На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло (читать книги регистрация TXT) 📗
Боги играют в кости и не спрашивают, хотим ли мы участвовать в их игре. Им дела нет до того, что там у тебя осталось позади — возлюбленный, дом, служба, карьера, мечта. Боги знать не хотят о твоей жизни, в которой каждой вещи находилось свое место и каждое желание, благодаря упорству и трудолюбию, могло осуществиться. Боги не берут в расчет наши планы и наши надежды; в каком-то уголке Вселенной играют они в кости — и вот по случайности выбор падет на тебя, И с этой минуты выигрыш или проигрыш — дело случая.
Боги, затеяв партию в кости, выпускают Любовь из ее клетки. Эта сила способна созидать или разрушать — в зависимости от того, куда ветер подует в тот миг, когда она вырвется на волю.
Пока что ветер дул в его сторону. Но ветры прихотливы и переменчивы не хуже богов — и вот где-то в самой глубине моего существа ощутила я некое дуновение.
Словно для того, чтобы доказать мне, что история Другого — это чистая правда и что Вселенная всегда выступает на стороне мечтателей, мы вскоре сумели снять комнату — комнату с двумя кроватями. Я прежде всего приняла ванну, выстирала одежду и повесила на плечики недавно купленную майку. Почувствовала себя совсем иначе — и это придало мне уверенности. «Как знать, а вдруг Другой не нравится эта майка», — засмеялась я про себя.
После ужина с хозяевами дома — осенью и зимой рестораны в этом городке тоже были закрыты — он попросил бутылку вина, пообещав, что утром купит и отдаст.
Мы оделись, взяли два стакана и вышли из дому.
— Давай сядем у колодца, — предложила я.
Мы так и сделали — сели и принялись потягивать вино, согреваясь и успокаиваясь.
— Похоже, что Другой вернулся и воплотился в тебя, — пошутила я. — Ты в скверном настроении.
Он рассмеялся:
— Я говорил, что мы найдем комнату, — и нашли. Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их.
Площадь тонула в желтоватом — от света фонаря — тумане, не дававшем разглядеть ее противоположный край.
Я глубоко вздохнула. Дальше откладывать было невозможно.
— Давай поговорим о любви, — сказала я. — Не будем больше избегать этого. Ты ведь знаешь, как я провела эти дни. Будь моя воля, этой темы не возникло бы вовсе. Но если уж она возникла, не думать о ней я не могу.
— Любовь опасна.
— Знаю. Мне приходилось любить. Любовь — это наркотик. Поначалу возникает эйфория, легкость, чувство полного растворения. На следующий день тебе хочется еще. Ты пока не успел втянуться, но, хоть ощущения тебе нравятся, ты уверен, что сможешь в любой момент обойтись без них. Ты думаешь о любимом существе две минуты и на три часа забываешь о нем. Но постепенно ты привыкаешь к нему и попадаешь в полную от него зависимость. И тогда ты думаешь о нем три часа и забываешь на две минуты, Если его нет рядом, ты испытываешь то же, что наркоман, лишенный очередной порции зелья. И в такие минуты, как наркоман, который ради дозы способен пойти на грабеж, на убийство и на любое унижение, ты готов на все ради любви.
— Пугающая аналогия, — произнес он.
И вправду — мой пример плохо вязался с вином, с колодцем и со средневековыми домиками, кольцом окружавшими площадь. Тем не менее все было именно так, как я сказала. Если он совершил столько усилий, чтобы добиться любви, то должен знать, какие опасности его подстерегают.
— И потому любить нужно только того, кого сможешь удержать рядом, — договорила я.
Он долго не отвечал, вглядываясь в туман. Было похоже, что он больше не предложит мне поплавать по опасным волнам разговора о любви. Да, я была сурова с ним, но что еще мне оставалось?
«Вопрос закрыт», — подумала я. Трех дней, проведенных нами бок о бок — да еще вдобавок я ходила в одном и том же, — хватило ему, чтобы отказаться от своего намерения. Моя женская гордость была уязвлена, но одновременно я испытывала и облегчение.
«Неужели в глубине души я этого и хотела?»
Вероятно — потому что уже предощущала, какой бурей обернется ветерок любви. Потому что уже различала трещинку, змеившуюся по стене плотины.
Мы еще довольно долго пили и говорили о пустяках — обсуждали хозяев, сдавших нам комнату, вспомнили святого, в незапамятные времена основавшего этот городок. Он рассказал мне две-три легенды, связанные с церковью на противоположной стороне маленькой, потонувшей в тумане площади.
— Ты меня не слушаешь, — вдруг сказал он.
И правда — мысли мои витали неизвестно где. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был человек, в присутствии которого мое сердце билось бы ровно и мерно, человек, рядом с которым мне было бы спокойно, потому что я не боялась бы на следующий день потерять его. И время бы тогда текло медленнее, и мы могли бы просто молчать, зная, что для разговоров у нас впереди еще целая жизнь. И мне не надо было бы принимать трудные решения, ломать голову над серьезными вопросами, произносить жесткие слова.
Мы молчим — и это многое значит. Впервые в жизни мы с ним молчим, хоть я и осознала это только сейчас, когда он поднялся, чтобы раздобыть еще бутылку вина.
Мы молчим. Я слышу его шаги — он возвращается к колодцу, где мы провели вместе уже больше часа, потягивая вино, вглядываясь в туман.
Впервые в жизни мы молчим — молчим по-настоящему. Нет, это не то молчание, которое сковывало нас в машине по пути из Мадрида в Бильбао. И не то, которое леденило мое сердце страхом, пока я стояла в часовне в окрестностях Сан-Мартин-де-Ункса.
Такое молчание красноречивей всяких слов. Такое молчание говорит мне, что нам с ним больше нет надобности что-то объяснять друг другу.
Шаги стихают. Он смотрит на меня, и, должно быть, красивая картинка возникает перед ним — ночь, туман, колодец, женщина, слабо озаренная светом фонаря.
Средневековые домики, церковь XI века, безмолвие.
Вторая бутылка вина была уже наполовину пуста, когда я решилась нарушить молчание.
— Вчера утром я уже совсем было сочла, что спиваюсь. Пью целый день. За эти трое суток выпила больше, чем за весь прошлый год.
Не произнося ни слова, он проводит рукой по моим волосам. Я ощущаю его прикосновение и не делаю попыток отстраниться.
— Расскажи мне немного о своей жизни, — прошу я.
— В моей жизни нет ничего сверхъестественного. Я следую своим путем и стараюсь по мере сил пройти его достойно.
— И что же это за путь?
— Путь того, кто ищет любовь, — и замолкает на мгновенье, вертя в руках почти пустую бутылку. — А любовь — это трудный путь.
— Трудный, потому что он либо вознесет тебя к небесам, либо низвергнет в преисподнюю, — говорю я, не вполне относя эти слова к самой себе.
Он ничего не отвечает. Быть может, он еще погружен в пучину безмолвия, но вино вновь развязало мне язык, и я чувствую необходимость высказаться.
— Ты сказал, что в этом городке что-то изменилось.
— Да, мне так кажется. Но я не уверен и вот поэтому захотел привезти тебя сюда.
— Так это проверка?
— Нет, это дар Той, кто поможет мне принять верное решение.
— Кто это?
— Приснодева.
Приснодева. Я могла бы и сама догадаться. На меня производит сильное впечатление то, что после стольких странствий, открытий, новых горизонтов, открывшихся ему, все еще сильна в нем католическая прививка, сделанная в детстве. А вот я и мои друзья — по крайней мере в этом отношении — переменились сильно: вина и грехи давно уже не тяготеют над нами.
— Как славно, что после всего, через что тебе пришлось пройти, ты сумел сохранить прежнюю веру.
— Нет, не сумел, Я потерял ее и вновь обрел.
— Веру в Деву? В невозможное, небывалое, фантастическое? Ты не познал плотской любви? Ты избегаешь активного секса?
— Вовсе нет. С этим все нормально. У меня было много женщин.
Я ощущаю укол ревности и сама удивляюсь этому. Но внутренняя борьба вроде бы улеглась и мне не хочется, чтобы она началась вновь.
— Почему она — «Дева»? Почему Богоматерь не покажут нам как обыкновенную женщину, подобную всем прочим?
