Небесные всадники - Туглас Фридеберт Юрьевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT, .FB2) 📗

Теперь ее путь пересекало множество следов, и в воздухе носились запахи зверей. Но она старалась держаться своего, усердно разбирая следы.

Она обегала заснеженные кусты можжевельника. Барахталась, по грудь утопая в сыпком сугробе. Шерсть ее намокла, и теперь уже от нее самой тянуло псиной.

Поднимаясь на песчаный холм, она вдруг почуяла с наветренной стороны омерзительный чужой запах. И обернувшись, увидела пустившегося по ее следам волка с оскаленной пастью и вздыбленной шерстью.

Полла насмерть перепугалась и понеслась без оглядки, позабыв про зайца и про все на свете. А волк, лязгая зубами, мчался за ней серым комом по пепельному снегу.

Оба бежали молча, в обоих говорил только голос крови и родовая ненависть. Они проваливались глубже, глубже, так что снег накрывал их с головой.

Все ближе волк, но ближе и родной хутор. Сердце собаки разрывалось от страха. Там, люди, ее не дадут в обиду!

Она побежала к воротам, но ту дыру, через которую она вылезла, замело снегом. Жалобно скуля, она в отчаянии заметалась.

Сугроб все выше, волк все ближе. Полла в отчаянии прыгнула с гребня сугроба и — воющим клубком скатилась под дверь дома.

Там она оглянулась. В углу забора чернел обнесенный сугробом квадрат колодца. Волка больше не было видно, но из колодца доносился плеск воды.

Полла с воем заскреблась в дверь. Наконец вышел заспанный хозяин, старый Андрес Саарик, зевнул, почесал в затылке и впустил собаку в ригу.

Она лежала на соломе и видела кошмарные сны. Повсюду полно было зайцев, они прыгали и скакали, мягкие, как подушки. Вдруг все они превратились в волков и, лязгая зубами, бросились за ней.

Хозяин услыхал, как повизгивает собака, перевернулся на другой бок и вздохнул: «Ох и погодка — ни конца ни краю этому снегу!»

Наконец оба забылись глубоким сном: Полла на своей подстилке, хозяин — под боком у жены. А вот третьему, бившемуся в холодном колодце, было совсем не до сна.

Саарику хутор людный. И народ все больше богобоязненный, правоверный. Не считая разве бобылева сына Атса — тот еще говорить не умел, а уже копну хозяйского сена спалил.

Всему голова и заступник, конечно, сам старый Андрес, широкоплечий мужик пятидесяти лет, с лицом степенным и скорбным.

За ним шла хозяйка, толстая и румяная, добрая и сердечная Реэт. Обреталась тут и мать хозяина, землистого цвета старушонка, ветхая, словно старые скрипучие часы.

Младшее поколение — хозяйский сын Йоозеп да две дочки, Леэна и Лаура со своим двухлетним сынишкой.

В баньке гнездились бобыль Мадис, его бойкая на язык жена Ану и двое их сыновей. Мальчишки были лопоухие, с рыжими торчащими вихрами.

Забот с такой оравой у старого Андреса было предостаточно. Тем более, что не терпел он всяких новшеств и современных выкрутас. Он и говорил вдумчиво, степенно, взвешивая каждое слово. Потом разберись, к какому прицепятся!

А уж как хозяюшка привечала вдов да калек! Отдавала все, что под руку попадалось: и мясо, и хлеб, и крупу с толокном, — только бы никто детей не сглазил и дочки бы замуж повыходили.

А то вон на Йоозепа глянул кто-то дурным глазом — и пристрастился парень к водке. Да и с Лаурой не все было ладно.

Ох, жесток мир, ох, полон искушений! От них только и поможет слово божье или заговор.

Реэт и Ану всякий раз со слезами на глазах слушали, как старый солдат читал в доме братства{3} библию. Так она западала им в душу.

Да и комнаты хутора Саарику говорили сами за себя. В каждом углу наклеены были листочки со словом божьим и картинками — все ангелочки да агнцы. А к порогу лошадиная подкова прибита, чтобы зло спотыкалось. Весной, когда стадо первый раз выгонять, бабка чертила на двери хлева крестики, колдовала над мохнатыми носками и шерстяными кисточками и, отправляя стадо, бормотала:

После этого ни дурной глаз, ни прочая нечисть какое-то время не решались досаждать саарикускому стаду. Знать, велика была сила заклятия.

Видела же однажды бобылиха Ану, как лукавый на хлев нападал. Поначалу-то смело пошел, а потом вдруг как завернулся в клубок и с воем в лес припустил.

А ее ведь, нечисти всякой, вокруг вон сколько: домовые и лихоманки, кикиморы и трепалки. Но и против них помогало слово божье и всякие разные заговоры.

Так вот и жили эти богопослушные люди.

В третий раз прокричал петух. Это значило, что пора идти к скотине.

Ану, кашляя, накинула овечий тулуп, надела мужнины сапоги. Потом зашла в дом и разбудила Леэну, та в свой черед подняла Йоозепа.

Вечером он сходил в деревню и пропустил по маленькой. Ох, как теперь гудела голова! Ох, уж эта жизнь всеблагая.

Поеживаясь на утреннем морозце, Йоозеп и Леэна взвалили на плечи ушат и двинулись вниз, к колодцу. Было темно, Ану шла впереди; ее тулуп поскрипывал, и снег похрустывал.

Вот они уже и у колодца. Ану собралась было опустить ведро, но тут со дна колодца донесся громкий плеск воды.

«Верно, кусок льда упал», — подумала она, но на всякий случай прислушалась. И тут из глубин донеслось грозное рычание.

— Боженька, сыночек, дух святой! — взвизгнула Ану и отпрянула. Головой она ударилась об ушат, с которым подоспели Леэна и Йоозеп.

— Смилуйся, господи, — кричала она, обхватив голову обеими руками. — Светопреставление!

— В чем там дело? — спросил Йоозеп, который за хрустом снега ничего не слышал.

— Ох, господи, ох, Иисусе! Спаси нас, грешников! Ох, агнец божий!

— Да в чем дело-то?

Но тут из колодца вновь донесся громкий плеск и рычанье. Ушат со стуком свалился.

— Светопреставление! — вопила Ану. — Дьявол разорвал оковы! Сейчас вылезет и проглотит весь мир! О, божеская милость! О, троекратный кровавый договор!

До этого все стояли в оцепенении. Теперь Ану понеслась к бане, а Леэна — на пригорок, к дому. Душераздирающим воплем Ану перепугала своего мужа.

— Что такое? — вскрикнул Мадис, вскинувшись на постели.

— Ох, святый дух, святый крест святый агнец!

— Какой агнец, какой крест?

— Сатана вырвался! Конец света на дворе! О, божеская милость!

— Какой конец света, что за ахинея?

— Фу, какие слова говорит. За окном уже вон ангелочки поют, а он все ругается! О господи, о господи!

— Ангелы? Неужто ангелы? — оторопел Мадис. — Ну-ка, дай сюда мои сапоги.

Но пока Ану стягивала сапоги, Мадис босиком, в одном исподнем, выскочил во двор. К колодцу уже сбежались люди из хозяйского дома.

— Неужто дьявол? — сокрушалась хозяйка. — Неужто вырвался?! Спятил он, что ли?

— Домовой… — бормотала бабушка, — не иначе как домовой.

Она тут была самой старшей и знала наверняка. Боже праведный, конца-края нет той нежити, которая маяла ее в жизни.

— Кто его знает, — раздумывал Андрес. — Теленок какой-нибудь в колодец свалился, а они тут…

— Теленок, как же! — закатилась бобылиха. — Теленок! Скажу я тебе, хозяин, перед ликом судного дня: сам ты теленок, коли так говоришь. Да откуда тут теленку взяться? Я же видела, какой там лешак: глазищи — фонари, зубья, как у грабель, а когтищи… Прости господи, агнец божий! — вскрикнула она вдруг. Ибо в этот самый миг из колодца снова донесся омерзительный вой и плеск, словно надвигалось половодье. Лица у всех вытянулись.

— Реэт, Реэт! — закричал хозяин Андрес. — Сбегай принеси молитвенник!

Вскоре книга была доставлена. И поплыл в предрассветной полутьме, зазвучал жалостный псалом — в сопровождении еще более жалостного воя лешего: