Н. Задеев. Не война, а мир, настоящая хроника - Слаповский Алексей Иванович (онлайн книга без .TXT) 📗
Однажды, казалось, все, кончилось терпение. Прибыла к нам на стажировку диспетчером молодая девушка — на три месяца всего.
Дело было жарким летом, и ходила эта практикантка в белой маечке без ничего больше и в брюках под названием джинсы, и такие это были брюки — ни единой складочки, как облили они ее, так сказать, фигуру.
Наперекорный характер полынчан был выдержан: мужчины и парни общались с нею обыкновенно, даже с легкой пренебрежительностью, будто с дурнушкой какой.
Девушка, не привыкшая к этому, растерялась, стала ужасно нервничать. И однажды, когда инженер Александр Бледнов засиделся в своей комнатушке в здании Отделения дороги, она вошла к нему, скинула маечку и брючки и сказала:
— Вот вы, вроде, нормальный мужчина. Это что, ничего не значит? — или вы психи тут все?
Дождался я своего часа, подумал Бледнов.
Встал, положил руки ей на мраморные плечи и сказал: я люблю тебя.
Ну, слава богу! — воскликнула девушка и легла на пол.
Бледнов быстро подготовился, припал к юному телу — и пронзила его любовь, но пронзила одновременно и мысль, что на этом его испытание кончится — и нечего будет ждать. То есть найдется другое что-то, но это из ожиданий было самое сильное, самое сладкое.
И, застонав, поднялся Александр Бледнов, зажал уши руками, чтобы не слышать страшных слов юной красавицы, выбежал из здания голый и помчался по улицам Полынска; люди, едва завидев его, отворачивались, не потому, что им было противно, а чтобы потом человек, который, наверное, попал в незадачливое положение, не мучался стыдом, что его видели, ведь полынчане таковы...
Но перебью себя сам (крепко держа мысль!).
Как ни интересен Александр Бледнов в смысле испытаний, его намного превзошел в этом смысле полынчанин Сергей Контрфорсов.
Сергей уродился человеком унылым. И хоть все теории воспитания твердят о том, что становление личности зависит от общества, в котором она находится, но надо же иметь в виду и природную наперекорную сущность полынчанина, откуда и получаются иногда подобные парадоксы. То есть Сергей, видя вокруг благодушие и веселость, мужественное отношение к будням, и сам должен был стать благодушным, веселым и мужественным, но вот не захотел, ударился в уныние.
Может, оттого, что слишком увлекался в детстве чтением журнала «Вокруг света», который выписывала ему мать, ни в чем не отказывая своему единственному сыну, отец которого влюбился в проводницу проходящего мимо поезда, вспрыгнул в поезд и исчез навсегда.
В журнале «Вокруг света» Сергей видел цветные фотографии далеких стран и морей и мучался мыслью, что никогда ему там не бывать. (Похожий тип выведен и в повести «Война балбесов», что доказывает, что в фантазии автора есть некоторая догадливость, но, тем не менее, жизнь, как не мной давно замечено, богаче любых фантазий.)
Вырос Сергей — и еще больше обнаружил поводов для уныния. Увидит кино, в котором красиво одетые люди целуются на красивой большой кровати в большом красивом доме, где все белое, и думает: никогда мне не целоваться с красиво одетой женщиной на красивой большой кровати в большом красивом доме, где все белое. Или увидит по телевизору, как восходят люди на Эверест, и думает: никогда мне не взойти на Эверест. Но Эверест, по правде говоря, его мало манил, несмотря на то, что с ним он с детства был знаком по журналу «Вокруг света». Его вот именно почему-то манила так называемая красивая жизнь. Всякие «Мерседесы», загородные виллы, шампанское и ананасы — в кино, по телевизору, в журналах и тому подобное — растравляли его. Они растравляли его недостижимостью. Он ведь знал свою натуру, он знал и возможности: никогда ему при своей натуре и при теперешних возможностях не разбогатеть честным путем настолько, чтобы иметь «Мерседес», виллу и тому подобное. Ананасы с шампанским — это мелочи, это пожалуйста, но какой от них толк в маминой избушке, где топится до сих пор, между прочим, век назад сложенная русская печь? Как-то не вяжутся ананасы с шампанским и ситцевые занавесочки на окошках, и сумерки, по-деревенски выглядывающие из запечья, и всходящее в деревянной кадочке тесто: мама по сию пору любит хлеб домашней выпечки, сама творит тесто, сама ставит хлебы по старинным рецептам.
Итак, Сергей Контрфорсов мечтал, листая яркие журналы и работая мелким писчебумажным работником в Отделении железной дороги на минимальном окладе. Мечтал, был уныл — и сам понимал это, и не хотел полынчан своей унылостью огорчить, поэтому на людях был бодр, весел, все вообще его считали даже немножечко не в себе: чего это человек смеется с утра до вечера да анекдотики рассказывает, сквозняк, видно, в головушке у него.
Не сквозняк, а свинцовый туман был в голове у Сергея Контрфорсова.
А был он не дурак и, поскольку полынчанин, — то вдвойне не дурак. И понимал, что всю жизнь так продолжаться не может. Надо свою мечту реализовать — или такое придумать, отчего все перевернется.
Реализовать, между прочим, легче, чем придумать такое, отчего все перевернется.
Он же — придумал!
Причем придумал не из голых мыслей, а из самой жизни, что, конечно, всегда сильней. Он проходил однажды мимо стоящего поездного состава, состоящего из вагонов с небольшими зарешеченными окошками. Ему показалось, что кто-то смотрит на него из этих окошек. Вгляделся — и ничего не увидел. Наверное, подумал он, это тюремный, арестантский вагон. И кто-то оттуда, из темноты и несвободы смотрит на него — и завидует. Завидует еще больше, чем завидует он, Сергей Контрфорсов, рассматривая картинки в журналах.
И его осенило. Единственный способ завидовать не чужой, а собственной жизни, понял он, это создать себе условия, когда своя прошлая жизнь покажется раем.
И сгоряча решил совершить какое-нибудь преступление и сесть в тюрьму.
Но для этого надо уезжать из Полынска, а он не хотел. В Полынске же преступлений сроду никто не совершал, в отличие от вранья г. болтатриста Слаповского. Особо страшная ложь — относительно воровства из вагонов. Никогда у нас этого не было. Да, случалось, что в тупике застрянет вагон с каким-нибудь грузом, застрянет как не имеющий сопроводительных документов, из которых ясно бы стало, куда следует пункт его назначения. Он стоит месяц, два, три — но ни один полынчанин даже близко не подойдет к вагону. Наконец найдут получателя. Однако, получатель не соглашается получить груз, пока не убедится в его сохранности. Пожалуйста! Ждут получателя, он приезжает, вскрывают в присутствии комиссии вагон, он убеждается, что груз в сохранности, но зато его в корне не удовлетворяет качество — например, это телевизоры. Он остается в Полынске и телефонирует, телеграфирует производителю, что не согласен брать такой товар. Производитель отвечает: можешь не брать, деньги вами нам уже перечислены, вернуть же их обратно — только через суд. Получатель в бешенстве, производитель издалека посмеивается, а тут приходит в бешенство и железная дорога: кто будет платить за простой вагона? Получатель уверен, что производитель, производитель уверен, что получатель.
Чем эта история кончается в кабинетах получателей, производителей и чиновников железной дороги — не знаю, не будучи туда вхож. Но один факт непреложен — вагон остается стоять. Милиционер Глянько рад — у него появилась работа, он несет круглосуточное дежурство, он крадется по ночам с фонариком, надеясь застать злоумышленников. Но их нет как нет. Наконец милиционеру Глянько объясняют, что товар давно списан и беспокоиться не о чем. Как бы и нет товара. Тогда милиционер Глянько с досады открывает настежь дверь вагона и предлагает всем разобрать по домам телевизоры. Но идет время — никто не берет. А тут осень, дожди и грозы — совсем пропадает товар. Глянько на тачке возит телевизоры по улицам и предлагает всем и каждому — не берут!
И длится это до тех пор, пока не понадобится место в тупике для следующего вагона, а этот, с остатками попорченного товара, увозят неизвестно куда.
В общем, стать преступником у нас невозможно ни морально, ни физически: весь город проклянет навеки тебя, хоть и в душе, молча, — да и сам себя проклянешь.
