Икар из Пичугино тож - Хилимов Юрий Викторович (книги бесплатно читать без .txt, .fb2) 📗
Созревшие мечты, отделившись от своего хозяина, казалось, стремительно и безвозвратно уносились прочь, но на самом деле их еле заметный аромат еще долго оставался на листьях яблонь, вишен и липы, на хвое сосен и можжевельника, на лепестках клевера и лобелии, на ягодах, фруктах и душистых травах. Несмотря на сильные ветра, что здесь дули, дом, беседка и флигель задерживали самые важные переживания семьи, укладывая их подобно плотным годичным кольцам дерева в тугие свитки памяти. Словно ловушки они ловили наиболее ценное из происходившего на «Зеленой листве». Не случайно постройки были расставлены на одной линии, как игроки на игровом поле в соответствии со своим амплуа. Дом ловил дневные и ночные сны, беседка — неспешные разговоры и жаркие споры, флигель — сокровенные мысли и чувства. Ветер перемешивал все эти воспоминания, развешивая их невидимой гирляндой на виноградные лозы и ветви деревьев. Они не тревожили понапрасну, лишь иногда давали знать о себе, когда нагревались под жаркими солнечными лучами или когда промывались дождем, и, конечно, во время ветров.
Воспоминания «Зеленой листвы» не мешали случиться настоящему. Когда есть дети, можно не бояться, что прошлое захватит в свой плен. Их звонкий смех, игры, мелкие ссоры, сто тысяч «почему» прогоняли что угодно. Другая причина крылась в ежедневном труде, который заставляет быть больше в настоящем. Труд только иногда дает повод обращаться к будущему как к желаемому результату своих усилий и совсем уж редко заставляет уходить в прошедшие дачные сезоны, чтобы сравнить этот год и сделать вывод, насколько он плох или хорош. Подлинная забота знает лишь настоящее время.
Воспоминания «Зеленой листвы» оживали, когда хозяева покидали дачу. Тогда она сначала в недоумении замирала, а затем как бы сворачивалась внутрь себя и начинала вспоминать.
«Зеленая листва» помнила шаги каждого из членов семьи: вразвалочку, семенящие, шаркающие, скользящие, легкие, тяжелые. Могла распознать, чьи руки касались выключателя в бане, кто сорвал малину. По одному дыханию она могла определить, кто именно вышел из дома и в каком он настроении. Даже по молчаливому завтраку в беседке безошибочно угадывала, как сложится день. Да, она даже знала, кто как молчит, потому что все Глебовы молчали по-разному. Сергей Иванович густо и плотно, Елена Федоровна мягко, Марина резковато, Вадим простодушно, Гера порывисто, Лиза задиристо, Алеша тихо.
Иногда можно было подумать, что «Зеленая листва» — некая разумная сущность. Она вмешивалась в разные дела, но совершала это исключительно по необходимости, когда иначе было никак. Однажды она вмешалась в хозяйскую одержимость высадить за домом сосновый бор из тринадцати деревьев! В ужасе дача отторгла десять из них, пока те еще были совсем крошками, а значит, не очень страдали. По какой-то причине она невзлюбила лиственницу, глубоко затянув ее в землю, сделав карликовой. А вот большой виноградник в три ряда и розарий она приняла сразу почти весь. «Зеленая листва» в самых мелких деталях помнила, как совсем маленьким на дачу принесли казацкий можжевельник и посадили перед домом. Она холила его и лелеяла, и вот теперь он превратился в нечто могучее, выше человеческого роста исполина и такой ширины, что разве лишь вся семья могла его окружить цепочкой.
«Зеленая листва» любила все причуды Глебовых, приветствовала арт-объекты и странных гостей Сергея Ивановича. Главную блажь хозяина — флигель, то ли кабинет, то ли библиотеку, то ли музей, — она сделала своей неотъемлемой частью, надежным союзником.
«Зеленая листва», конечно, помнила и воспаления легких Сергея Ивановича, и головные боли Елены Федоровны, и ссоры между Мариной и Вадимом, и детские обиды, и собак, что причиняли вечное беспокойство, однако больше всего она любила вспоминать счастливые моменты. Сама она некогда явилась материализацией идеи счастливого лета и вполне осознавала свою миссию, усвоив простое правило: все жители дачи должны быть счастливы.
Она просто обожала детей, любила до безумия, баловала первыми ягодами и мягким загаром, прогоняла с дорожек змей на их пути, качала в гамаке и на качелях. Оставаясь одна, «Зеленая листва» любила перебирать в памяти, как дети, играя в догонялки, петляли между соснами, кустами калины и орешником, как прятались в малиннике и сарае, как, внезапно обнаружив спрятавшегося, громко орали от испуга, причем оба — и тот, кто прятался, и тот, кто искал. Она любила детей любовью взрослой большой собаки, которая понимает, что перед ней малыш, а значит, его нужно оберегать. Взрослых она любила по-другому, побуждая их к действию и труду. По отношению к Сергею Ивановичу и Елене Федоровне «Зеленая листва» выступала таким духовным ламой, придумывая для них все новые и новые задания-послушания. Взять хотя бы борьбу с сорняками, ведь это почти то же самое, что носить воду в решете, — бессмысленно, но без этого никак. По своему неведомому плану дача постоянно корректировала поручения, уверенной рукой направляя своих учеников к обретению сатори. Она все знала про них.
«Зеленая листва» помнила Сергея Ивановича еще совсем молодым лопоухим юношей. Она не без оснований считала его своим воспитанником, ведь очень много чего произошло на ее глазах. Чего стоила только одна первая неразделенная любовь юного Сережи. В тот год ему сделался ненавистным город, где жила та, которая была к нему равнодушна. Почти на все лето он укрылся на даче, а «Зеленая листва» всеми силами старалась утешить своего друга. Она отвлекала его красивейшими лунными дорожками и соловьиными трелями. Приводила людей, с кем было ему интересно, занимала хорошими книгами. Она одарила дачу необыкновенно щедрым урожаем, которого не видели уже несколько лет. А когда ничего не помогло, немного разозлившись, обвалила старый сарай, заставив упрямца выкинуть дурь из головы работой, помогая отцу.
Другой волнительный эпизод оказался связан с поступлением в университет. Интуитивно Сережа понял, что готовиться к экзаменам следует на «Зеленой листве». Она спрятала его, закрыла словно в бутоне, чтобы он смог лучше сосредоточиться. Для пущего эффекта пару раз пролила сильный дождь, на весь день заперев его дома, чтобы не было соблазна бросить учебу и удрать с пацанами на речку. Сережа сидел за письменным столом и радовался тому, как все удачно складывается. Он понимал, что ему не просто хорошо на даче, чувствовал, что за этим стоит нечто большее. Несмотря на то что, будучи малышом, он не бегал по ее дорожкам и его дед не то что не посадил здесь ни одного дерева, но даже и не знал о существовании Пичугино тож, Сергей Иванович всегда воспринимал «Зеленую листву» как часть общей глебовской родовой истории. И даже когда он уехал учиться в университет в Москву, а затем остался там, выиграв лотерейный билет в виде места спецкора одного популярного издания, их незримая непорочная связь продолжалась.
В конце семидесятых и в восьмидесятые годы Сергей Иванович приезжал на дачу крайне редко. Бывало, он отсутствовал здесь годами, если и выбирался домой, то часто не в дачный сезон, или же родители сами приезжали к ним в гости, застав сына на месте между командировками. Ему было совсем не до дачи, но все это время он знал, что она у него есть, и «Зеленая листва» тоже о нем знала и напоминала о себе через гостинцы матери и отца — варенье, травяной чай, ягодную настойку — и бесчисленные приветы.
Елену Федоровну «Зеленая листва» приняла быстрей, чем свекор и свекровь, которым поначалу девушка скорее не понравилась. Она втайне догадывалась, что именно дача выбрала ее себе в снохи. Не просто приняла, а именно выбрала, притянула, все решила сама.
В первое лето знакомства с Леной Сережа, конечно, привез ее показать родителям, и они, разумеется, все вместе отправились на «Зеленую листву». Там под перекрестными взглядами отца и матери своего жениха Лена постоянно ощущала на себе еще чей-то незримый взгляд, как будто за ней кто-то наблюдал. В обычном случае это наверняка было бы неприятно, но сейчас Лена чувствовала другое. Она была уверена, что этот кто-то смотрит на нее с интересом и нежностью. Этот кто-то был за нее. И хотя будущее еще не показывало ничего определенного, Лена уже знала, что когда-нибудь она будет здесь хозяйкой. Дремавшие, но уже готовые к пробуждению таинственные силы девушки здесь, на «Зеленой листве», дали о себе знать. Именно тут у нее случилось ее первое видение. Ее поселили в маленькой спальне с видом на утес. Глядя на него, она просыпалась, глядя на него, засыпала. И вот в кратком миге между сном и бодрствованием Лена увидела, как над Маячной горой, точнее над ее складкой, швом посередине, возвышается огромный треножник, похожий на Эйфелеву башню. «Если есть треножник, значит, должна быть и пифия! — смеялся Сережа в ответ на рассказанный полусон-полуявь. — И еще выходит, наше Пичугино — это новые Дельфы». С этого момента связь Елены Федоровны с «Зеленой листвой» стала такой же крепкой и необратимой, что и у ее мужа. И, находясь от дачи за тридевять земель, она часто говорила: «Сереж, хочу на дачу! Давай поедем».
