...Либо с мечтой о смерти - Созонова Александра Юрьевна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
— Кстати, да. И мне этот момент показался у русского мистика самым слабым местом.
— Зато, к стыду своему, подобрал ад для другого.
Юдит взглянула неодобрительно и нахмурилась.
— Да нет, ты не так поняла. Я пытался напугать ее, в воспитательных целях, когда всё только начиналась: своеволие и тяга к свободе лишь пробуждались, потихоньку отращивая коготки. Рассказывал про эти миры и предостерегал, что ее ждет Агр — там, где души пожираются отвратительными тварями, волграми, и затем в виде испражнений падают в еще более низкий мир, в Буствич, кажется.
— Брр! — ее передернуло. — Это и читать-то противно, а представлять в качестве будущего близкого человека… Ты изувер, Норди.
— Отнюдь. Ее эта картина, кстати, вовсе не испугала. Знаешь, что она ответила? «Я буду сочинять сказки в это время и не думать о том, что мной кто-то какает». Она ведь продолжала, как и в детстве, непрерывно сочинять и бормоталать свои бесконечные сказки.
— Изумительный выход! Надо взять на заметку — на случай, если тоже угожу в Агр. Но мы выбились из регламента: только приятные эмоции. Прошу прощения: это я начала про ад.
— Давай про рай. Знаешь, в какой-то книге встретился образ: в нашем земном мире, когда собирается вместе много людей — толпа — становится душно, кучно, а то и опасно. В раю же наоборот: каждый человек несет в себе простор. Чем больше людей собираются вместе, тем больше простора. Можно дополнить картину: чем больше людей, тем более яркое и дивное освещение — ведь становится видимой аура, а она у каждого неповторима.
— Красиво… — мечтательно протянула девушка. — Хотя представить, как толпа сочетается с простором, трудновато.
— Это здесь нам трудно представить. А там… Еще особое место — райские библиотеки и галереи. Сложно сказать, больше в них книг и полотен, чем на земле, или меньше. Туда не попадает «чтиво» — графоманы и эпигоны, не попадает извращенное и разрушительное. Но при этом всё сгинувшее и сгоревшее на земле там нетленно. Одна только Александрийская библиотека, спаленная фанатиками, занимает несколько залов.
— Ох… — Она улыбнулась блаженно. — А не заблудишься, не потеряешься в таком изобилии?
— В том-то и дело, что заблудиться там невозможно! Каждый текст, или картина, или скульптура имеет ауру, подобно человеческой. Свою наглядно видимую, слышимую, осязаемую, обоняемую душу. И ты мгновенно чувствуешь, насколько эта душа близка твоей. И выхватывешь с полки «свою» книгу, «свой» фильм.
— О да! — живо откликнулась Юдит, привстав от волнения. — У текстов и картин есть души, я давно это поняла. И у фильмов тоже. И это поистине удивительно.
— Я то и дело влюбляюсь в отдельные тексты или фильмы, как в уникальных, не похожих ни на кого, очаровательных и потрясающих существ.
— И я! Совершенно так же. «Я никто. А ты — ты кто? — пробормотала она, и я хотел было откликнуться, не сразу поняв, что это стихотворение. Но не успел, к счастью. — Может быть тоже никто? Тогда нас двое. Молчок! Чего доброго выдворят нас за порог. Как уныло — быть кем-нибудь — и весь июнь напролет лягушкой имя свое выкликать к восторгу местных болот». Что за славную душу породила Эмили Дикинсон. Хорошо быть никем.
— Никем и ничем…
Юдит притихла, словно выплеснув в эмоциональном порыве все силы. Я поддержал ее молчание. Было хорошо.
Выйдя из блаженного оцепенения, снова наполнил чашки.
— Знаешь, что из уничтоженного пожаром мне жаль больше всего? — спросил, когда мы выпили.
— «Комнату вечности»? Запасы кислоты?
— Нет. Одного текста. Я мельком пролистал его, когда убирался в комнатке, заваленной плодами терапии творчества. Выхватил три-четыре фразы — и озноб по спине: словно сам это написал.
— Если написал сам, какой интерес читать?
— Странно, что это надо объяснять. Думал, поймешь.
— Прости — привычка спорить, на автомате. Я поняла.
— Знаешь, она необычно заканчивалась, это повесть. Последняя глава состояла из нотной линейки с двумя нотами: ля и си.
— И всё?
— И всё. И Ниц это сжег. Пустил пеплом.
— Все-таки ты тупица, Норди, — она постучала костяшками пальцев по ближайшему валуну.
— Почему?
— Кто полчаса назад заливал с блаженным видом про райские библиотеки?
— А-а.
— О-о-о, — передразнила она, как девочка. — И прочитаешь, и с автором встретишься. Будет безумно романтично, если это окажется родственная душа, пресловутая половинка. — Лицо Юдит скривилось. — Прости, если уколола. Розовая пошлятина, ненавижу.
— Это любительский текст. Графоманский. Такие не проходят в высшие библиотеки.
— Значит, как-нибудь обнаружите друг друга по сходству аур.
— А насчет половинок и родственных душ я не был бы столь категоричен.
Юдит фыркнула.
— Тогда объясни, будь добр, отчего я не встретила ни одной, ни единой-единственной такой души за всю свою долгую долбанную жизнь?!
Беседа грозила выйти за рамки договоренной благости и сладости, и я отчаянно прикидывал, как не допустить этого.
— Помнишь, Роу спросил тебя после реинкарнационного трипа, не встречала ли ты в этой жизни спасенного тобой в прошлом паренька? Это должна быть очень близкая душа, любящая и благодарная.
Юдит придвинулась вплотную и принялась внимательно изучать мое лицо. Потом резко откинулась назад и расхохоталась.
— Что с тобой? — Я не на шутку встревожился.
Она хохотала, запрокинувшись, заливисто, стуча кулаками по траве, задыхаясь.
— Норди… ха-ха-ха-ха!.. Норди тот самый благодарный паренек… Ха-ха-ха!.. Приползший выразить свою благодарность перед самым занавесом…
Обидевшись, я отполз к кастрюле и наполнил свою чашку. Только свою.
— И мне! — прозвучал капризный голос.
— А можно я задам тебе один вопрос? Очень личный. Скорее всего, неприятный.
Она неуверенно кивнула.
— Валяй.
— Мне очень странно, что у тебя есть маленький сын, но ты никогда о нем не говоришь. Лишь мельком упомянула в эссе. Почему?
Юдит нахмурилась и отвела глаза в сторону.
— Можешь не отвечать! — спохватился я.
— Почему же, отвечу. Только коротко. Своего сына я отдала в бездетную семью дальних родственников. Через месяц после рождения. И с тех пор — а прошло два года — ни разу не видела и не наводила о нем справок. По двум причинам. Первое: чтобы его не полюбить. Все, кого я любила, видишь ли, от меня уходили — на тот свет, или ближе, но все. Без исключения. И второе: чтобы моя зловещая карма не коснулась его, даже самым краешком. Если ему суждены несчастья, то не оттого, что он мой сын, моя кровинка, мое продолжение. Я отрезала его от себя — как ножницами пуповину. Щелк! Навечно. Без комментариев, хорошо?
Я кивнул. Но без комментариев не получилось.
— Когда она только родилась, я подолгу ее рассматривал, и мне пришло в голову, что те, кто отрицают реинкарнацию, верно, никогда не всматривались в своих новорожденных детей. Их взгляд серьезный и взрослый, а порой и старческий. И еще они напоминают инопланетян: прибыли издалека, где всё не так, как здесь, и грустят, и недоумевают…
Юдит отвернулась. Но какой-то бес гнал меня дальше.
— И еще поневоле приходило в голову, что есть некое издевательство, усмешка Творца — в том, что зрелая душа, прожившая множество жизней, у которой в прошлом, возможно, научные открытия, хорошие книги, добрые поступки, светлые прозрения, долгие искания, сильные чувства… приходит в крошечном беспомощном тельце. Которое даже не может внятно дать понять, что ему нужно в данный момент: еда, мамино тепло, смена подгузников. Смешная крохотная личинка, в которой вынужденно томится безбрежный океан духа. Если душа младенческая, только недавно перешедшая из мира животных в мир людей, тогда это было бы понятно и справедливо. Но вот так…
Она не ответила. И опять мы надолго замолчали. Не знаю, как у Юдит, но мое молчание потеряло благостность. Но я справился с этой проблемой, благодаря наличию коктейля. Хорошо, что мы намешали его в изобилии, не поленились и не поскупились.
