Лондон, любовь моя - Муркок Майкл Джон (бесплатные серии книг .txt) 📗
— Что ж, приятель. — Дядя Джим упер руки в бока, затянутые в костюм в тонкую полоску. — Видишь ли, на нашем старом ранчо нашлась бы работенка для таких, как ты. Если бы это зависело только от меня, я бы нанял тебя как пить дать. Но, сдается мне, ты сейчас чертовски нужен дома, а о нас не горюй. Ребята вернутся. А Хоппи ясно сказал мне: «Хочу, чтобы Малыш отправился на юго-западное ранчо и приглядел, что там к чему».
Именно в этот момент до меня дошло, что дядя Джим — это не мой дядя Джим, а его злобный двойник. Полицейские повели меня в машину, и он сопровождал нас до двери. Он сказал, что, к сожалению, не может поехать домой вместе со мной, потому что должен быть у премьер-министра. «То есть у Хоппи», — сказал он. Это было подтверждением обмана, ибо именно дядя Джим, а не Антони Идеи был Хопалонгом Кэссиди. Этот самозванец пытался представить Дьюда Идена старшим на ранчо! Я рассмеялся ему в лицо и менее чем день спустя опять пробрался туда, чтобы выяснить, почему настоящего Хоппи держат взаперти. На этот раз переодетый головорез скрутил мне за спиной руки и сделал бы что похуже, не объявись мой дядя. Помню, как детектив сержант Калпеппер в изумлении слушал, как видный государственныи чиновник на языке прерий умоляет меня скакать домой и позаботиться о прихворнувшей мамаше.
Несколько дней в Норбери я защищал наш дом, патрулируя его от окна к окну, а потом мама тихим голосом окликнула меня: «Что ты делаешь, Дейви?» Я не хотел ее беспокоить, и поэтому уверил, что все в порядке. Удостоверившись наконец, что опасность миновала, я сел на Хай-стрит на сто девятый автобус и снова поехал на ранчо. К этому времени я сообразил, что дядя Хоппи обманывал не меня, а предателей в собственном лагере, что он дал мне тайное предупреждение.
Когда меня обнаружили, я висел на стене сада, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад, потому что зацепился ногой за острие ограды. Какой-то репортер случайно сфотографировал меня, так что к вечеру о происшествии написали все лондонские газеты.
Правда, фотография застрявшего на ограде Даунинг-стрит мальчика в самодельных ковбойских штанах появилась только в «Стандарде». В остальных газетах просто излагались версии моей попытки спасти дядю Хоппи из рук бандитов. Меня нарекли малышом из Уайтхолла, юным Роем Роджерсом и техасцем Маммери и называли то цирковым наездником, то учащимся Итонского колледжа, сыном американского скотопромышленника или племянником Антони Идена. В тот вечер я вышел из больницы с двадцатью швами на бедре и узнал, что должен переехать к тете Шарлотте. Тетя Дейзи в это время занималась моей матушкой. Мне сказали, что я причинил всем огромное беспокойство. Вскоре после этого и маму, и меня отправили на восстановительное лечение, а затем я встретил свою первую возлюбленную и перешел под покровительство Джозефа Кисса, от которого и получил первые сведения о Лондоне и его легендах.
Пабы были узловыми точками, откуда расходились радиусами маршруты путешествий мистера Кисса. Маршруты эти были столь строго определены, что через какое-то время я научился почти в точности предсказывать, где в любое данное время дня можно было бы его обнаружить. Я стал его протеже. Рано утром я уходил из дома и отправлялся на его поиски. Даже если мне случайно не удавалось разыскать его, я наслаждался исследованием города в одиночку. Я любил его появления из вычурных дверей холборнских пабов, из неописуемых питейных заведений Мейфера, из таинственных переулков Сохо. Однажды я был свидетелем того, как он бежал, держа черную фетровую шляпу, трость и перчатки в руке, и его свободное пальто развевалось на ветру. Он был такой самоуверенный. «Я только что от своего психиатра, Болтон. О боже, мне так весело! — бросил он на бегу недоумевающему сухопарому книгопродавцу, раскладывавшему дешевые книжонки на лотке перед магазином. — Конечно, это ненадолго. Но разве не прекрасный сегодня день?» Не заметив меня, он исчез в дверях станции метро «Белсайз-Парк», надев шляпу, держа трость под мышкой и натягивая перчатки; билет торчал у него из нагрудного кармана. Чтобы догнать его, мне пришлось бежать.
В то время я еще очень мало знал о нем. Говорили, что он — человек театра, старый артист Золотого века варьете.
— Кажется, — сказал мне впоследствии Болтон, — он фокусник, но больше похож на актера из труппы Уолфита.
Я несколько раз видел Дональда Уолфита по телевизору.
— У него приятный голос, милый. — Похожая на кудрявую тень, из задней комнаты вышла миссис Болтон и подошла к тому месту, где я застыл, не отнимая руки от книг, выставленных на распродажу. — Кисс — еврейская фамилия?
— Он появляется здесь раз в месяц, но почти ничего не покупает: так, убивает время. Ему по душе дешевые глупые романы.
— Похоже, ему не везет в последнее время. — Миссис Болтон вытерла пыль с томиков Диккенса.
— Но одет он во все новое. Должно быть, одевается у портного. И приезжает на такси. Он ездит сюда к своему частному врачу. Психиатру.
— Но он как-то не очень похож на таких…
— Да он сам об этом говорит. — Продавцу не слишком хотелось продолжать разговор на эту тему. Вот если бы он рассказывал анекдот, то был бы рад, чтобы его послушали.
Впоследствии я ни разу больше не заходил в этот книжный магазин. Вместо этого я стал поджидать мистера Кисса в канцелярском напротив: мой друг слетал вниз с холма, говорил со всеми, с кем был едва знаком, и почти никогда не замечал меня. Постепенно, услышав множество подобных суждений о мистере Киссе, я как бы перешагнул через них и ощутил свое превосходство над теми людьми, кто их высказывал.
Когда мне исполнилось семнадцать, мистер Кисс начал водить меня в пабы. У него оказалось великое множество знакомых, большинство из которых были гораздо более эксцентричными, чем он сам. Мне, мальчику, который так рано оставил школу, он обеспечил великолепное образование. После своего нервного срыва я какое-то время ходил к репетитору, а потом на вечерние курсы. Потом я получил свою первую работу — должность курьера в транспортной конторе в Сити. Мои наниматели с постоянно расцвеченными выпивкой физиономиями сказали мне, что их контора расширяется.
И действительно, они продолжали нанимать сотрудников, стараясь разместить нас всех в одной большой комнате над кофейным складом на Пепис-стрит. К августу тысяча девятьсот пятьдесят шестого года в комнате размещались уже двадцать два человека, а над Лондоном висела страшная жара. Я часто убегал оттуда благодаря тому, что моей основной обязанностью была доставка фрахтовых документов в разные конторы в доках. Эта работа давала мне возможность много читать либо во время ожидания сертификации документов, либо по дороге, в общественном транспорте. В это время я начал писать свои статьи о Лондоне. Иногда, попадая в какой-нибудь доселе неведомый мне уголок города, я полностью забывал о своей работе и возвращался в контору очень поздно, даже после ее закрытия. Летняя жара нагоняла на меня дремоту, и неизбежно разразился скандал. Он не касался ни моих опозданий, ни моей рассеянности, а лишь замечания, которое я сделал нашей секретарше. Потом мне сказали, что она была любовницей директора, и я невольно задел больное место. Сама она не была на меня обижена, но вот он крепко рассердился, выдал мне зарплату за десять дней, а затем попросил очистить помещение, что я с радостью и сделал, а уже на следующей неделе работал на консультантов по менеджменту в «Виктории», где атмосфера представляла собой разительный контраст с теснотой и убогостью моей первой работы. Джозеф Кисс всегда, когда бы я ни попросил, давал мне хороший совет. Вскоре я уже продавал свои маленькие заметки, обычно от пятисот до тысячи слов, во многие периодические издания, включая «Джон О'Лондонз», «Эврибодиз», «Лиллипут», «Лондон мистери мэгезин», «Ивнинг ньюс», «Ривели», «Иллюстрейтед», «Джон Булл» и разные молодежные публикации. В те дни, хотя мы и оплакивали Золотой век газет и журналов, оставалось еще множество изданий, и вскоре после своего девятнадцатого дня рождения, благодаря поддержке и добрым советам мистера Кисса и его ходатайствам за меня перед редакторами, которых он встречал в пабах, я стал внештатным корреспондентом нескольких газет.
