обломки – как дон Хулио, Амалия и Нейт. Прозрачное спокойствие не отпускало Минголлу все то время, пока он работал, и вместе с покоем приходило новое понимание разума. Минголла видел, как все мысленные узоры подчиняются главному, как в течение жизни они сплетаются в замысловатую, но заранее предопределенную сеть, что соединяет этот разум с мириадами других, и спрашивал себя: что, если его вера в таинственные и сверхъестественные совпадения была на самом деле смутным пониманием сути мышления, а те мистические свойства, которыми он всегда наделял реальность, действительно имели смысл?.. Слишком о многом предстояло подумать, слишком многое понять. Женская рука на фреске, девочка-христианка, которую он будет лечить в каком-то возможном будущем, ощущение, что он как-то разобрался с Исагирре. Даже прозрачное спокойствие, которое охватило его сейчас, тоже требовало осмысления – оно казалось симптомом более глубокого и сложного понимания, ожидавшего Минголлу в будущем. Все это, собранное вместе, составляло вселенную, чья сложность не желала делиться на категории и чей истинный характер не укладывался в определения магии или науки. Минголла сомневался, что когда-нибудь сможет понять ее всю, но надеялся в один прекрасный день выйти за границы, казавшиеся раньше очевидными.
Он разбудил майора, и та подскочила с обалдевшим видом.
– Вы, должно быть, смертельно устали, – сказал он.
Она подавленно рассмеялась:
– Я все время устаю, – и сжала виски ладонями.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он
– Не знаю, – ответила майор. – Яснее, кажется. – Она буравила его взглядом. – Вы со мной что-то сделали?
– Нет, клянусь... Вам нужно было поспать, только и всего.
– Я просто не понимаю, – проговорила она. – Минуту назад я была в отчаянии из-за...
– Наверное, стресс, – предположил Минголла. – Вот и все. Стресс иногда творит смешные штуки.
– Господи, что с нами делает эта война, – вздохнула женщина. – Нельзя даже просто хорошо себя почувствовать – подозрительно.
– Вы по-прежнему хотите, чтобы я ушел?
Отвечая, майор словно сверялась со своим внутренним голосом.
– Нет, – вспыхнула она. – Давайте еще немного выпьем, и вы расскажете мне о Нью-Йорке. И о себе. Вы почти ничего мне не рассказали. Конечно, с разведкой всегда так... из них не вытянешь даже самого простого. – Она потянулась к бутылке, но по дороге застыла. – Вы же не из разведки, правда?
– Почему вы так решили?
– Все разведчики, которые мне попадались, держались холодно, накачивались бурбоном и только и знали, что вынюхивать красную угрозу, словно жить не могли без коммуняк. Вы на них не похожи.
– Наверное, я новой породы.
Перед тем как налить в стакан джина, майор долго изучающе смотрела на Минголлу.
– Это точно, – сказала она.
Патруль, сопровождавший их через долину, состоял из десяти человек, неуклюжих и в полном обмундировании похожих на инопланетян; на щитках мелькали буквы и цифры внутришлемных компьютерных дисплеев, мозги накачаны самми. Луны не было, но пока они пробирались сквозь заросший кустами склон, в небе то и дело вспыхивали огни, взрывы швыряли вверх пучки оранжевого пламени, оно вскипало у самых облаков, а с круживших над головами вертолетов лился радужный дождь трассирующих пуль – косой ливень ревущего света выхватывал силуэты веток и листьев, мерцал на щитках солдатских шлемов. Потом из-за облаков показалась луна, но ее блеска никто не заметил. Всем им выдали горловые микрофоны с миниатюрными наушниками, так что можно было говорить с солдатами, и, слушая их высокие голоса, Минголла изумлялся тому, в какое радостное возбуждение приводит их это нечеловеческое представление.
– Сукин сын! – воскликнул один – пацан по имени Бобби. – Гля, куда херачит! Прям в бак.
Сержант патруля, жилистый светлокожий негр по имени Эдди, ответил:
– Без базара! Погоди, допрут до танков. Бля, один уже допер – прям Четвертое июля. Все ракеты на хер... красные, зеленые, огонь полосами. Ни хуя себе, крутняк работка.
– Видал я и не такое, – проворчал Бобби. – Скажешь, нет? Я тут почти столько, сколько ты.
Эдди хмыкнул.
– Так, блядь, обдолбаться – еще и не то увидишь.
– Эй вы, козлы, – раздался третий голос, – прикусите язык! У нас тут леди.
– Заткни ебало, Себо, – снова встрял Бобби. – Баба из разведки. Перед тем как слать, ее там переимели по-всякому. А то... Ого! Клево! Гля, как эту суку рвануло! Прям в середине золотая херовина, видали? Ни хуя себе! Интересно, с чего эти фрито золотым огнем горят?
– Сала много жрут, – предположил кто-то новый.
Минголле стало не по себе, и он подошел поближе к Деборе. В отблесках взрывов ее глаза вспыхивали красным, а тени рук казались семипалыми.
– Держись, – сказал он, просто чтобы что-то сказать и забыв о микрофоне.
– Сдается мне, – сказал Бобби, – эти чувачки слабы на передок.
– Прикинь, как она подмахивает, – сказал Себо. – Научили небось в разведке нехилым фокусам.
– Заткни хлебало! – крикнул Эдди.
– Прикинь, у нее там мышцы такие обученные... агентов раскалывать.
– Я кому сказал, заткнись!
– Имею право помечтать, – не сдавался Себо. – А если они вдвоем, тощенькие такие, у одной роза в глазу.
– Мечтай, мечтай, – сказал Тулли. – Только смотри по сторонам, а примечтается тебе один большой ниггер... понятно?
– Не лезь к нему, Себо, – сказал Эдди. – Мужик, похоже, всерьез.
– Всерьез? Говно! – хихикнул Себо. – Не та война для серьеза.
– Наверное, – нервно сказал Рэй, – имеет смысл держать их мозги в перекрестьи.
– Эй, тощий бобик, ты про что это, а? – заинтересовался Бобби. – А, фрито! Чего-то ты мне не нравишься. Ты уж прости мужик, но лучше бы тебе с крестами не заморачиваться.
От близкого взрыва затряслась земля, оранжевый свет выхватил фигуры солдат, они застыли живописной картинкой, а силуэты деревьев превратились в причудливое нагромождение форм. Минголла с Деборой упали за куст и прижались к земле, но солдаты повернулись лицом к свету, точно пилигримы, что с огромным трудом добрались наконец до главного таинства. Взрыв их словно успокоил, и, когда сияние угасло, они продолжили путь уже молча.
Долину перешли без приключений, но на самой вершине, когда внизу показалась разрушенная деревня, в которой им полагалось ждать транспорт в Панаму, в двадцати ярдах впереди Минголлы вдруг вспыхнул огонь – солдата подбросило в воздух, а вокруг затрещали автоматные очереди. Минголла повалил Дебору на землю, сам растянулся рядом. Из передатчика неслись крики и возбужденные голоса. Рот у Минголлы был полон грязи, он очень испугался. Навел автомат на зубчатую тень и открыл огонь. Выстрелы утонули в грохоте тяжелой артиллерии. Голоса и орудие говорили вместе на одном и том же бешено ревущем языке. Грохот и неистовство – Минголла чувствовал, как горячий ветер, дикий тропический ураган протаскивает сквозь него красные занозы страха. Дебора вытащила из-под себя автомат и тоже начала стрелять; Минголла чувствовал щекой, как дрожит и раскаляется ствол. Затем все кончилось. Орудия замолчали, откуда-то взялась луна – выхватила из пространства фигуры, они сделались четкими и снова узнаваемыми. Стало прохладнее. Пробился нормальный голос. Стон.
