Жизнь во время войны - Шепард Люциус (бесплатные версии книг .txt) 📗
– Дэвид, ты где? – раздался во дворе голос Деборы. Она бросилась к переходу. Позади, у ворот пансиона, топтались Сотомайоры и Мадрадоны, качали головами и переговаривались. – Дэвид, – повторила она. – Все сделано. Все получилось!
Минголла не мог так сразу вырваться из скорлупы мрачных мыслей, а потому просто стоял и ждал продолжения.
– Мир, – сказала она. – Теперь будет мир.
Лицо ее тоже излучало мир. Прекрасный, смуглый, улыбчивый Третий мировой мир. Но Минголла не мог ответить ей тем же.
– Хорошо, – сказал он, выходя из огородика. Сел на плиточную дорожку и стал обуваться.
– Ты что, не понимаешь? – Улыбка растаяла. – Переговоры закончены. Сегодня составят протокол, а завтра на празднике подпишут.
– На празднике? – Все тот же абсурд, подумал он.
– Да, на празднике, во дворце.
– Прелестно.
Дебора нахмурилась.
– Ты ведешь себя так, словно ничего не случилось.
– Послушай... – начал он. – Ладно, не буду.
Деборино лицо смягчилось, она опустилась на колени.
– Я знаю, ты никогда особенно в это не верил, но ведь правда получилось. Ты даже не представляешь, как искренне эти люди старались договориться.
– Надеюсь, что так.
Она отодвинулась, словно хотела посмотреть на него издалека.
– Правда? Иногда мне кажется, что ты надеешься на прямо противоположное, только не понимаю почему.
Минголла был смущен и безучастен. Слова ее звучали слишком заботливо и в то же время машинально и слегка морализаторски.
Дебора обняла его за плечи.
– Ты столько работаешь. Но ты сам все увидишь. Пошли со мной. Поговори с ними. Тебе сразу станет лучше.
Минголла разрывался между желанием донести до нее горькую правду и неохотой портить ей настроение. Решив в конце концов, что мир на секунду все же лучше, чем ничего, он двинулся вслед за Деборой в поздравительную свалку двора.
В тот же вечер – пасмурный вечер, когда лишь редкие звезды проглядывали сквозь мерцающие полоски облаков, – они с Тулли разговорились во дворе пансиона. Перед входом у горшков с папоротником сидели Джилби и Джек, а Тулли с Минголлой примерно в дюжине футов от них говорили о Корасон.
– Временами мне кажется, что она вот-вот бросит игру, – говорил Тулли, – но через минуту опять вся в себе, и мне до нее не дотянуться. Черт, я уже начинаю привыкать... привыкать, что эта женщина хмурится, когда хочет улыбаться.
– Может, она когда-нибудь придет в норму. – Минголла заглянул во дворик: потоки света из окон выхватывали расставленные вокруг бассейна три алюминиевых кресла, а в них – болтавших о чем-то Сотомайоров.
– Вообще-то, это не так уж и важно, будь что будет, – сказал Тулли. – Пускай хоть тарелками швыряется, я ее все равно не брошу. – Он всосал через зубы воздух и кивнул на Сотомайоров. – Что ты думаешь про все это дерьмо, Дэви?
– Сказать по правде, я вообще о них не думаю. – Он изучающе посмотрел на Сотомайоров, примерился к их вялым жестам. – Дебора, кажется, уверена, что все прекрасно.
– Она-то, может, и уверена, а ты?
Минголла подождал, пока вопрос как следует впитается.
– Думается мне, что они как-нибудь это все изгадят. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Ага, и мне тоже. – Тулли пошкрябал ногой тротуар. – Карта, которую я тебе рисовал, еще у тебя?
– Угу.
– Смотри не потеряй.
– Думаешь удрать?
– Все время думаю, друг. Все время. – Тулли потянулся так, что щелкнули локти. – В такой вечерок хорошо бы пропустить рюмку-другую.
– У меня есть бутылка.
– Это не то, – сказал Тулли. – Бардака охота. – Он похлопал Минголлу по спине. – Как тогда, в Кокксен-Хоул. Не забыл?
– А то, – подтвердил Минголла. – Нормально погуляли.
– Не то слово. – Тулли с отвращением хрюкнул. – Потому и говорю, что этому баррио ничего не светит. Бардака нет, откуда нормальной жизни взяться. Все уже сдохло. Мир на кладбище – толку-то. – Он бросил печальный взгляд на Джека и Джилби. – За каким хреном меня сюда занесло?
– А меня? – согласился Минголла. – Терпеть не мог Роатан, но отсюда он кажется вполне ничего.
– Ага, ничего был островок. – Тулли пнул ногой валявшийся на бетоне камешек. – Ну что за хуйня, Дэви? Сперва нам охота рулить миром, а теперь только и думаем, куда бы от него свалить.
Минголле очень хотелось рассказать Тулли обо всех своих противоречивых чувствах и сожалениях, но он не мог подобрать слов.
– Вроде на тебя что-то давит, друг.
– Да вот все думаю о добрых намерениях.
– О намерениях? И что надумал?
– Кажется мне, что когда начинаются эти самые намерения, так они и останутся – одними намерениями.
– Не понимаю, ты о чем?
– Херня, старик, я просто в раздрае.
– Ну, не ты один.
Они еще поговорили немного, но ничего особенного друг другу не сказали, потом Тулли ушел в отель, а Минголла – с Джеком и Джилби – обратно во дворик. Сотомайоры ушли, вокруг бассейна было пусто, и Минголла уселся в кресло. Джилби и Джек устроились неподалеку на плитках. С четырех сторон дворика горели окна, в их свете поблескивала мутная вода бассейна, и, глядя на эту играющую рябь, Минголла вспомнил рассказ, из которого впервые узнал о Нефритовом секторе. Там говорилось о местном разносчике газет: каждый день, продав все, что положено, он прибегал в этот пансион и нырял под воду; автор воображал, как мальчишка, пробравшись сквозь тину и бурые водоросли, попадает в волшебную страну. Растерянный и одинокий, Минголла представил, как взгляд его проникает под воду, прорезает там тоннель, и секунду спустя все то, что он только что вообразил, уже выстраивало реальность, будущее, которое все меньше и меньше позволяло себя отвергнуть. Минголла стоял в полуосвещенной комнате, вокруг кожаные кресла и застекленные книжные полки, антикварный глобус и тяжелый письменный стол в испанском колониальном стиле. Шершавые стены из темного дерева и полуночно-синий с мелкими звездочками ковер на полу – можно было подумать, Минголла попал на аудиенцию к главе небесного свода доктору Исагирре, – а вот и он сам, восседает за столом, изумленно покачивает седой эспаньолкой, затем произносит:
– Мы думали, ты погиб.
За спиной Исагирре расположилось венецианское окно, в свете полумесяца там ярко блестела белая пустыня, на горизонте дьявольскими красными рубцами сиял Город Любви, и Минголла знал, что через несколько часов он проглотит лошадиную дозу препарата, целиком вобравшего в себя этот кусок истории, – проглотит из отчаяния, в надежде увидеть пусть нереальное, зато хоть сколько-нибудь переносимое будущее – и отправится бродить по этому городу в экстатическом бреду. Прекрасно зная, чем рискует, он тем не менее пройдет через эту дозу, потому что никакое знание не может убить надежду.
Рука Исагирре скользнула под стол, но Минголла сказал:
– Сигнал обрезан, Карлито. Там все уже мертвы.
– Кроме тех, кто наверху, – горько добавила Дебора, шагнув вперед и становясь рядом с Минголлой. – Наверху живы... дышат, по крайней мере.
Исагирре увядал прямо на глазах, восковая кожа теряла упругость, плоть обвисала на костях.
– Что вы собираетесь делать?
– Все уже сделано, – ответила Дебора. – Ну, или почти все.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Остались трое, остальные уничтожены, – объяснил Минголла. – Эти трое в Пентагоне. И о них ты позаботишься сам.
– Этого не может быть! Я только вчера говорил с...
– Это было вчера, – сказал Минголла.
– Я пойду наверх, – сказала Дебора. – Вдруг кто-то выживет.
– Не ломай их, – попросил Исагирре.
– Не ломать? – Дебора рассмеялась. – Я пять лет чиню твои сломанные игрушки... и сколько еще осталось. – Она повернулась к Минголле. – Ты с ним справишься?
– Ага... иди.
– Что вы со мной сделаете? – спросил Исагирре, когда за Деборой закрылась дверь.
– А то ты не знаешь, Карлито. Разберем на кусочки, а потом соберем опять. Будешь бомбой с часовым механизмом, как Нейт и другие. Почти живой, как твои друзья наверху.
