Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
– Чувствую, что о делах веры, мне лучше с тобой не говорить. – миролюбиво заметил Богословский. – Расскажи лучше о себе, о твоей жизни после Нахимовского училища. Времени и вина у нас много, спешить не куда. Потом и я поведую тебе о своих земных странствиях.
Разговор, действительно, получился долгим, неспешным, но временами эмоциональным. Стало смеркаться, ужин им притащили в каюту, не раз и не два ходили друзья за "добавкой" – за следующей бутылкой вина. Холодок и отчужденность, свойственные давно не встречавшимся друзьям, постепенно проходили. Не заметили, как снова нырнули в прошлую жизнь, в молодые годы, в нелегкую стихию казарменных юношеских бдений.
Поднимаясь вверх вдоль побережья Чили, "Новогрудок" последовательно заходил в порты Антофагаста и Арика. Грузили и выгружали тюки и контейнеры: здесь главным распорядителем был Богословский. Вообще, Александр оказался весьма деловым, контактным и энергичным менеджером. Однако Сергеев, приглядевшись по внимательнее, стал замечать некоторое своеобразие контактов Александра, – они носили определенную избирательность, трактовать которую можно было двояко. Но для окончательных и категоричных выводов информации недоставало.
Богословский сопровождал судно до столицы Перу – портового города Лима. Здесь он распрощался с капитаном, Сергеевым и командой, – была выплачена приличная премия от фрахтователя. Дальше судно поплыло в Колумбию и встало под погрузку в Буэнавентуре. Сергеев мысленно подгонял время ибо грезило прохождение через Панамский канал и поход в Каракас, в Венесуэлу, где его с нетерпением ждала Сабрина. Разговоры с ней по телефону и радио превратились в приятную и обязательную, идущую от самого сердца, традицию. Все проходит, заканчивается в конце концов и самое длительное, утомительное плавание тоже когда-то подходит к финалу: прошли канал, нырнули ненадолго в Картахену, обогнули темечко Южной Америки, омываемое Карибским морем и радостным солнечным утром были подхвачены двумя мощными буксирами, потащившими в долгожданный порт на швартовку.
Издалека Сергеев вычислил манящую женскую фигурку, у ног которой нервно подергиваясь от томительного ожидания суетился благородный коккер-спаниель с чудесным именем Граф. Все русские сентиментальны и тому имеется объяснение: в них так много намешено генетической разномастности, что потребность в перепадах настроения, в переливах эмоций становится жизненно необходимой. Агрессивная взрывчатость должна обязательно уравновешиваться жалостью, радостью, любовью, проще говоря, сентиментальностью. Так образуется специфическая национальная черта характера, которую каждый русский тащит на себе, как тяжелый груз, неудобный крест, на котором он обязательно сам себя и распнет.
Если нет такой смены эмоций, то славянин легко соскальзывает в алкоголизм, либо в лихость, доходящую до бандитизма. Вылечить такие болезни медицинскими средствами или тюрьмой невозможно. Их можно похоронить только перевоплотив генофонд нации: скажем, основательно подселив в него немецкие хромосомы, или еврейские, или скандинавские. Такой евгеникой, собственно, и пытались заниматься монархи. Но, на беду общую, придурки большевики основательно занялись селекцией быдло: сколько теперь столетий понадобится для реставрации хотя бы того, чего удалось достигнуть к семнадцатому году? Можно себе представить! Теперь, что бы очистить нацию от мусора, необходимо даже простой вопрос супружества поставить на контроль. Только если каждая дева и желторотый повеса, желающие иметь детей, поймут, что на этом пути они соприкасаются с "национальной задачей", может случиться невероятное и приятное, одновременно. Супругам необходимо основательно изучать генетику, а не сексологию!
Сергеев, по привычке впадая во вселенские обобщения, успевал разглядывать встречающих, то есть думать и о мирском, близком. Теплое чувство гордости распирало его грудь и штаны спереди: он-то понимал, что стоит на правильном пути селекции, ибо породнение с потомками казачества, успевшего еще и умыкнуть испанские хромосомы, – дело достойное, далекое от большевистских установок и бредней. Сергеев точно знал, что спасает генофонд нации. Хотя, по совести говоря, плевать он хотел сейчас на нацию и ее генофонд, – ему бы добраться поскорее до ласкового тела любимой. Он уже и койку расстелил в каюте!
Стоит ли говорить о том, что встреча получилась прочувствованной, – команда, измотанная длительным рейсом, взирала на женскую и собачью радость, откровенно проливая "скупую мужскую слезу". Ну, а Сергеева распирало изнутри счастьем полноценного мужчины, которого ждут, любят, ценят почти, как свет в окне. Граф прыгал и лаял, норовя облизать всю физиономию хозяину. После небольшой коечной преамбулы (удержаться было невозможно – видит Бог!), быстро расправившись с портовыми формальностями и захватив мешок с подарками, Сергеев плюхнулся на заднее сидение огромного форда. Граф неотступно пас хозяйку и расположился на сидении рядом с водителем.
Сергеев всегда усаживался сзади, за Сабриной. Она никак не могла понять мотивов таких маневров, ей хотелось видеть его сидящим рядом. Но он любил наблюдать ее исподтишка: в зеркальце отражалось лицо, сзади он видел ее шею, волосы – и уже начинал балдеть. Что было бы, если перед ним еще и маячили бы литые колени, двигающиеся бедра, упругая грудь, практически не скрываемая тонкой блузой? Даже от одного представления об этом гормоны начинали хлестать так, что подвижные части тела вели себя неприлично!
Размеры и комфорт автомобиля все время провоцировали Сергеева на здоровую мужскую агрессию: на секунду закрыв глаза, он ощущал себя в спальне, на полу, на шкуре русского медведя; у него начинало сводить челюсти и появлялся приятный зубной зуд, который медленно переползал к другим очагам здоровья. Можно помешаться от такого волнения! А она еще просит сесть рядом!
Он часто напоминал ей, что у него слабые ноги – они его не держат, когда она попадает в поле зрения, – в такие минуты его неудержимо тянет прилечь вместе с ней. Она же, шалунья, всегда пользовалась эффектом пластилина, воска, жившем в беззащитном мужском сердце, как в скромных яичках слона: она, играя в сомнамбулу, медленным, томным голосом предлагала выпить по чашечке кофе. Они там все в Венесуэле и Колумбии помешаны на кофе. Сергеева это просто бесило, – он и без кофе не знал как успокоить наполнение бушующей кровью Corpora cavernosa penis. Так можно дойти до жениховского эпендидимита. "Поздно пить боржом, Клава, когда отказали почки"! А здесь речь шла о более важном органе! – о том, что определяет продолжение жизни на Земле, о глобальной, геополитической катастрофе!
"Надо же быть патриотами, Сабрина"! – часто вещал Сергеев в забытьи. К тому же у Сергеева, как у всех тонкокожих, была повышенная тактильная чувствительность: он страдал от прикосновений к бархатной коже Сабрины, ее же активность вызывала мгновенную и однозначную реакцию, как возмездие за длительное мужское ожидание, как вздыбленная Стела защитникам Ленинграда, неожиданно вырвавшаяся из клумбы, на площади перед Московским вокзалом!
Никакими отвлекающими мыслями нельзя было успокоить городской пейзаж! Но наивысшая пытка через наслаждение, которой мастерски пользовалась Сабрина, было испытание образом распахнутой груди. Сабрина не носила бюстгальтер. И пытка та вырывалась сама собой, словно под взглядом Сергеева – просто мистика! Он уже не понимал: толи сам невзначай расстегнул последнюю пуговку блузки, толи у Сабрины был устроен какой-то хитрый автоматический привод! Сергеев был головастый мужик – он понимал, что его аномальная реакция на женскую грудь было следствием блокады во время Великой Отечественной, – тогда только грудь матери спасла его от смерти. Но сейчас, когда голодные времена отступили, Сергеев продолжал с огромным вкусом, неустанно лобызать эту головокружительную загадку природы, с которой сама Сабрина обращалась без должного пиетета. Сергеев готов был принять этот орган на постоянное хранение, но никто не собирался ему его уступать! Маленькие женские хитрости для того и существуют, чтобы держать доверчивых мужчин на коротком поводке!
