Тетушка Хулия и писака - Льоса Марио Варгас (бесплатные версии книг .txt) 📗

Мы еще слушали рассказ Нелли, когда зазвонил телефон. То был Хенаро-сын: он хотел срочно меня видеть. Я спустился в его кабинет, уверенный, что на этот раз последует хотя бы нравоучение. Но он встретил меня так же радушно, как и в лифте, считая, что я в курсе всех его проблем. Несколько минут назад он переговорил по телефону с Гаваной и проклинал все на свете, потому что радиокомпания СМО, пользуясь его затруднениями, в четыре раза повысила цены на свои радиопроизведения.

— Такое невезение — это трагедия! Ведь у наших радиопрограмм была самая широкая аудитория! Рекламодатели боролись за время в таких передачах! — говорил импресарио, перебирая бумаги. — Какое несчастье опять оказаться в зависимости от акул из СМО!

Я спросил его, как чувствует себя Педро Камачо, видел ли он артиста и когда тот сможет вернуться на работу.

— Нет никакой надежды, — проворчал Хенаро-сын сначала как бы с раздражением, но затем смягчив тон. — По мнению доктора Дельгадо, психика Педро Камачо находится в процессе распада. Распада! Ты понимаешь, что это такое? Это значит — душа его разрывается на части, у него гниют мозги или что-то в этом роде. Отец спросил у врача, сколько месяцев может длиться выздоровление, и тот ответил: «Скорее всего несколько лет». Представляешь себе!

Он понурил голову, а потом с уверенностью ясновидца вдруг начал предсказывать мне, чего надо ожидать: узнав, что сценарии вновь будут поступать от СМО, рекламодатели прервут свои контракты или потребуют скидки на пятьдесят процентов. Но самое худшее — новые сценарии начнут поступать лишь через три-четыре недели, так как Куба Батисты превратилась в нечто непонятное, там царит террор диктаторского режима против партизанского движения, и компанию СМО лихорадит, кое-кто из ее сотрудников уже сидит в тюрьме. В общем, хлопот не оберешься. Однако и думать нечего оставить слушателей на целый месяц без радиопостановок. «Радио Сентраль» потеряет аудиторию, ее переманит радиостанция «Кроника» и «Радио Колониаль», они уже нанесли Хенаро первые удары, обратившись к аргентинской продукции.

— Кстати, я вызывал тебя в связи с этим делом, — добавил Хенаро-сын, глядя на меня так, будто увидел меня впервые. — Ты должен нам помочь, ведь ты — полуинтеллектуал. Для тебя это будет легкая работа.

Речь шла о том, чтобы исследовать склады «Радио Сентраль», где хранились старые рукописи, поступившие еще до появления Педро Камачо. Их надо было просмотреть, выяснить, которые из них можно использовать в ожидании поступления новых от СМО.

— Мы, конечно, заплатим тебе за это, — уточнил хозяин. — Мы здесь никого не эксплуатируем.

Я был бесконечно благодарен Хенаро-сыну и очень ему сочувствовал. В то время даже сто солей были бы для меня счастьем. Уже выходя из кабинета, я услышал его голос:

— Знаю, знаю — ты женился. — Я обернулся и увидел, что импресарио радушно кивнул в мою сторону. — Так кто же жертва? Полагаю, дама? Прими мои поздравления. Как-нибудь выпьем, чтобы отпраздновать это событие.

Из своей комнатушки я позвонил тетушке Хулии. По ее словам, тетя Ольга немного отошла, но не устает удивляться и все повторяет: «Ты с ума сошла!» Тетушка Хулия не очень огорчилась, узнав, что квартира не готова («Мы так долго спали врозь, что можно подождать еще пару недель, Варгитас!»), и сообщила: приняв хороший душ и сменив белье, она настроена очень оптимистически. Я предупредил, что не смогу обедать с ней вместе, так как буду бороться с кипой радиосценариев, и мы увидимся вечером. Подготовив передачу и еще две радиосводки, я отправился в подвалы «Радио Сентраль», в эту мрачную пещеру, затянутую паутиной. Войдя, я услышал, как в темноте шмыгают мыши. Всюду валялась бумага: в кипах, отдельными листками, разбросанная и связанная в пачки. От пыли и сырости я тут же расчихался. Работать здесь было невозможно, и я потащил ворох бумаг в каморку Педро Камачо, устроившись там за сооружением, которое служило ему письменным столом. От писаки не осталось и следа: ни сборника цитат и выражений, ни плана города Лимы, ни социопсихорасовой картотеки.

Сценарии СМО пришли в полную негодность, от сырости текст был едва различим, целые страницы обгрызены и загажены крысами и тараканами и перепутаны не хуже, чем в историях Педро Камачо. Выбирать оказалось не из чего, в лучшем случае можно было попытаться отобрать читабельные тексты. Я уже три часа чихал от аллергии, плавая в сиропных переживаниях героев фирмы СМО и пытаясь сварганить хоть какую-то радиотеатральную головоломку, когда дверь отворилась и появился Хавьер.

— Это невероятно! При всех своих нынешних проблемах ты еще одержим манией Педро Камачо, — возмущался Хавьер. — Я только что от твоих стариков — от дедушки и бабушки. Вот поинтересуйся, что творится вокруг, и содрогнись!

Он бросил на стол, заваленный мелодрамами, два конверта. В одном было письмо, оставленное мне отцом накануне ночью. В нем говорилось:

«Марио! Даю сорок восемь часов, чтобы эта женщина покинула страну. Если она не подчинится, я с помощью влиятельных лиц приму все меры и она жестоко поплатится за свою наглость. Что касается тебя, хочу, чтобы ты знал: я вооружен и не позволю тебе издеваться надо мной. Если ты не послушаешься — в буквальном смысле слова — и эта женщина не уедет в указанный срок, я убью тебя пятью пулями, как собаку — прямо на улице».

Он подписался полностью — имя и обе фамилии [69], поставил число и приписал: «Можешь просить защиты у полиции. А чтобы тебе окончательно все было ясно, я еще раз расписываюсь под своим намерением застрелить тебя, как собаку, где бы ты ни был». Действительно, отец вторично поставил свою подпись, и она выглядела еще решительнее, чем первая. Второй конверт для меня полчаса назад вручила Хавьеру бабушка. Конверт был из полиции, в нем лежала повестка из комиссариата района Мирафлорес. Мне надлежало явиться туда завтра к девяти часам утра.

— Письмо — это еще не самое худшее. А вот судя по тому, каким вчера я видел твоего отца, он вполне может осуществить свою угрозу, — успокоил меня Хавьер, влезая на подоконник. — Ну, что же будем делать, дружок?

— Прежде всего надо посоветоваться с адвокатом, — единственно, что пришло мне в голову. — Относительно брака и всего остального. Ты знаешь кого-нибудь, кто примет нас бесплатно или по крайней мере поверит в долг?

Мы отправились к молодому адвокату, родственнику Хавьера, с которым несколько раз развлекались на пляже Мирафлореса. Он был очень любезен, историю в Чинче воспринял с юмором и даже подшучивал надо мной. Адвокат разъяснил: брак не является недействительным, но его можно объявить недействительным, потому что в моем свидетельстве о рождении были подделаны даты. Однако для этого необходимо судебное разбирательство, если же такового не будет, то через два года брак автоматически вступает в силу и аннулировать его уже невозможно. Что касается тетушки Хулии, то ее в самом деле можно обвинить «в растлении малолетних», заявив об этом в полицию, можно даже на время заключить ее в тюрьму. Разумеется, в таком случае будет суд, но юрист выразил уверенность, что при данной ситуации, то есть учитывая, что мне не двенадцать, а восемнадцать лет, обвинение не добьется наказания: любой суд меня оправдает.

— Во всяком случае, если твой папаша захочет, он может доставить Хулите несколько пренеприятнейших минут, — закончил Хавьер, когда мы возвращались на радиостанцию. — Правда, что у него есть связи в правительстве?

Я не знал, возможно, и нашелся бы среди друзей отца какой-нибудь генерал или он сам был кумом какого-нибудь министра. Вдруг я решил: не буду ждать следующего дня для выяснения, что нужно от меня полиции. Я попросил Хавьера помочь мне выловить что-нибудь подходящее в бумажном море радиодрам «Радио Сентраль» и разрешить сомнения относительно полиции сегодня же. Он согласился и даже пообещал, что, если меня посадят в тюрьму, он будет меня навещать и всегда передавать сигареты.