Человек воды - Ирвинг Джон (книги .txt) 📗

— Я не думаю, что этот фильм когда-нибудь покажут у нас, — заметил отец.

— Те фильмы, которые мы хотели бы посмотреть, у нас никогда не идут, — проворчала мать.

Фильм еще не покинул пределов Нью-Йорка, хотя и был объявлен в Бостоне, Сан-Франциско и в художественных кинотеатрах еще нескольких городов. Он мог добраться до больших студенческих городков, однако весьма сомнительно, чтобы он — слава богу! — дошел до таких мест, как Портсмут, Нью-Хэмпшир. Богус тоже еще не видел его.

Он целый месяц проходил интервью в Бостоне и окрестностях города, время от времени приезжал домой на выходные, чтобы облегчить язву отца и выказать ему свою благодарность — на самом деле искреннюю — за подаренный им новенький «фольксваген». Так сказать, подарок в честь получения степени, усмехался он.

Становилось все более и более очевидным, что с поиском работы следует подождать до весны; он обнаружил, что его новенький диплом имеет такую же привлекательность и значимость, как и наличие свеженачищенных, сверкающих ботинок. Вакансии находились исключительно в государственных высших школах [37]. Почему-то степень в области сравнительной литературы и диссертация по нижнему древнескандинавскому считались недостаточным основанием для получения места преподавателя курса мировой культуры, от Цезаря до Эйзенштейна, и сочинений на английском. К тому же он понятия не имел, что представляют собой шестнадцатилетние мальчики.

Отец смешал очередную порцию молока с медом для себя и бурбон для Богуса с таким выражением, которое явно разоблачало его желание обменяться желудками с сыном.

Богус прочитал кое-что еще из материнской коллекции рецензий.

«Нью-Йоркер» писал, что приятно было посмотреть «необычный, вносящий свежую струю фильм американского производства, который заставляет зрителя верить происходящему до крайней степени. Тот эффект, которого достигает Пакер вместе со своей новой командой единомышленни-ков-неактеров, наверняка заставит некоторых из наших суперзвезд почувствовать себя в опасности или, по крайней мере, обозлиться на своих сценаристов. Главный актер Богус Трампер (чьи саунд-треки зачастую слишком заумны) с большим успехом изображает ушедшего в себя, поверхностного человека, утратившего умение общаться с женщинами во всех смыслах…»

«Женщины — просто красавицы! — провозглашала „Виллидж войс“. — Что отсутствует в фильме Пакера, так это ключ к разгадке: что заставляет этих двух искренних и совершенно великолепных женщин связываться с таким слабым, никчемным, ничего не добившимся в жизни мужчиной…»

«Плейбой» назвал фильм «унылым и запутанным», в нем якобы «сексуальная энергия героев скрыта не больше чем роскошные изгибы тела под тончайшим шелком…».

Несмотря на одобрение «ярких сцен фильма», «Эсквайр» находит конец фильма «эмоциональной дешевкой. Эпизод с беременностью — не более чем старый, затасканный трюк, рассчитанный на взрыв сочувствия у зрителя».

Что за эпизод с беременностью?

«Сатурдэй ревью», наоборот, полагает, что концовка фильма «сделана в лучших традициях Пакера. Показанная как бы невзначай беременность героини сводит на нет все заумные рассуждения и неоспоримо доказывает, что она его любит…».

Черт побери? Кто кого любит? Кого любит? Неужели Пакер выжал сопли из того, что Бигги недавно родила ребенка от Коута? Но как он все это связал?

«Лайф» выразился невнятно. «Поверхностное изложение сюжета требует более продуманного конца; схематичное развитие событий, которое не идет вглубь; вместо этого мы видим шарнирное соединение историй — простое наслоение случайных эпизодов — все это было бы претенциозным, если бы автор сделал драматический конец, с акцентом на полной деградации героя. „Облом“ не ведет нас к такой банальной мысли. Вместо этого в последних кадрах, где трогательно изображена беременность — кадрах светлых, но прозаичных, — Пакер достигает определенной недосказанности…»

Недосказанности о чем? Богус пришел к заключению, что ему необходимо посмотреть этот долбаный фильм.

Главная причина, по которой ему хотелось посмотреть этот фильм, не имела ничего общего с рецензиями. Он очень хотел снова увидеть Тюльпен, но не мог вынести мысли о том, что она может увидеть его. Трампер, как вуайериет и пристрастный зритель, должен был пойти и посмотреть «Облом».

У него было назначено собеседование в Колледже свободного искусства «Литчефилд Коммунити» в Торрингтоне (Коннектикут), который находился более или менее по дороге в Нью-Йорк. После собеседования он мог бы пробраться в город и посмотреть фильм.

Как выяснилось, вакансия открывалась на две группы слушателей обзорного курса британской литературы и на две группы вводного курса писательского мастерства для начинающих. Рекомендации Трампера, в особенности владение нижним древнескандинавским, произвели на декана факультета английской литературы и языка неизгладимое впечатление.

— Господи! — воскликнул он. — Да у нас здесь нет даже необходимости в иностранных языках.

В голове Богуса все бурлило, когда он добрался до Виллидж, как раз вовремя, чтобы успеть на девятичасовой сеанс «Облома». Увидев свою фамилию среди тех, кто работал над звуком, и в списке актеров, он пришел в возбуждение, хотя и постарался справиться с волнением. Окончательная версия оказалась более гладкой, чем он помнил; он обнаружил, что смотрит на экран с любопытством, как в некий альбом с фотографиями старых друзей в маскарадных одеждах. Но все выглядело очень знакомым: он все помнил до самых последних кадров, до той сцены, о которой лишь слышал, — когда Тюльпен в ванной говорит Ральфу и Кенту, что им пора уходить.

Затем он увидел те эпизоды, которые смонтировал сам накануне бегства. Ральф изменил лишь их порядок. Сначала Трампер покидает зоомагазин, говоря: «До свидания, Ральф. Я больше не хочу быть в твоем фильме». Потом Трампер, Тюльпен и Кольм едут на метро в Бронкский зоопарк, а голос Трампера за кадром произносит: «Прости, Тюльпен, но я не хочу ребенка».

В конце шло несколько новых кадров.

Тюльпен в спортивном трико показывает упражнения для рожениц: глубокое дыхание, какие-то смешные выпады в стороны и так далее. Голос Ральфа за кадром комментирует: «Он оставил ее».

Затем крупный план Тюльпен в монтажной; камера показывает ее со спины: она сидит и только в тот момент, когда поворачивает голову, становится узнаваемой в профиль. Она не сразу замечает присутствие камеры, она бросает через плечо взгляд в объектив, затем отворачивается. Ей больше нет дела до камеры. За кадром Ральф спрашивает: «Ты счастлива?»

Тюльпен выглядит умиротворенной. Она поднимается с рабочего места и делает странный жест: сзади ее локоть взлетает вверх, словно птичье крыло. Но Трампер догадывается: она приподнимает свою роскошную грудь тыльной стороной ладони.

Когда Тюльпен поворачивается в профиль к камере, видно, что она беременна.

«Ты беременна», — ворчливо произносит голос Ральфа.

Тюльпен спокойно смотрит в объектив, ее руки одергивают вокруг большого живота бесформенные складки платья для беременных.

«Чей это ребенок?» — с напором спрашивает Ральф.

Никакой заминки не происходит, только небрежный жест грудью, но она не поворачивается лицом к камере. «Его», — говорит Тюльпен.

Кадр останавливается, поверх него появляются титры.

Когда фильм закончился, в кинотеатре Грин-вич-Виллидж вокруг Трампера образовалась давка. Он сидел не двигаясь, словно находился под наркозом, пока до него не дошло, что его неуклюжие колени мешают людям пройти; затем он встал и вышел в проход вместе с толпой.

В ядовитых сладковатых испарениях, в хилом свете холла молодежь закуривала сигареты и топталась по кругу; захваченный медленно движущейся толпой, Трампер слышал обрывки разговоров.

— Настоящее дерьмо собачье, — заявила какая-то девица.

— Я не знаю… я не знаю, — пожаловался кто-то.

— Пакер все больше и больше зацикливается на самом себе, тебе не кажется?