Бери и помни - Булатова Татьяна (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– И ты дура! – успокоила ее девочка и промаршировала к выходу.
Подлетела Римка, влепила дочери подзатыльник, сорвала с вешалки детские шубки и скомандовала:
– Одевайтесь уже! И ты тоже давай.
Элона вопросительно подняла бровки и поправила мать:
– Пожалуйста…
– Я тебе щас дам «пожалуйста»!
Девочка посмотрела на раскипятившуюся Римку и в очередной раз процитировала:
– «Ласковое слово и кошке приятно…»
Дуся с гордостью взирала на свою любимицу, пожиная плоды своего нравственного воспитания. Селеверова позеленела от злости и, выставив за порог одетую Анжелику, раздраженно бросила Евдокии:
– Твоя, что ли, школа?
Вместо Дуси ответила Элона, пытавшаяся натянуть соскальзывающую с плеча шубку:
– А Дуся мне кто? Баба?
– Деда! – съязвила Римка.
– Баба? – переспросила девочка.
– Тетя, – успокоила ее мать.
– А почему? – продолжала допрос Элона.
– А потому… – Селеверова взяла паузу.
– Почему? – топнула ногой дочь.
– Потому что бабы живут вместе с внучками. В одной квартире. А тети – отдельно. Поняла?
– Поняла, – ответила смышленая Элона и, протянув Дусе руку, скомандовала: – Пойдем, тетя.
– Слушай, – остановила Ваховскую Римка. – А ты чего не на работе? Вроде твоя смена?
– А я отгул взяла. Медосмотр прохожу. К пенсии готовлюсь. Думаю, заодно и тебя разгружу. Что в садик, что в поликлинику – в одну сторону. Я их и забрать могу: пусть у меня вечером побудут.
– Не надо! – резко оборвала Селеверова Дусю. – Нечего их к удобствам приучать, а то, смотрю, каждая свой горшок требует – в туалете им пахнет, видишь ли, противно. Привыкли у тебя! Конечно, курорт со всеми удобствами! Так они скоро домой идти откажутся. Избаловала мне девок.
– Ду-у-у-ся! – донеслось из коридора. Двойняшки стояли лицом к двери и пинали ее ногами. Между сестрами шло соревнование, кто громче, кто сильнее. – Ду-у-у-ся!
– Иди уже, – приказала женщине Римка и распахнула дверь в тот момент, когда наступила Анжелина очередь пинать этот залатанный кусок фанеры. Как и следовало ожидать, девочка не удержалась на ногах и кубарем ввалилась в комнату.
– Вставай, корова! – Мать попыталась за воротник приподнять мутоновый тюк с нахлобученной на него ярко-красной шапкой. Не тут-то было. Воротник выскользнул из рук, и Анжелика снова рухнула на пол. Элона захихикала и на всякий случай поддала сестре валенком в бок.
– Прекратите немедленно! – вмешалась Дуся, пытаясь одной рукой поднять с пола разом отяжелевшую Анжелику, а другой – оттащить от нее подловатенько хихикавшую Элону. – Нехорошо, девочки!
Анжелика перевернулась на живот, встала на коленки, кряхтя, поднялась и потопала к выходу. Сестра двинулась за нею следом, периодически оборачиваясь и показывая Ваховской язык.
– Щас получишь! – пообещала мать и догнала Евдокию. – Слышь, Дусь. Ты вечером их домой веди. Пусть отвыкают, а то привыкли – после сада сразу к тебе. Не жизнь, а малина. Скоро родителей признавать перестанут.
– Римма, ну что вы говорите? – Когда Дуся волновалась, то автоматически переходила на «вы». – Пусть побудут… Часок-другой, и я их приведу. Покормлю, почитаю.
– А в другом городе им кто почитает?
– В каком другом городе? – опешила Ваховская.
– Олегу обещают. Здесь-то ничего. А там – квартира. Отдельная. Двухкомнатная. Надоело в этом гребаном бараке гнить. Девкам на следующий год в школу, а они – на раскладушках. Надоело. Надо уезжать.
Услышав сбивчивое Римкино непонятно откуда взявшееся вранье, Дуся разом просела, как мартовский сугроб, и, не говоря ни слова, бросилась догонять воспитанниц.
«Зачем сказала?» – самой себе удивилась Римка и, тщательно притворив дверь в комнату, подошла к окну.
Словно в замедленной съемке, в сумерках зимнего утра удалялись три медведя: один большой и два маленьких. Почему-то Селеверовой стало их жалко. А еще больше стало жалко себя, застрявшую на полдороге к счастью. «Всё будет», – напомнила себе мужнины слова Римка и в тоске бухнулась на кровать. «Бу-у-у-дет. Бу-у-удет… Только неизвестно когда».
«Вот оно! – догадалась Ваховская. – Божье испытание. И правильно – не перечь. Не перечь, Дуся. Не стой на пути у молодых – пусть едут… А вдруг позовут?» – замаячило в Дусиной голове. «Не позовут! Каждый сверчок знай свой шесток!» – голосом Олега Ивановича отвечало невидимое существо, сидевшее где-то внутри: то ли в ушах, то ли в затылке. «А если позовут?» – не переставала надеяться Ваховская, но невидимое существо уже голосом батюшки из церкви на Верхней Полевой отвечало: «А ты, раба Божия Евдокия, смирись. Смирись и не ропщи…»
Проводив девочек в группу, Дуся впервые не остановилась у окна за обязательной порцией воздушных поцелуев, а быстро-быстро пошла к воротам. Растерянные Анжелика и Элона во все глаза смотрели вслед потерявшей память Евдокии, семимильными шагами удалявшейся от детского сада.
Полдня Ваховская провела в заводской поликлинике, пересаживаясь с одного стула на другой в зависимости от рекомендованного в карточке узкого специалиста.
– На что жалуетесь? – не глядя в глаза, спрашивали доктора.
Евдокия смотрела на докторское темя и уныло отвечала:
– Не жалуюсь.
«Пр. здорова», – делал вывод узкий специалист и подтверждал его собственной печатью.
В регистратуре Дусину карточку внимательно изучила дежурная медсестра и печально обратилась к коллегам:
– Господи, ну бывают же люди! «Пр. здорова», «пр. здорова», «пр. здорова». Ну лошадь просто, а не человек. И еще вредное производство!
Ваховская нагнулась к окошечку и тихо спросила:
– Вы что-то сказали?
– Это я не вам, – пояснила медсестра.
– А мне?
– А вам – зеленый свет и счастливого пути в прекрасное пенсионное будущее.
– И вам тоже, – искренне пожелала в ответ Ваховская.
– Как же! И мне! – огорчилась регистраторша. – «Пр. здорова!» Посиди здесь – будешь «пр. здорова»! Нервотрепка одна! Психи кругом, и каждый на вредное производство ссылается. Я, можно подумать, их на это вредное производство засылала. Денег хотели – получите. А инвалидностью своей мне нечего тыкать… – разошлась женщина, почувствовав безобидность стоявшей по ту сторону стеклянного окошечка Дуси. – Мне вот инвалидность никто не даст. Мое производство не вредное! А ты вот попробуй! – выкрикнула она непонятно в чей адрес, и в сердцах захлопнула регистрационный журнал.
– До свидания, – попрощалась Ваховская и отправилась в гардероб, где услышала не менее гневную тираду о несправедливости распределения благ между работниками завода и здравоохранения.
– На! – вывалила перед Дусей гардеробщица неподъемное пальто, сшитое из сукна, предназначенного для парадных шинелей, и посаженное на двойной ватин.
Ваховская подхватила одежду с очередным «спасибо», услышав которое бабка злобно посмотрела на Дусю и заворчала:
– Нарочно, что ли! Ты б еще туда песка насыпала. Не поднять. Все руки оторвала, пока подавала.
Ваховская покинула заводскую поликлинику с чувством непреодолимой вины за то, что «пр. здорова», что пальто у нее тяжелое и сама она «лошадь, а не человек».
По пути Евдокии попадались знакомые заводчане: останавливались, заглядывали в глаза, поглаживали по рукаву, одним словом – интересовались. Дуся отвечала на вопросы, тоже поглаживала по рукавам и даже что-то спрашивала в ответ, плохо понимая, кто перед ней и зачем это все. Под ногами чавкала каша из разъеденного солью снега и песка, с деревьев капало: наступила обманчивая февральская оттепель, грозившая простудами. Суконные ботики «прощай, молодость» пропитались отрыгнувшейся от февральского снега водой, но от этого Дуся не испытывала никаких неудобств: она словно потеряла всякую чувствительность. «Практически здоровая» Евдокия Петровна Ваховская при всем своем внешнем богатырском великолепии являла собой существо слепое, глухое, немое и глупое.
Словно притопленный не до смерти котенок, нахлебавшийся воды и дрожащий от смертного холода, тряслась Дуся в своем парадном зипуне, пробираясь к знаменитому итээровскому дому, где ее ждала эта невозможная, ненужная ей отдельная квартира со всеми удобствами.
