Маримба! - Терентьева Наталия (книги бесплатно без txt) 📗
В Светлогорске ему не понравилось – одно разве что название, а так… Холод, ветер, темно в июле. Я повздыхала и через два дня решила вернуться домой. Купила билет, приехала на вокзал. Да опоздала на поезд. Таксист, который вез меня с моим тяжелым чемоданом, болтал и болтал, еле ехал. В машине сильно пахло чесноком – рядом с шофером сидел его маленький сын и ел хлеб с чесноком. Мальчик так проводил свои каникулы. Я слушала рассказы о жизни в Калининграде, какой-то другой жизни, смотрела в окно на вполне привычные, российские как будто бы пейзажи и просила ехать быстрее. Он кивал и говорил, говорил… А я никогда не выхожу заранее. И опоздала. Стояла на перроне и смотрела, как уезжает мой поезд из темной дождливой Прибалтики в солнечную Москву. Купила еще один билет, что было делать, уже совсем дешевый. Вернулась из Калининграда в Светлогорск.
На следующий день снова поехала на вокзал. Теперь уж заранее. Приехала за два часа. Встала с чемоданом у вокзала. Пока я раздумывала – не сдать ли мне вещи в камеру хранения и не посмотреть ли старый город Кёнигсберг, – ко мне подошла женщина. Я даже не успела ее рассмотреть, оценить, кто она, что… Женщина сказала с ходу:
– Твоя подруга зла тебе желает. Землю с кладбища тебе под дверь насыпала. Поэтому у тебя такие плохие события происходят. Все из-за этой подруги. Рыжая она. Высокая, рыжая.
– Юлька!.. – ахнула я.
Как же так! Моя любимая подруга! Умная, старшая… Землю с кладбища под дверь… А какие же у меня плохие события? Да не важно! Плохие… Вон Данилевский, от которого сердце бешено бьется и в голове горячо, – женат. Разве хорошие это события? И я почему-то сразу так зримо себе это представила – тебя, Юлька, как ты крадучись подходишь и, оглядываясь, сыпешь землю мне под коврик, потом убегаешь… Большая, высокая, красивая, со взбитыми рыжими кудрями, в своих вечных плюшевых лосинках, в какой-нибудь милой, недорогой, аккуратно выглаженной кофточке… Ни на кого не похожая, моя подружка Юлька… А как ты ее копала, эту землю-то? Все думала я… Надо же, не боялась, на кладбище… Что, прямо на могилах? Или где-то рядом…
Женщина, подошедшая ко мне, точнее, женщины, их как-то неожиданно стало сначала три, потом человек семь, начали галдеть, но негромко, наоборот внятно, вроде и наперебой, но каждая говорила так, что слова четко западали мне в голову:
– Плохо это очень… Очень плохо… И все будет плохо… Еще хуже, чем было… А вот надо золотом, золотом это откупить… Надо на золото наговорить, и все будет хорошо… Давай сережки… Нет, мало, не получается… Надо еще кольцо… Нет. Этого мало. Кольцо с камнем неправильным! Вот это у тебя правильный камень… Прозрачный, очень хороший камень… Завернуть надо, в бумагу белую, завернуть… Золото и дерево… Нет, тоже не получается… Ай-яй-яй! Как все плохо у тебя… Остается зло, самое главное зло остается, надо веревкой это зло обвить… да, веревкой, золотой, цепью, золотой веревкой… во-от… почти… Нет… ай, нет! Не хватает золота… еще нужно крест… без креста бесов не победишь… не победишь… будут зло делать… зло… зло… бесы… зло…
Я очнулась, когда поняла, что отдала все свои украшения и крестильный крест цыганкам, которые окружили меня плотной группкой. Они стояли, улыбались, никуда не уходили.
– Всё? – спросила я.
– Всё! – ответила мне одна из них, с красивым оливковым лицом, огромными золотыми кольцами в ушах. – Нет зла! Ушло!
– Можно мне теперь обратно все мои вещи?
– Конечно, дорогая! – ответила цыганка. – Только ты должна их выкупить. А то все зло твое к тебе вернется.
– Хорошо, – сказала я. – А как?
– Давай все деньги, которые у тебя есть в кошельке, не считая! Только не считай! Счет все испортит!
Я с ужасом увидела, что мой крест и кольцо с бриллиантом, мамино обручальное кольцо, которое она переделала и совсем недавно, в прошлом году, подарила мне на двадцать пять лет, исчезли из рук цыганки. Только что были и – исчезли!
– Отдайте мне крест и кольцо! – попросила я.
– Все вернется к тебе, все вернется! Надо выкупить, не жалея! – приговаривали цыганки.
Мне показалось, что их стало меньше. Я судорожно открыла кошелек.
– Вот, все, что есть!
Я отдала им деньги.
– А под молнией, под молнией что у тебя? Нельзя, нельзя оставлять деньги. А то зло вернется…
Я открыла молнию на внутреннем кармашке кошелька и отдала сто долларов, которые лежали у меня на крайний случай. Вот он, крайний случай. Это было двадцать пять лет назад. У меня не было ни кредитной карточки, ни мобильного телефона и денег дома больше никаких. Но это было не страшно. Страшнее было оставить здесь мамино кольцо и, главное, мой крестильный крест. Он был не старый, наоборот. Я в сознательном возрасте перекрестилась из армяно-грегорианской веры в русскую. Та – грегорианская, – тоже православная. Но… но не русская. Удивительным образом я с некоторых пор это начала ощущать. Заходила в церковь, странно себя чувствовала. Покрестили меня когда-то родители на отдыхе в Армении. Лучшие их друзья – родители моей подружки Аиды – стали крестными. Как-то родители мои не переживали, что церковь другая. А я со временем запереживала и перекрестилась. Так что крест, который я носила сознательно, мне был очень дорог. Денег мне было не жалко. Я порылась в сумке, нашла в записной книжке еще несколько купюр. Протянула цыганкам.
– Всё? – спросила я. – Теперь отдавайте мне крест и кольцо.
Цыганки загалдели, наперебой, невнятно, стали отступать от меня.
– Что, девушки? Как живем? Балуем помаленьку? – Появившийся из ниоткуда маленький, молоденький милиционер весело посмотрел на цыганок.
– Юрий Петрович! Долго жить будешь! Ай-яй, Юрий Петрович…
– Что? – милиционер посмотрел на меня.
– Они у меня все забрали, и золото, и деньги… – проговорила я, чувствуя, как глупо и беспомощно это звучит. – Я им все отдала.
– Зачем? – засмеялся милиционер.
– Не знаю… Растерялась.
Цыганки никуда не спешили. Те, что ушли, уже ушли. Остальные стояли, пересмеивались, не разбегались. Милиционер обернулся к одной из них, к той самой красотке с оливковым лицом, она сейчас стояла поодаль.
– Все возвращай! – спокойно сказал он. – Давай, давай, Полина Ивановна, не раздумывай!
– Да что мне, Юрий Петрович, думать… – Цыганка плавающей походкой приблизилась к нам. – Как скажете, так и будет…
Руки у нее были совершенно пусты. Она покрутила ими у милиционера перед лицом. Потом ловко достала откуда-то белый кулечек, в который заворачивала мое кольцо, и сунула его мне.
– Всё? – спросил меня милиционер.
Он стоял рядом, я видела, что он вряд ли старше меня, скорей младше. Почему его так слушаются цыганки? Наверно, чем-то ему обязаны.
– Нет, конечно, не всё! Еще деньги, два других кольца, сережки, цепочка и, главное, крестик!
Цыганка засмеялась, заговорила на своем языке, переглядываясь с подружками. Среди них были и один цыган, плюгавый, невидный, я сразу его и не приметила, либо он подошел позже.
– Давай-давай, Полина Ивановна, не раздумывай, все отдавай, и чтобы я тебя сегодня на вокзале не видел. Ясно? И рядом тоже. Но сначала все верни.
Цыганка, поглядывая на меня страшными, темными глазами, в которых не отражался свет, быстро достала все остальное. Деньги каким-то образом уже оказались у цыгана. Он что-то негромко проговорил и тоже отдал мне их. Цыгане обсуждали происходящее на своем языке, не обращая внимания на меня и на Юрия Петровича.
– Там потрындите, а? – поморщился тот и махнул рукой. – Ну прямо тошно… Калымалы-балымалы… Не надо мне тут… ваших… этих… калымал-балымал… Хотите говорить, говорите нормально…
– Юрий Петрович! Сладкий ты наш!.. – широко улыбнулась Полина Ивановна, и у меня аж заныли зубы.
Таких огромных, толстых золотых зубов, как у Полины Ивановны, я никогда не видела. Когда она выцыганивала у меня драгоценности, я видела только глаза и ярко-ярко накрашенные губы. Как-то золотых коронок не заметила совсем. А сейчас – огромный металлический рот, как будто там не тридцать два зуба, а сто тридцать два, и все длинные, большие… Я моргнула и отвернулась. Это тоже было как морок.
