Чужое сердце - Свинаренко Антон (чтение книг TXT) 📗
– Присядь, – сказала мама, отводя меня в кухню. – В жизни так не бывает. Как ты сама сказала журналистам…
– Ты меня видела?
– Тебя показали по всем каналам, Мэгги. Даже по CNN. – Лицо ее просияло. – Мне уже позвонили четыре человека, чтобы похвалить тебя.
Я вдруг вспомнила, как сидела в кухне у родителей и мучительно пыталась выбрать профессию. Тогда мама села рядом и, опершись на локти, спросила; «А что тебе нравится делать?» – «Читать, – сказала я. – И спорить». Она улыбнулась: «Мэгги, солнышко, тебе же на роду написано стать адвокатом».
Я зарылась лицом в ладони.
– Я была полной дурой. Руфус меня уволит.
– За что? За то, что тебе хватило смелости сказать то, о чем все думали молча? Сложнее всего в мире поверить, что человек может измениться. Всегда проще притворяться, что все нормально, чем признать, что ты ошибался.
Она протянула мне ароматную миску, от которой тянулась струйка пара. Пахло розмарином, перцем, сельдереем.
– Я сварила тебе суп. Сама.
– Ты сама сварила мне суп?!
Мама закатила глаза.
– Ну ладно. Я купила суп, который кто-то сварил сам.
Я слабо улыбнулась, и она коснулась моей щеки.
– Мэгги, – сказала она, – поешь.
Уже вечером, когда мама вымыла посуду и убрала в кухне, я уснула на диване в гостиной. Под боком у меня свернулся калачиком Оливер. Мне снилось, что я иду ночью в своих любимых туфлях на высоких каблуках, но они мне жмут. Я опускаю взгляд – и вижу, что под ногами у меня не трава, а битое стекло, похожее на растрескавшийся пустынный ландшафт. Каблуки постоянно застревают в этих трещинах, и наконец мне приходится остановиться, чтобы спасти свою обувь.
Высвободив туфлю, я случайно вырвала кусочек земли – и внизу забрезжил свет. Чистая, жидкая лава. Я отколола каблуком еще один кусок – и вверх потянулись все новые и новые лучи. Я выковыривала дыры, и оттуда лился свет. Я танцевала – и весь мир засверкал. Так ярко, что мне пришлось зажмуриться; так ярко, что на глаза навернулись слезы.
Джун
Слушай, сказала я Клэр в ночь перед трансплантацией, как это происходит.
Сначала тебя отвезут в операционную и вколют анестезию.
«Хочу винограда», – сказала она. Виноград она любила гораздо больше, чем жвачку, хотя сгодился бы и имбирный эль.
Тебя приготовят, накроют простыней. Грудную клетку откроют с помощью специальной пилы.
«А больно не будет?»
Конечно, нет, сказала я. Ты же будешь крепко спать.
Я знала все этапы процедуры не хуже любого пациента. Я долго и тщательно ее изучала.
«А что дальше?»
Потом тебе зашьют аорту, полую верхнюю вену и полую нижнюю вену. Поставят катетеры. Потом тебя подключат к аппарату «искусственное сердце и легкие».
«А это что такое?»
Это такая машина, которая будет делать все за тебя. Она будет выкачивать венозную кровь из обеих полых вен и возвращать артериальную через канюлю в аорту.
«Клевое слово – канюля. Мне нравится, как оно звучит».
Я умышленно пропустила фазу удаления сердца: сперва разрежут полые вены, затем – аорту.
«Продолжай».
Его сердце (сама знаешь чье) омоют в кардиоплегическом растворе.
«Так можно было бы назвать средство для мытья машин».
Ну, будем надеяться, это все же другое средство. Там полно нутриентов и кислорода, и он не дает сердцу биться, пока оно не отогреется.
«А что потом?»
Потом новое сердце переселяется в свой новый дом, сказала я и постучала ее по груди. Сначала сошьют левые пазухи, потом верхнюю полую вену, потом – нижнюю, потом – легочную артерию, а потом уже – аорту. Когда все связи установлены, с аорты снимут зажим и теплая кровь потечет по сосудам и…
«Подожди, дай я угадаю! Сердце начнет биться».
И вот несколько часов спустя Клэр улыбалась мне с больничных носилок. Мне как маме несовершеннолетней позволили проводить ее на операцию и подождать, пока подействует наркоз. Я села на табурет посреди блестящих инструментов и ослепительных огней и попыталась по добрым глазам узнать знакомое лицо хирурга над маской.
– Мама, – сказала Клэр, беря меня за руку.
– Я здесь, детка.
– Я не ненавижу тебя.
– Я знаю, детка.
Анестезиолог надел ей маску.
– А теперь давай посчитаем, солнышко. В обратном порядке, начиная с десяти.
– Десять, – сказала Клэр, глядя мне в глаза, – девять, восемь.
Веки ее отяжелели.
– Семь, – пробормотала она, но уже неразборчиво.
– Если хотите, поцелуйте ее, – предложила медсестра.
Я потерлась бумажной повязкой о нежный выступ ее скулы.
– Возвращайся ко мне, – прошептала я.
Майкл
Через три дня после смерти Шэя – и через два после похорон – я вернулся на тюремное кладбище. На скученных могильных камнях виднелись лишь номера. Могила Шэя была еще голой – клочок сырого грунта. И тем не менее только к ней кто-то пришел. На земле сидела, поджав ноги, Грейс Борн.
Я помахал ей, и она привстала.
– Отче, как я рада вас видеть!
– И я вас, – улыбнулся я.
– Отличную вы отслужили службу. – Она опустила взгляд. – Вам, наверное, показалось, что я вас не слушаю, но я на самом деле слушала.
На похоронах Шэя я не прочел ни единой строчки из Библии. И из Евангелия от Фомы я тоже не читал. Я создал собственное Евангелие – благую весть о Шэе Борне – и говорил от чистого сердца перед теми немногими, кто пришел: Грейс, Мэгги, медсестра Альма.
Джун Нилон не пришла: она постоянно дежурила у постели дочери, приходившей в себя после пересадки. Правда, она прислала букет лилий, и те, увядая, все еще лежали на могиле.
Мэгги рассказывала, что врачи очень довольны исходом операции. Сердце запрыгало, как заяц. Клэр должны выписать уже к концу недели.
– Вы слышали о пересадке? – спросил я.
Грейс кивнула.
– И я знаю, что, где бы он ни был, он очень рад. – Она стряхнула с юбки пыль. – Я уже собиралась уходить. Мне нужно вернуться в Мэн к семи часам, работа.
– Я позвоню вам на неделе, – сказал я.
Я не лгал. Я обещал Шэю заботиться о Грейс – но, если честно, мне кажется, он хотел быть уверен, что и она присмотрит за мной. Каким-то образом Шэй догадался, что, лишившись церкви, я тоже нуждаюсь в семье.
Я опустился на то самое место, где только что сидела Грейс. Я ждал.
Проблема была лишь в том, что я не знал, чего жду. Прошло уже три дня. Он сказал, что вернется, он пообещал воскреснуть. С другой стороны, он признался, что намеренно убил Курта Нилона.
И эти две мысли никак не уживались у меня в голове. Может, я должен был, как Магдалина, высматривать ангела – ангела, который возвестит, что Шэй покинул свою гробницу. А может, он просто отослал мне письмо, которое я получу сегодня вечером. Пожалуй, я ждал знака.
За спиной у меня раздались шаги, это бегом возвращалась Грейс.
– Чуть не забыла! Я же должна передать вам вот это.
Это оказалась большая коробка из-под обуви, перевязанная резинкой. Зеленый картон обтрепался по краям, кое-где виднелись мокрые пятна.
– Что это?
– Вещи моего брата. Мне их отдал начальник тюрьмы. Но внутри была записка от Шэя, он хотел оставить это вам. Я бы отдала вам их еще на похоронах, но в записке было сказано, что это нужно сделать непременно сегодня.
– Оставьте себе, – сказал я. – Вы же его семья.
– Вы тоже, отче.
Когда она ушла, я сел у могилы Шэя.
– И все? – вслух поинтересовался я. – И вот этого я должен был ждать?
Внутри оказался набор инструментов и три пачки жевательной резинки.
«У него была одна пластинка! – услышал я снова слова Люсиуса, – но ее хватило на всех».
Кроме этого там лежал лишь небольшой плоский предмет в газетной обертке. Типографская краска слезла много лет назад, бумага пожелтела. Внутри же скрывалось то, от чего у меня перехватило дыхание.
