Суть дела - Грин Грэм (книги без сокращений .TXT) 📗
— Никаких происшествий?
— Пятеро пьяных хулиганили, начальник. Я запер их в большой камере.
— Что еще?
— Два француза без паспортов.
— Черные?
— Да, сэр.
— Где их взяли?
— На Питт-стрит, начальник.
— Я с ними поговорю утром. Что катер? В порядке? Мне надо будет поехать на «Эсперансу».
— Поломался, начальник. Мистер Фрезер чинил его, начальник, но катер все время дурит.
— Когда мистер Фрезер дежурит?
— С семи, начальник.
— Передайте, что ему не надо будет ехать на «Эсперансу». Я поеду сам. Если катер не будет работать, я поеду с береговой охраной.
Садясь опять в машину и нажимая на неподатливый стартер. Скоби подумал, что на такую месть человек, ей-богу же, имеет право! Месть закаляет характер, месть учит прощать. Проезжая через негритянский квартал, он стал потихоньку насвистывать. Он даже развеселился — эх, если бы только знать, что после его отъезда из клуба там ничего не случилось и что сейчас, в 22:55, Луиза спокойна и довольна своей судьбой. Тогда ему не страшно будущее, что бы это будущее ему не сулило.
Прежде чем войти, он обогнул дом и проверил затемнение со стороны, выходящей к океану. Из комнаты доносился монотонный голос Луизы: она, видимо, читала стихи. Он подумал: господи, кто дал право этому щенку Фрезеру ее презирать? Но потом гнев его прошел — он вспомнил, какое разочарование ждет Фрезера утром — ни прогулки на португальское судно, ни подарка для девушки; вместо этого скучный день в раскаленной от жары канцелярии. Нашаривая впотьмах ручку задней двери, — Скоби не хотел зажигать фонарик, — он поранил себе правую кисть.
Войдя в освещенную комнату, он заметил, что с руки капает кровь.
— Милый, что ты наделал! — воскликнула Луиза и закрыла руками лицо. Она не выносила вида крови.
— Разрешите помочь вам, сэр, — сказал Уилсон. Он сделал тщетную попытку встать, так как сидел на низеньком стульчике у ног Луизы и на коленях у него была целая груда книг.
— Чепуха, — сказал Скоби. — Просто царапина. Я сам с ней справлюсь. Скажи только Али, чтобы он принес наверх воды.
Дойдя до середины лестницы, он снова услышал голос Луизы. Она сказала:
— Прекрасное стихотворение о портале…
Скоби вошел в ванную и спугнул крысу, дремавшую на прохладном борту ванны, словно кошка на надгробной плите.
Скоби сел на край ванны и вытянул руку над клозетным ведром с опилками, давая крови стечь. Тут, совсем как в служебном кабинете, у него сразу возникло ощущение, что он дома Луиза, при всей своей изобретательности, ничего не могла поделать с этой комнатой: эмаль на ванне облупилась; кран всегда переставал подавать воду к концу засухи, цинковое ведро под унитазом опорожнялось лишь раз в день; над раковиной в стене был еще один кран, но из него тоже не шла вода; дощатый пол был голый, а на окнах висели жухлые зеленые занавески для затемнения. Усовершенствования, внесенные Луизой, ограничились пробковым ковриком у ванны и белоснежным шкафчиком для лекарств на стене.
Все остальное здесь было его собственное. Словно реликвия юности, которую возишь за собой из дома в дом, Такая ванная была много лет назад в его первом доме, еще до женитьбы. В этой комнате он всегда был один.
Вошел Али, шлепая розовыми подошвами по дощатому полу, и принес бутылку воды из фильтра.
— Задняя дверь меня подвела, — объяснил Скоби.
Он вытянул руку над раковиной, и Али стал промывать рану. Слуга тихонько прищелкнул языком в знак сочувствия; руки его были нежны, как у девушки. Когда Скоби нетерпеливо крикнул: «Хватит!» — Али не обратил на это никакого внимания.
— Много грязи, — заявил он.
— Теперь йод. — Малейшая царапина в этих краях уже через час начинала гноиться. — Еще лей! — сказал он, вздрогнув, когда стало жечь. Снизу из ровного гудения голосов вырвалось слово «красота»; долетев сюда, оно заглохло в раковине. — Теперь пластырь.
— Нет, — сказал Али, — нет. Лучше бинт.
— Ладно. Забинтуй. — Много лет назад он научил Али делать перевязки; теперь тот орудовал бинтом не хуже врача.
— Спокойной ночи, Али. Ступай спать. Ты мне больше не понадобишься.
— Миссис хочет пить.
— Я сам напою ее. Иди спать.
Оставшись один, он снова уселся на край ванны. Рана немножко вывела его из равновесия, к тому же ему вовсе не хотелось идти к тем двоим, — он знал, что будет стеснять Уилсона. Человек не может слушать при посторонних, как женщина читает ему стихи. «Нет, лучше буду я котеночком мяукать…» Неправда, он к этому так не относится. Он не презирает, ему просто непонятен такой обнаженный показ сокровенных чувств. И к тому же ему хорошо в своем отдельном мирке, на том месте, где восседала крыса. Он стал думать об «Эсперансе» и о работе, которая ждет его завтра.
— Милый! — крикнула снизу Луиза. — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь отвезти мистера Уилсона домой?
— Я отлично дойду пешком, миссис Скоби!
— Ерунда!
— Нет, в самом деле…
— Сейчас, — крикнул Скоби. — Конечно, я вас отвезу.
Когда он сошел к ним, Луиза нежно взяла его забинтованную руку в свои.
— Бедная ручка, — сказала она. — Тебе больно?
Чистый белый бинт ее не пугал, как не пугает раненый в палате, заботливо прикрытый простыней до самой шеи. Ему можно принести фрукты и не думать о том, как выглядит рана, раз ты ее не видишь. Она приложилась губами к перевязке и оставила на ней оранжевое пятнышко помады.
— Пустяки, — сказал Скоби.
— Право же, сэр, я могу дойти пешком.
— Никуда вы не пойдете пешком. Лезьте в машину.
Свет от щитка упал на экстравагантное одеяние Уилсона. Тот высунулся из окна и закричал:
— Спокойной ночи, миссис Скоби. Мне было так приятно! Не знаю даже, как вас благодарить!
Голос его задрожал от искреннего волнения — это придало словам какой-то чужеземный оттенок — так их произносили только на родине. Тут интонация менялась через несколько месяцев после приезда — становилась визгливой, неискренней или тусклой и нарочито невыразительной. Сразу было видно, что Уилсон недавно из Англии.
— Приходите к нам поскорее, — сказал Скоби, когда они ехали по Бернсайд-роуд к гостинице «Бедфорд»: он вспомнил, какое счастливое лицо было у Луизы.
Ноющая боль в правой руке разбудила Скоби в два часа ночи. Он лежал, свернувшись, как часовая пружина, на самом краю постели, стараясь не прикасаться к Луизе: стоило им дотронуться друг до друга хотя бы пальцем, сразу же выступал пот. Даже когда их тела не соприкасались, между ними вибрировала жара. Лунный свет лежал на туалетном столе прохладным озерком, освещая пузырьки с лосьоном, баночки с кремом, край фотографии в рамке. Он прислушался к дыханью Луизы.
Она дышала неровно. Она не спала. Он протянул руку и дотронулся до ее влажных, горячих волос; она лежала как деревянная, словно боялась выдать какую-то тайну. С душевной болью, заранее зная, что он найдет, Скоби провел пальцами по ее лицу и нащупал веки. Луиза плакала. Скоби почувствовал безмерную усталость, но пересилил себя и попытался ее утешить.
— Что ты, дорогая, — сказал он, — ведь я же тебя люблю.
Он всегда так начинал. Слова утешения, как и акт любви, постепенно превращаются в шаблон.
— Знаю, — сказала она, — знаю. — Она всегда так отвечала.
Он выругал себя за бессердечность, потому что помимо воли подумал: сейчас уже два часа, это будет тянуться без конца, а в шесть надо вставать и идти. Он откинул волосы у нее со лба.
— Скоро пойдут дожди. Ты себя почувствуешь лучше.
— Я и так хорошо себя чувствую, — вымолвила она и разрыдалась.
— Что с тобой, детка? Скажи. Ну, скажи своему Тикки. — Он чуть не поперхнулся. Он ненавидел кличку, которую она ему дала, но эта уловка всегда оказывала действие.
— Ох, Тикки, Тикки, — простонала она. — Я больше не могу.
