День Благодарения - Дибдин Майкл (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Тон? Вернись! Ты мне нужен, Тон! Не бросай меня здесь одного.
Я побрел вперед, споткнулся обо что-то и упал, больно оцарапав голень. Я более или менее различал фигуру Даррила Боба Аллена, обрамленную слабым светом, сочившимся из открытой двери трейлера. Я встал, пытаясь ориентироваться в темноте, а потом пошел назад к моей машине.
Не здесь
Она сказала: «Он сказал — у меня наилучшие груди на весь сан-францисский штат». Случайно оброненная фраза в разговоре, о котором я больше ничего не помню, в самом начале наших отношений, сказанная почти виноватым тоном, каким человек упоминает, что вообще-то он королевской крови, — как будто она смутилась, затронув тему, не имеющую лично к ней никакого отношения, но коснуться которой она чувствовала себя обязанной, так как ее собеседник мог узнать это из какого-нибудь другого источника и огорчиться. Подобная аристократичная тактичность, однако, легко может показаться высокомерием тем, кому приходится испытать ее на себе.
Эта фраза преследовала меня не один год. Во-первых, она звучала как стихотворная строка. Я часто пытался придумать вторую строчку, кончающуюся на «ад» или, может быть, «утрат», но у меня так ничего и не получилось.
Вторая и, пожалуй, более важная причина заключалась в том, что до этого момента мне как-то не приходило в голову, что у ее грудей было прошлое. И уж тем более — будущее.
Примечательным тут было то, что из всех знакомых мне женщин Люси, казалось, меньше всех сознавала свою красоту или интересовалась ею. Собственно говоря, она вообще собой не интересовалась — почти до самоуничижения, думал я иногда. К себе она относилась легко и просто, и внимание, ей оказываемое, словно бы и приводило ее в недоумение, и немного забавляло.
Окно моего номера в гостинице покрывали струйки измороси, нескончаемо сеявшейся из туч, сквозь которые я пролетел накануне, громоздившихся на высоту в пять миль. Из этого окна теоретически мог быть виден наш дом где-то среди невысоких холмов по ту сторону шоссе. Я переночевал там только один раз после поминальной службы, примостившись на диване в гостиной. Фрэнк устроился в своей бывшей комнате в полуподвале, а Клер — наверху в комнате для гостей, прежде ее комнате.
Даже в этих экстремальных обстоятельствах я не сумел узнать о Фрэнке ничего — он оставался таким же скрытным и уклончивым, каким был, когда я поселился в этом доме восемь лет назад. Единственным косвенным упоминанием о смерти матери была фраза, которую он произнес на заднем крыльце, указывая на сад:
«Вон там был мой древесный домик. Иногда я застревал в нем. Мне было шесть. И мама влезала туда и стаскивала меня вниз».
Сестра обняла его, словно защищая. И снова, как часто случалось в этом холодном городе, я почувствовал, что меня отстранили без всяких колебаний. Единственное, в чем я был более или менее уверен, исходя из возраста Фрэнка, даты его рождения и семейных преданий: согласно им он в отличие от своей сестры, с которой были разные трудности, «родился точно в срок», так это в том, что Люси почти наверное зачала его, пока я проводил две недели в Нормандии с моей тогдашней женой в попытке восстановить наш обреченный брак, обернувшийся непрерывными стрессами и наконец окончательно сорвавшийся, когда я отравился местными устрицами и провел достопамятнейшую ночь, пробираясь на цыпочках в общую уборную на первом этаже.
И пока я вглядывался в фаянсовую чашу, гадая, обязана ли моя рвота красным оттенком вину или крови, и тревожился, не разбудил ли я мсье Дюпона и мадам Дюпон, чей будуар находился сразу за тонкой перегородкой, обклеенной обоями с цветочным узором, обогащенным разнообразными пятнами и крапинами, над чьим происхождением я принимался размышлять, когда рвотные позывы пропадали втуне, Даррил Боб почти наверное извергал другую телесную жидкость в совершенно другую чашу.
Люси, знал я, во весь голос понукала его. Она достаточно часто вела себя так и со мной. Сексуальный экстаз не способствует словесной изобретательности. В подобной ситуации выбор тем невелик, и я прекрасно представлял себе, что именно сказала Люси, когда ее муж кончил в ней столько лет назад и, вполне вероятно, именно тогда, когда я в безмолвных страданиях блевал в изгаженном чуланчике, окруженный чужими людьми, из которых самой чужой была моя жена.
В этом смысле, как и во многих других, ситуация с Клер была совсем другой. Я никакими силами не мог вспомнить, чем я занимался в период ее зачатия. Мои дневники того времени пропали в числе многого другого, когда я переселился в Штаты. Но что бы это ни было, одно несомненно — я безусловно не занимался любовью с Люси, не наблюдал, как она снимает одежду, а затем приближается ко мне с выражением застенчивой девичьей жадности. Из всего, что мне наговорил Даррил Боб Аллен, именно это задело меня больнее всего. Как и он, я так и не привык к нагой Люси. Я знал каждый дюйм ее тела, но всякий раз, когда она обнажалась передо мной, мне чудилось, что я никогда ее прежде не видел. А теперь я ее уже больше никогда не увижу, и это загадочное отсутствие навсегда неотвязно останется со мной.
И с нашим домом, как я понял, едва Клер и Фрэнк после поминальной службы уехали, вернулись в колеи своих жизней. Я отклонил заботливое предложение компании, сделанное всем, кого удавалось перехватить и направить в бетонную часовню при аэровокзале. Бесплатная поездка к месту происшествия плюс уик-энд в Диснейленде в роскошном отеле с нелимитированиой кредитной карточкой. И теперь мне начало казаться, что это, пожалуй, было бы наилучшим выходом. Нет, конечно, я не останусь ночевать в доме один, в постели, которую делили мы с Люси. В конце концов я перебрался в заведомо не пятизвездочный отель, в котором мы устраивали наши первые романтические свидания до того, как я законно утвердился и в семье, и в стране.
Восьмиугольная башня арт-деко, построенная в сороковых годах и с тех пор меблированная заново. Все номера там были совершенно одинаковы, если не считать вида из окон. Я это знаю, потому что мы с Люси поочередно занимали не менее десятка их. Не знаю, был ли номер, куда меня поселили на этот раз, одним из тех, но я предпочел поверить, что да, был. Вид, во всяком случае, был тем же, но вот номер, в котором мы провели один незабываемый уик-энд, мог быть этажом выше или ниже. «По-моему, ты только что изнасиловал меня с моего согласия», — сказала она примерно в три часа одной из тех ночей занятий любовью и нескончаемых разговоров на всевозможные темы, с подкреплением сил подаваемыми в номер двойными сандвичами и беспошлинной бутылкой «Макаллана».
Декор, который тогда казался приятно нейтральным и неброским, теперь выглядел грязным, затхлым, гнетущим. В телевизионных новостях губернатор некоего штата оправдывал свое решение не отменять казни шестидесятидвухлетней прабабушки, застрелившей своего скорого на кулаки мужа. Она умоляла его не убивать ее, сказал он, подражая ее дрожащему дребезжащему голосу, избавить ее детей и внуков от страданий, какие им причинит ее казнь, а затем он подтвердил свою веру в Иисуса Христа и в политику абсолютной нетерпимости. Среди других новостей первоклассник вытащил пистолет и застрелил шестилетнего товарища, когда у них что-то не заладилось с обменом карточками, члены следственной комиссии сообщили о находке «черного ящика» с направлявшегося в Сиэтл самолета, который неделю назад рухнул в Тихий океан неподалеку от Лос-Анджелеса, причем все погибли. Подробности в десять часов.
Вне отеля уже стемнело, промозглый дождик сеялся на печальные, потрескавшиеся, кишащие воронами улицы. На пристани я сел на первый же отходивший паром. Даже ночью берег все время оставался виден, неровные цепочки огней отмечали невысокие сланцевые обрывы, дома ютились среди искривленных хвойных деревьев, опасно примостившихся на буграх коварной глины. Эти замкнутые воды выглядели мелким озером, однако в свое время ледник выдолбил залив более чем на семьсот футов в глубину — фьорд, но без уравновешивающих отвесных берегов. Бессмысленно глубокий и потому семантически мелкий.
