Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
Пожалуйста.
Кодзуэ Ямал
Почему я? У нас с ее сыном одно и то же имя, из одинаковых иероглифов: «эй» – волшебство, «дзи» – земля. Я никогда раньше не сталкивался с таким сочетанием, но не может быть, чтобы Кодзуэ Ямая включила меня в список своих доверенных лиц только из-за этого совпадения. В поисках ключа я переключаю память на нашу первую встречу, но не нахожу ничего.
И нет никакого способа это выяснить.
Я кричу вниз:
– Матико? Сегодня в газетах есть какие-нибудь громкие сообщения?
– Что? – говорит Матико.– Ты хочешь сказать, что ничего не слышал?
– О чем?
Матико читает заголовок на первой странице:
– «ПРИСТУП ОТКРОВЕННОСТИ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ПОЛИТИКА: «Я НЕ БЕРУ ВЗЯТОК!» ЧЕСТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ МИНИСТРА ПОТРЯСЛО ЕГО КОЛЛЕГ!»
Выдавливаю улыбку и закрываю дверь. Итак, Кодзуэ Ямая тоже мертва. Меня охватывает жалость к этой женщине с израненной душой, которая навестила меня, когда я гостил в обители сказок. Но ввязываться в это дело глупо. Хранить этот диск у себя – самоубийство. Я кладу его в тот уголок своего жилища, куда заглядываю реже всего, в коробку с презервативами под кучей носков – пусть полежит там, пока я не придумаю, как поступить. Если ни сегодня, ни завтра мне в голову не придет стоящего решения, лучше всего будет бросить его в реку и надеяться, что другой адресат окажется мудрее и храбрее меня. От волнения я представляю, как мы все выстроились в ряд на мосту и выбрасываем свои диски, охваченные одинаковым приступом трусости. Я меняю воду для Кошки, включаю свой вентилятор, разворачиваю футон и пытаюсь уснуть. Несмотря на то что я не спал уже двадцать часов, госпожа Ямая не выходит у меня из головы. Похоже, мне предстоит роковая неделя, я уже ощущаю ее железную хватку. Глухие удары пульса. Негнущееся копье разит непробиваемый щит.
Прихожу на работу, когда вторник испускает последний вздох. К тому моменту, когда я надеваю поварской фартук и белую бандану, уже родилась среда. Рядом останавливается большая группа отработавших смену таксистов и заказывает огромное количество пиццы, судя по всему – для корпоративной вечеринки, и я работаю без передышки полтора часа. Наш коротковолновый приемник перескакивает с частоты на частоту, как ему заблагорассудится, раскачиваясь между станциями, вещающими на китайском, испанском и еще каком-то языках.
– На филиппинском, мэн,– заявляет Дои.– Стратосферный эфир сегодня ночью гиперчист, мэн. Носом чую.
В ожидании, пока геенна разрешится от бремени его пиццей, он сидит в загоне и курит сигарету собственного изготовления. Вот он трет себе глаз:
– Миякэ, мне сюда что-то попало, в самый уголок – передай зубочистку, а, мэн?
Игнорируя дурные предчувствия, передаю зубочистку.
– Спасибо.
С ее помощью Дои оттягивает веко вниз.
– Бесполезно. Ты не посмотришь? По-моему, там какая-то мошка.
Я подхожу совсем близко, смотрю. Вдруг Дои чихает, его голова дергается, и зубочистка вонзается в глазное яблоко. Мне в лицо бьет тугая струйка белой жидкости.
– Черт! – визжит Дои.– О, черт! Терпеть не могу таких вещей!
Замираю как вкопанный, там, где стоял, не в силах поверить, что действительность может быть так нелепа. В окошечке появляется Сатико. Бессвязно бормочу – она качает головой; я замолкаю.
– Купиться раз – это ничего, Миякэ, но после второго тебя можно считать господином Простофилей. Дои, если ты потратишь впустую еще хоть одну упаковку сливок для кофе, я вспомню, что я – госпожа Помощник Управляющего, и урежу тебе жалованье. Я не шучу.
Дои посмеивается, и я понимаю, что меня снова поимели.
– Слушаю и пооовинуюсь, атаманша.
Сатико обращается к некоей мистической силе над нашей геенной:
– Это что, моя карма – быть надзирательницей в сумасшедшем доме, жизнь за жизнью, снова и снова, пока у меня не получится все как надо? Миякэ, двойной «Титаник», толстый корж, побольше акульего мяса.
Я кладу в коробку пиццу для Дои. С победоносным видом он удаляется. Я все думаю про посылку госпожи Ямаи. Томоми проскальзывает в загон на один из своих бесконечных «кофейных перерывов». Она рассказывает, какая чертовски горячая у нее жизнь («горячий» – явно ее любимое словечко), и спрашивает, откуда я знаю, что Аи не имитирует оргазм, когда мы занимаемся сексом, потому что, когда у нее самой была интрижка с господином Нероном, она частенько чувствовала, что обязана подогреть события, ведь мужчины такие неуверенные в себе. Томоми действует на меня, как тарантул в трусах. Она выпускает коготки и с нетерпением ждет ответа. Меня, можно сказать, спасает залетевшая к нам оса размером с игрушечный вертолет. Томоми принимается визжать: «Убей ее! Убей ее!» – и бежит обратно за прилавок. Окошечко плотно захлопывается. С минуту оса с жужжанием нарезает круги по пекарне, изучающе поглядывая на меня своими мульти-оптическими глазами, и приземляется на Лаос. Мне трудно сосредоточиться на пицце, но, по мне, лучше такая компания, чем Томоми. Забираюсь на стол у стены и с размаху прижимаю к Юго-Восточной Азии пластмассовую коробку. Оса начинает гудеть «умрем-под-звуки-труб» и пытается пробить дыру в пластмассе. Мне нестерпимо хочется почесаться, и, вместо того чтобы закрыть осу в коробке и потом выпустить, я теряю голову и впихиваю коробку за вытяжку, которая находится вровень со стеной. С едва слышным хрустом трубный глас затихает.
– Последние герои боевиков,– говорит Онидзука, трогая пальцем пирсинг в своей нижней губе. Он всегда входит незаметно, как привидение, и говорит так тихо, что мне почти приходится читать по губам. Он кивает в сторону геенны, где лежит пицца, в ожидании, когда ее упакуют.– Это моя «Королева эскимосов» для «Кей-ди-ди»? Клиенты меня дерьмом обольют, если будет холодная.
Окошечко с треском приоткрывается.
– Убил? – спрашивает Томоми.
– С осой все в порядке,– отвечает Онидзука.– А вот Миякэ разбился в лепешку, когда пытался удрать от нее через вытяжку.
Томоми осторожно посмеивается, проверяя, можно ли меня сердить. Онидзука берет пиццу и выходит, не сказав ни слова. Минуту спустя возвращается Дои – я мог бы поклясться, что вчера он прихрамывал на левую ногу, но сегодня с ней все в порядке,– и Томоми рассказывает ему про осу. И наркоторговец на пару с королевой зла принимаются обсуждать, виновен ли я в убийстве живого существа.
– Это была всего лишь оса,– говорю я.– Там, откуда она взялась, их полным-полно.
Для Томоми этого недостаточно:
– Там, откуда мы взялись, людей тоже полным-полно, но разве это оправдывает убийства?
Это ужасно глупый спор – особенно если вспомнить, как Томоми визжала: «Убей ее! Убей!» – поэтому я отворачиваюсь и смотрю, как пицца дюйм за дюймом ползет сквозь геенну. Когда я снова прислушиваюсь к разговору, Дои с Томоми рассуждают о воронах.
– Говори, что хочешь,– заявляет Томоми.– Но вороны – умные создания.
Дои качает головой:
– Вороны – это фашисты с крыльями, мэн. Привратник в нашем доме как-то отогнал одну из них метлой. На следующий день эта самая ворона спикировала на него и клюнула в голову, причем до крови, мэн. Ворона? Напала на привратника в форме? Чудеса, мэн. Такая же редкость, как короткое замыкание.
Томоми точит карандаш для век и щелчком открывает карманное зеркальце.
– Слабые – мясо, сильные – мясники.
Добраться от Уэно до Кита-Сэндзю просто даже в часы пик, потому что в идущих туда подводных лодках нет никого, кроме рабочих, едущих с ночной смены, да миллионеров-оригиналов. Подлодки, что направляются в сторону Уэно, до отказа набиты человеческим грузом. Токио – это модель повторяющегося «большого взрыва», который, как говорят, и породил вселенную. Взрыв происходит в пять вечера, и человеческое вещество отбрасывает к окраинам, но в пять утра оно вновь подчиняется силе притяжения и несется обратно к центру, чтобы успеть к очередному взрыву. Мои поездки не подчиняются естественным законам Токио. Я смертельно устал. Бросить поиски отца – чтобы к этому привыкнуть, нужно время. Сегодня Аи придет ко мне в капсулу, когда закончится репетиция, часов в пять вечера. Ее ужин – это мой завтрак. К моему облегчению, она вызвалась готовить сама – из-за диабета она предпочитает сама выбирать еду. А назвать мой кулинарный репертуар ограниченным – значит похвастаться. Когда я иду от Кита-Сэндзю в «Падающую звезду», полнеба застилает причудливое облако. Велосипедисты, женщины с детскими колясками, таксисты останавливаются поглядеть на него. Половина неба – чистейшая октябрьская лазурь, другая половина – мрачное, клубящееся грозовое месиво. Вихрь подхватывает и уносит полиэтиленовые пакеты. Бунтаро пришел в салон пораньше, чтобы свести баланс после недельного отсутствия. Он смотрит на меня и принюхивается.
