Оракул петербургский. Книга 2 - Федоров Алексей Григорьевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Вот это было уже испытание не маленьким ударом тока, а потрясением по всей линии головного мозга – по позвоночному столбу до самого последнего разветвления нервных веточек. "Мистика!" – сперва решила Сабрина. Она всегда воспринимала заявления Сергеева о поэзии, как треп. Но так написать, а самое главное подать, что говорится, ко времени, чтобы потрясти душу до основания и вызвать новую волну тревоги, мог только человек, действительно подружившийся с хорошо подкованным Пегасом, которого в поводу ведет нечистая сила.
Сабрина схватила другие тетради и лихорадочно их перелистала: в них тоже были стихи, но писал их Сергеев почему-то либо на обложках, либо на обрывках листочков, часто имевших другое назначение – на бумажных салфетках, каких-то бланках, программках, рекламных листовках и тому подобном. Ясно, что приливы стихоплетства (термин Сергеева) приходили к автору в неурочный час и в неподходящем месте. Он, скорее всего, быстро их записывал, чтобы затем вопрос снять с контроля (тоже его оборот).
Сабрина не старалась глубоко вникать в смысл и оценивать художественную ценность стихов. При первом знакомстве складывалось впечатление, что это все творения любителя, не пытающегося скрывать несерьезность своих поэтических занятий. Здесь не было профессионального творчества. Он не шлифовал, не доводил написанное до совершенства формы. Пожалуй, автора больше интересовала мысль, словесные же символы подбирались походя. Сабрина невольно обратила внимание на то, что все стишата (опять его термин) заряжены определенной психотерапевтической задачей, решение которой действовало успешно, как выстрел хорошего спортсмена в нужную мишень, в нужный момент.
Сабрина наткнулась еще на одно стихотворение и притормозила, решив, что хватит испытывать судьбу и терзать себя мистикой, способной, не дай Бог, вдруг превратиться в реальность. Стихотворение то вывалилось неожиданно из третьей тетради. Оно было написано на ресторанном счете и называлось "Отпускаю":
Холодный пот прошиб Сабрину, она ясно почувствовала, что волосы на голове зашевелились, а сердце зависло в глубокой экстрасистоле, – Сабрина потеряла сознание. Обморок был коротким, но первое, о чем она подумала, придя в себя, было традиционное для таких случаев – "Скотина"! Значит он готовил отступление, побег. Где же здесь любовь, преданность?
Но она уже до того достаточно хорошо постигла Сергеева: он не мог издеваться над ней. Ясно, что его мучило какое-то предчувствие, с которым он не хотел, не решался знакомить любимую женщину. Но предчувствие несмываемой печатью легло на бумагу, потому что в том и заключается логика творчества, поступков поэта. Он обо всех своих переживаниях обязан оставлять память на Земле.
Опять – Мистика! Безусловно, Сергеев делился именно с Сабриной чем-то самым интимным, горячо переживаемым. Он, видимо, жил последние дни в поле особых, не досягаемых для простых смертных, переживаний. Вот почему он не решался сказать о своих видениях ей прямо в глаза, и его боль выливалась в стихотворные сроки.
Но он, конечно, доверял ей: только Сабрине были вручены "откровения". Это было сделано на всякий случай. А она тянула со знакомством с тетрадями… "Нет, не так! – исправилась она. "Все произошло вовремя, раньше и не надо было"! В некотором оцепенении она медленно перевернула листочек ресторанного счета, на лицевой стороне которого было написано "Отпускаю". Между титулами и рекламой ресторана ее внимательный взгляд выхватил еще несколько корявых строк, написанных синей пастой шариковой ручки.
Она ясно вспомнила последний день их встречи на заходе парохода в Мексику, куда прилетала Сабрина. Из местного ресторан они возвращались на такси, Сабрина прикорнула у Сергеева на плече, а он что-то корябал на счете (еще попросил водителя осветить кабину машины. Автомобиль потряхивало на ухабах, – вот и запись получилась нечеткая, пьяная. Сабрина уже со страхом и предчувствием недоброго стала читать еще одно послание. Ее напрягало уже само название – "Разговор со Смертью (1-е Коринфянам 15: 55-56; 51)":
Для беременной женщины такие три стиха были, безусловно, большим перебором! Вывел из состояния забытья Сабрину вежливый стук в дверь. Уже загорался день, – на часах восемь утра. Но для визитов время тоже было ранним. Опять мистика!
Кокеры не лаяли, подошли к входной двери: Граф урчал, но все же повиливал хвостом и Сабрину успокоило это собачье предупреждение. Оно свидетельствовало о благополучии, – визитеров можно было впускать в дом. Сабрина с трудом поднялась из кресла и открыла дверь: на небольшом крыльце толпились трое – одна женщина (она стояла несколько впереди) и двое мужчин (поодаль).
Сабрина определила безошибочно – "это братья славяне", хотя и с не очень "славянскими рожами". Она ловила себя на том, что научилась облекать свои мысли в форму, усвоенную от Сергеева. Первой заговорила женщина, – это была яркая (восточного типа) особа средних лет (старше Сабрины), безусловно, умная, волевая и, чего греха таить, загадочно-демоническая:
– Да, вы не ошиблись, Сабрина: мы как раз и есть те самые "братья славяне".
Сабрину не очень сильно поразила способность этой женщины читать чужие мысли. Она почему-то мгновенно прониклась к ней симпатией, большей, чем обычная общечеловеческая. Ей показалось, что та женщина излучала флюиды сергеевского типа. Ее словно бы прострелила догадка, и она, практически не сомневаясь, спросила:
– Вы – Муза? Я вас узнала сразу, правда, Сергеев говорил, что вы "огненно-рыжая бестия". – потом слезы застлали ей глаза, и она уже не помнила, что лепетала. – Извините…Не обращайте на меня внимание, .. входите,.. кофе?.. я сейчас приду в себя,.. извините…
