Всё и сразу - Миссироли Марко (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
– Чего тебе, Даниеле?
– Так что с той историей?
– С той историей полный порядок. – Я тоже достаю сигарету.
Официант приносит шейкерати.
– Насколько полный?
– Полный.
– А Бруни?
– Опять ты за свое?
– Разве не Бруни тебя в Милан отправил?
– Да при чем тут он?
– Пение сирен все так же завораживает, сам знаешь.
Допив кофе, закуриваем.
– Вот только я на мели, денег не платят. И Нандо рад, когда я здесь.
– Сколько тебе нужно?
Я отмахиваюсь:
– Просто хочу немного дома побыть.
Вечером, когда мы уже собираемся в Ривабеллу поесть пиццы, вдруг меня осеняет: так ведь ковбойская шляпа – в подвале! Спустившись, обнаруживаю котелок, который однажды надевал на карнавал. В углу штабель винных бутылок, там же сборный мангал и сундучок с инструментом: отвертки, мастерки и стамески, сверла, канифоль и еще бог знает что. Появился огнетушитель, а вот их боевые облачения так и висят. Приваливаюсь к стене. В детстве я часто бывал здесь: задвигал дверь-гармошку, включал фонарик и устраивался листать комиксы про Пружинку, дрожа от ощущения первой собственной тайны. А когда засиживался надолго – еще и от радости слышать, как меня окликают их встревоженные голоса.
Он и в самом деле заказывает каприччозу. Раньше предпочитал дьяволу, а еще, было время, брал исключительно с сосисками.
– Кроме тебя, Сандрин, с тунцом никто не ест.
– Мойра Орфей [19] ела, когда страдала от зависти.
– Да неужели? – хохочет он.
– Сама призналась в одном интервью.
– Ну, тогда за вас с Мойрой Орфей… – Мы чокаемся пивом, и его впалые щеки потихоньку округляются. Он все в той же нарядной синей рубашке, только рукава закатал. Утирает пену с усов, а у меня как раз к нему разговор.
Он будто чувствует:
– Как дела?
– Да ничего особенного.
– А не особенное?
Стелю на колени салфетку.
– Давай-ка ты с этими твоими приступами усталости к врачу. И я с тобой съезжу.
– Все недосып. – Он отворачивается, ищет взглядом официанта.
Но пиццу никак не несут, и мы, попивая пиво, глазеем по сторонам с веранды. Столик я попросил с видом на Адриатику, все зонтики, кроме двух, закрыты, в воздухе разлита скука, предшествующая бесконечным гулянкам. Иногда по вечерам, я еще среднюю школу не закончил, мы в это время ужинали на пляже: она брала с собой булочки, мы звали Леле и кого-нибудь еще, а потом гуляли по набережной, уже многолюдной, так и не переодев плавки.
– Помнишь, как было хорошо? – спрашиваю.
– Твой вечный тунец и яйца вкрутую.
Наконец подают пиццу, но есть мы не начинаем, ждем острое масло. Он наливает и мне: буквально несколько капель.
Пока мы гуляем по набережной, я говорю, что, как и Мойра Орфей, всегда знаю, когда меня мучает зависть. Только у меня не пицца с тунцом, а палец ноги. Всякий раз, когда я кому-то завидую, большой палец на левой ноге тут же вздергивается.
– Только на левой?
– Только на левой.
– Ну, приведи пример.
– Реклама стиральной машинки: одежда в барабане превращается в рыб в океане. Глазом не успеешь моргнуть, а вместо шарфа уже медуза. Помнишь?
Он не помнит.
– Я, как ее увидел, сразу почувствовал, что ботинок жмет.
Он закуривает, предлагает сигарету и мне, пару раз затягивается:
– Завистлив ты, значит…
– Случается.
– И чего, прости, тебе не хватает?
– Да какая разница… Хочет человек что-нибудь иметь, вот и завидует.
– В смысле? Что иметь?
– Мне-то почем знать.
– Ту самую женщину?
– Например.
– Квартирку в Лондоне?
– Угу.
– «Оскар» за рекламу?
– Пожалуй.
– А дальше?
Я подмигиваю:
– Сам знаешь.
Он вдруг замедляет шаг:
– Твоя страсть.
– Да ладно, я пошутил.
Но он уже развернулся и торопливо ковыляет прочь.
– Да шучу я, Нандо!
– Никакие это не шутки, бестолочь, – его щеки снова ввалились. – Выходит, зависти твоей не что-то одно нужно.
– Ну-ка, ну-ка…
– Ей нужно все и сразу. – Он останавливается. – Завладеть тобой, Сандро Пальярани, завладеть целиком и полностью, со всем твоим дерьмом.
Я молча затягиваюсь сигаретой. Он бросает свою, не докурив:
– А по-моему, в конечном итоге нам нужны-то всего две-три вещи, ради которых мы в этот мир и приходим.
– Ну ты философ.
– Ну ты дубина.
Дальше мы идем порознь, а вокруг вяло шевелится Римини. Вот уже два десятка лет мы ждем июльской толчеи, что в былые времена, года до 2002-го, наступала еще в мае. Я спрашиваю, не взять ли мороженого, он ворчит, что ему и так неплохо, а когда я беру себе, сердито фыркает при виде сливок и губы облизывает.
– Что до меня, я, пожалуй, позавидовал, когда Николини тот участок купили.
– В Сантарканджело?
– Повезло им, что уж тут говорить.
– А я на днях с Даниеле виделся.
– И как он?
– В перерыве между гастролями.
– Видел его по телевизору в какой-то фантастике. – Он колеблется, куда свернуть. Подталкиваю его в сторону пьяцца Триполи, одновременно ускоряя шаг, и мы углубляемся в лабиринт улочек, стекающихся от ресторана «Баунти» к площади. В какой-то момент он вдруг притормаживает, заскакивает в табачную лавку. Выходит с зажигалкой и тут же принимается впустую крутить колесико, сыпля искрами: как мальчишка, ей-богу, о чем я ему и говорю.
– Эх, молодежь. Все она, зависть проклятая! – Перейдя площадь, мы оказываемся у церкви. Доев мороженое, я выбрасываю салфетку и поднимаю глаза на «Атлантиду»: там открыто, в дверях маячит седовласая дама.
– Ну что, – спрашиваю, – поворачиваем обратно?
– Погоди, дай что покажу.
И он ведет меня прямо туда. Седовласой даме заявляет, что я его сын, которому он хочет показать настоящее веселье. Дама улыбается, и вот мы уже на лестнице. Народу – не протолкнуться, музыки нет, из кондиционера сквозит в затылок. Спустившись на добрую сотню ступенек, оказываемся в огромном зале. Танцпол где-то в глубине.
– Вот, – говорит он.
Сзади уже напирает толпа, от пятидесяти и старше, редко моложе, у всех в руках ковбойские шляпы. Он машет мне в направлении барной стойки и вскоре уже вовсю болтает с девицей в жилетке поверх белой рубашки.
– Что будешь пить? – спрашивает меня девица. – Твой папаня берет самбуку.
– Сойдет и самбука, спасибо. – Я забираюсь на табурет.
В полуметре от меня он протягивает барменше пару купюр и тоже садится. Народ прибывает, но тут слышится музыка, то ли фолк, то ли кантри, и все валят на танцпол. Пока я прихлебываю самбуку, он склоняется к моему уху:
– Вот, – повторяет, – как мамы не стало, хожу сюда.
Восемь секунд: в среднем именно столько новичку удается не раскрывать другим игрокам полученную комбинацию.
Его ноги под табуреткой приплясывают, дергаются, щелкают каблуками, а сам он время от времени, оглядев зал, люстры на потолке и ковбоев, косится на меня. Я смущенно отворачиваюсь в дальний угол, а когда возвращаюсь на исходную, он по-прежнему не сводит с меня глаз. Давай, киваю я наконец, иди, будто уступаю настойчивой просьбе.
Прикончив самбуку, он поднимается, закатывает повыше рукава. Потом взмахивает кистью, чуть выворачивая запястье, и я понимаю, что точно такое же движение, только с зажатой в руке шляпой, делают сейчас все на танцполе. А он уже мотает головой в ту сторону, приглашая меня.
– Иди сам.
Он забирается на капитанский мостик, откуда запускает музыку коренастый мужичок в джинсах, перекидывается с ним парой фраз, и коренастый достает из-под стола стопку ковбойских шляп, позволяя выбрать любую. Он берет две, благодарит и возвращается ко мне:
– Давай станцуем!
Но я не танцую. Так и сижу, держа в руке шляпу, как у Джона Уэйна [20]: вокруг тульи черная лента с металлическими заклепками.
