Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс (книги хорошего качества TXT) 📗
– Ничего, вот встанем на ноги – подтянем «перцев» на годовщину! – пообещал я.
По части народного творчества достижения тоже были. Пусть скромные, но были. Мы с Леонычем на пару родили ни много ни мало, а обложку первого номера. Созерцание капель воды и ветвей сакуры оказалось ненапрасным – Главного редактора пробило-таки на аццкий креатив. Хотя того количества травы, которой он скурил в Инженерном вполне могло хватить и на нечто большее.
Как сейчас помню, когда Главный редактор, взволнованный и осененный прибежал ко мне, я подменял Гендоса-Горбуноса в подвале. На «ноль-седьмом» посту.
– Фил! – заорал он еще издали, распугав группу подростков.
– Что?! – отозвался я зычно.
Главред в три прыжка покрыл разделяющее нас расстояние, обнял меня так крепко, что аж ребра хрустнули, с легкостью подбросил в воздух, и наконец радостно гаркнул прямо в ухо:
– Я придумал первую обложку!
– Ну давай, – говорю, опасливо отодвигаясь, – порадуй старика.
Леоныч немного отдышался и начал радовать:
– Представь!..
– Представил! – с готовностью отозвался я.
Опыт общения с творцами и художниками всех мастей у меня к тому времени накопился немалый. Один Кулагин с его оригинальным песенным жанром чего стоил. Секрет прост. С творцом, впавшим в созидательную лихорадку, как и с сумасшедшим лучше не спорить. С творцом надо во всем соглашаться. Будет совсем хорошо, если еще найдутся душевные силы его похвалить. Хотя в большинстве случаев это очень непросто.
Но Леоныча было не так просто сбить с толку. Он сделал резкий отрицающий жест:
– Рано! Я еще ничего не сказал.
– Блин, давай дальше! – я изнывал от нетерпения, хотя и был немного уязвлен в своей профессиональной гордости: Главный художник-то – все-таки я.
Леоныч взъерошил мне волосы и замахал руками:
– Короче, представь. Синее-синее, безоблачное небо. Нет, пара облачков есть… Ну так, сзади. Солнце. Горы. На самой вершине самой скалистой горы стоит такой мощнорукий кекс…
– Как ты? – уточнил я.
Леоныч не заметил подколочки:
– А? Ну да… Как я. Такой неформальный, экстремальный, набитый весь, с пирсингом в носу. Ну вот типа Киддиса, только стриженного.
– Пирсинг одобряю, Сань! И Киддиса тоже. А чего он там стоит? На горе-то?
– Ты будешь слушать?!
– Буду!
– Он там стоит, как ты уже, наверное, догадался не просто так. Он там стоит с велосипедом. С могучим горным даунхилом фирмы «Kona». И он собирается вот-вот с горы на нем съехать.
– Блять, да он герой! – воскликнул я в восторге.
– И еще он целует крест! Перед спуском, понимаешь? – Леоныч продемонстрировал как именно мощнорукий Киддис целует предмет культа. Получилось это у него чрезвычайно впечатляюще.
– Н-да… Жирняво! – искренне похвалил я для начала. Однако потом добавил: – Но логотип «Kona» надо будет замазать. А крест придется совсем убрать.
– Почему?! – завопил Леоныч. – В кресте же вся изюмина!
– Сейчас объясню почему…
Тут я отвлекся, так как мое внимание привлек бородатый и хайратый гражданин в бывалой брезентовой штормовке. Хайратый гражданин намеревался осмотреть третьяковские достопримечательности с сорокалитровым рюкзаком «Ермак» за плечами. На ногах он имел страшные, подбитые гвоздями-дюбилями туристические говнодавы, а его редкие нечесаные волосы были перетянуты на шишковатом лбу замызганной хипповской ленточкой. Дитя цветов, бля, понятно…
– Аллё, товарищ! – позвал я его ласково.
Он никак не отреагировал. Видать, плохо слышит, сердешный.
Лицо хайратого гражданина настораживало выражением мрачной решимости. Можно было подумать, что посещение Третьяковки для него есть вопрос жизни и смерти. Вряд ли он, конечно, шахид-бомбист, но один хрен – мне такие кадры в экспозиции не нужны. Я поймал таинственного незнакомца за рукав брезентухи.
– Товарищ! Рюкзачок-то придется в камеру хранения сдать. Курточку – в гардеробчик. И тапки на ботиночки наденьте, пожалуйста! – попросил я его самым дружелюбным тоном.
И, разумеется, это оказался типичный представитель породы правдолюбов, стопроцентный деморосс, демократ первой волны. «Фа-шизм не пройдет! Ель-цин! Ель-цин! Ака-де-мик Са-ха-ров, Са-ха-ров! Межрегиональная депутатская группа! Евдокия Га-ер! Сво-бо-ду Литве!». Везет мне на эту шушеру…
Похоже было, что деморосс уже имел тесные сношения с Михаилом Борисовичем на Главном входе – уж очень он выглядел взвинченным и напряженным в холке. Нервы деморосса были на пределе или даже уже за ним. Не приходилось сомневаться, что Михаил Борисович выпотрошил этого туриста, как енотовидная собака утку-крякву.
– Да что же это такое! – взвился деморосс, блистая из-за толстых очков безумными глазами. – Не крути мне руки, щенок! Сейчас не тридцать седьмой год!
Я немного припух, если честно. Причем здесь тридцать седьмой год?
– Это вы мне? – переспросил я растерянно.
Деморосс бесновался, брызгал слюной и скалил желтые зубы:
– Да, тебе! Тебе, подонок!
Здра-а-ассь, приехали… Я вздохнул, сказал: «Ну что же, очень жаль…», и сделал шаг назад и в сторону. Из-за моей спины вышел Леоныч. Так бывало выходила из предрассветного арктического тумана на союзные конвои зловещая гора линкора «Тирпиц» – как карающий меч Немезиды, как высшее правосудие. Отвлекаясь от пошловатой патетики и исторических преувеличений, стоит заметить, что когда Леоныч хотел произвести серьезное впечатление, то как-то очень легко добивался желаемого эффекта. Он как будто надувался весь изнутри, становился просто грудой мышц с маленькими и злыми оловянными глазками. Не всякий профессиональный браток умел генерировать такой взгляд. Поверьте, я, коренной ореховец, прекрасно знаю, о чем говорю.
– Слышь, урод… Щас твой нос будет у тебя в жопе. – коротко проинформировал Леоныч хайратого.
Деморосс враз поскромнел:
– Но… Как вы смеете… Это безобразие! Меня уже проверяли на входе… Отняли ледоруб!
Стало быть, я не ошибся – это наш ученый-физик так его взбаламутил. Но, однако, каков фрукт: «Отняли ледоруб»! Да если бы не я, сейчас бы уже пара трупов с проломленными черепами остывала в залах! Это же маньяк самый настоящий! Леоныч оттеснил деморосса за стойку Администратора и там, вдали от любопытных глаз, мы продолжили обмен мнениями.
– На кой тебе ледоруб в Третьякове, мудло очкастое? – спросил его я. – Что ты тут рубить собрался? Тут тебе что, гора Казбек?
Вопросы являлись риторическими, и ответа не требовали. Мы без лишнего шума вывели баломута за ворота Галереи. Турист был морально сломлен и сопротивления не оказывал.
– Придешь за ледорубом – я его тебе в гудок забью, – пообещал ему Леоныч на прощание.
И мы вернулись на «ноль-седьмой».
– Так почему же крест не подходит? – спросил Леоныч.
– По соображениям политкорректности, разумеется.
– Ну-у-у-у! – с сомнением протянул Главный редактор.
– Баранки гну! – ответил я.
Это был подходящий повод перехватить инициативу, а там, глядишь, и интеллектуальное лидерство в коллективе вообще. Всегда приятно объяснять человеку элементарные вещи и прописные истины – риска обосраться никакого, а авторитет заработаешь.
– Вот смотри, – сказал я. – Он у тебя целует крест перед спуском. Это, допустим, хорошо, это драматично. Но сразу возникает вопрос. Крест какой? Православный? Католический?
– Да какая разница! – начал было Леоныч, но тут же спохватился: – Хотя, да… Это я не подумал.
– О нескольких миллионах татар ты тоже не подумал. Да плюс башкиры.
– А чё, башкиры?
– Они же мусульмане! Буряты, например, вообще буддисты. А ведь есть еще евреи, Сань! Они, правда, в основном в шахматишки… Но все равно, согласись, нелепо по глупости терять потенциального читателя. Ты бы стал покупать журнал, на обложке которого перец с пейсами и в ермолке жахает шестиконечную?
Леоныч оттянул свои знаменитые зига-зага подтяжки и с силой треснул ими о мощный торс:
– Нихт капитулирен! Дойч убер аллес!
