Сон № 9 - Митчелл Дэвид (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗

Я слышу срывающийся голос. Мари Сарасина смеется:

– Хорошо, доктор. Он сейчас подойдет.

Она усаживается за компьютер и указывает на стальную дверь:

– Входите, Эйдзи. Ваш отец ждет.

Я двигаюсь, но время замирает на паузе.

– Спасибо, – киваю ей.

Выражение ее лица говорит: «Не стоит благодарности». Всего лишь одна дверь – вперед! Я поворачиваю ручку – помещение за стеной загерметизировано. Дверь отворяется со звуком поцелуя.

Мне заламывают руки за спину, впечатывают в стену, пинком подбивают ноги, и грудная клетка прижимается к холодному полу. Одна пара рук меня обыскивает, другая – выворачивает мне суставы под углом, на который они никак не рассчитаны, – боль бьет все рекорды. Снова якудза. Если бы у меня был нож, я бы себя пырнул – в наказание за собственную глупость. Ну вот опять! Я почти готов добровольно отдать диск, полученный от Кодзуэ Ямая, но пинок в поясницу выбивает из головы абсолютно все мысли. Меня переворачивают на спину и рывком ставят на ноги. Сначала мне кажется, что я попал на съемочную площадку медицинского сериала. Тележка с хирургическими инструментами, шкафчик с лекарствами, операционный стол. Края комнаты тонут в полумраке, там стоят десять или одиннадцать человек, лиц которых я не различаю. Пахнет жареными колбасками. Меня снимает видеокамера, мое изображение возникает на экране во всю стену. Два типа с телосложением олимпийских чемпионов по толканию ядра держат меня за руки. Камера наезжает и снимает мое лицо в разных ракурсах.

– Свет! – раздается старческий голос, и в глаза бьет белизна.

Меня протаскивают на несколько шагов вперед и усаживают на стул. Когда зрение возвращается, я вижу, что сижу за карточным столом. Здесь же Мама-сан и еще трое. На расстоянии вытянутой руки – стена дымчатого стекла. Щелчок интеркома, и комнату наполняет Глас Божий:

– Это жалкое создание – он и есть?

Мама-сан смотрит в дымчатое стекло:

– Да.

– Я и не думал, – говорит Бог, – что Морино докатился до такого.

Теперь я точно знаю, что влип.

– А кто мне звонил? – спрашиваю я Маму-сан.

– Актер. Чтобы избавить нас от труда посылать за тобой.

Растираю руки, пытаюсь вернуть их к жизни, рассматриваю троицу за карточным столом. По их позам и выражениям лиц ясно, что они здесь тоже не по своей воле. Блестящий от пота астматик, пухлый, как пончик; парень, который постоянно гримасничает, будто его хлещут по лицу; и тип постарше, некогда привлекательный, но от углов губ по щекам тянутся глубокие шрамы, застывшие в жутком подобии вечной улыбки. Господа Пончик, Кривляка и Зубоскал не отрывают глаз от стола.

– Сегодня мы собрались здесь, – изрекает Бог, – чтобы вы выплатили свои долги.

Я не могу обращаться к бесплотному голосу, поэтому обращаюсь к Маме-сан:

– Какие долги?

Бог отвечает первым:

– Огромный ущерб, нанесенный патинко «Плутон». Компенсация за потерянное торговое время в день открытия. Два «кадиллака». Возросшая стоимость страхования, расходы на уборку и прочие сопутствующие затраты. Пятьдесят четыре миллиона иен.

– Но этот ущерб причинил Морино.

– А вы, – говорит Мама-сан, – последние из его приспешников.

Меня мутит.

– Вы же знаете, что я – не его приспешник.

В динамиках грохочет Глас Божий:

– У нас есть ваш договор! Подписанный вашей смешанной кровью – теми чернилами, что скрепляют надежнее всего.

Смотрю в дымчатое стекло:

– А как насчет нее? – Я показываю на Маму-сан. – Она была у Морино бухгалтером.

Мама-сан почти улыбается:

– Деточка, я шпионила. А теперь заткнись и слушай, а то эти злодеи возьмут скальпель – и вместо одного языка у тебя будет два.

Затыкаюсь и слушаю.

– Господин Цуру выбрал вас, своих самых безнадежных должников, для партии в карты. Игра очень простая, с тремя победителями и одним проигравшим. Победители покинут эту комнату свободными людьми, не задолжавшими ни иены. Проигравший безвозмездно отдаст свои органы на нужды пациентов. Легкое, – она в упор смотрит на меня, – сетчатку глаза и почку.

Все ведут себя так, словно ничего особенного не происходит.

– По-вашему, я должен… – Мне приходится начать заново, потому что с первой попытки я не издаю ни звука. – По-вашему, я должен сказать: «Ну конечно, давайте сыграем на мои органы»?

– Ты можешь отказаться.

– Но?

– Но тогда тебя объявят проигравшим.

– Откажись, парень, – усмехается Кривляка, сидящий напротив меня. – Не изменяй принципам.

Пахнет горчицей и кетчупом. Нет такой логики, которая бы все это опровергла.

– Что за игра?

Мама-сан достает колоду карт:

– Каждый из вас снимет по карте, чтобы определить, в каком порядке вы будете тасовать колоду. Старшинство определяется от туза и далее: тот, кто снимет самую старшую карту, тасует первым, остальные – по часовой стрелке от начинающего. В том же порядке вы будете снимать по верхней карте, пока не выйдет пиковая дама.

– Ее избранник проигрывает, – изрекает Бог.

Я снова чувствую себя так же, как в кегельбане.

– Голос – это он? – спрашиваю я Маму-сан; в горле першит, как от песка. – Это господин Цуру?

Кривляка издевательски аплодирует.

Итак, Цуру – Бог. Бог – Цуру. Я пытаюсь выиграть время.

– Но вы же понимаете, – обращаюсь я к Маме-сан, – что это безумие.

Мама-сан цедит сквозь щель поджатых губ:

– Я получаю приказы от президента компании. Ты получаешь приказы от меня. Снимай.

Рука наливается свинцом. Пиковый валет.

Господину Пончику достается бубновая десятка.

Кривляка снимает двойку пик.

Зубоскал открывает девятку пик.

– Мальчишка тасует первым, – говорит господин Цуру из-за дымчатого стекла.

Игроки смотрят на меня.

Я неловко, дрожащими руками тасую колоду. На экране руки, в несколько раз больше моих, делают то же самое. Девять раз, на счастье.

Господин Пончик вытирает ладони о рубашку. Карты перелетают из одной его руки в другую с акробатической ловкостью.

Кривляка делает магический жест тремя пальцами и подрезает колоду.

Зубоскал тасует карты аккуратными круговыми движениями.

Мама-сан подталкивает колоду к центру стола. С виду колода совершенно безобидна. Я смотрю на нее как на бомбу, бомба она и есть. Я жду взрыва, землетрясения, пальбы, криков «полиция!».

На гриле шкворчат колбаски.

Медленно дышат люди.

– Снимай верхнюю карту, – мягко напоминает голос Цуру. – Иначе охранник отрежет тебе веки, и ты никогда больше не сможешь ни закрыть глаза, ни моргнуть.

Я переворачиваю бубновую девятку.

У господина Пончика вот-вот начнется приступ астмы. Он дышит хрипло, прерывисто. Открывает трефовый туз.

Кривляка нараспев три раза произносит «Наму Амида буцу»[219] – сказывается буддистское воспитание, – и его рука стремительно выхватывает из колоды пикового туза.

– Спасибо, – говорит он.

Зубоскал – самый невозмутимый из всех. Он спокойно переворачивает карту – семерка пик.

Снова моя очередь. У меня такое чувство, что Миякэ заставляет Миякэ двигаться при помощи пульта дистанционного управления. Смотрю на экранного себя. Смотрю с экрана на себя. Так вот как я выгляжу. Рука тянется к…

В дымчатом стекле распахивается узкая дверца, из нее выбегает лабрадор, виляет хвостом и, чавкая колбаской, скользит по полированному мраморному полу.

– Верните ее! – кричит Цуру; его настоящий голос вырывается из дверного проема, лишь слегка усиленный микрофонами и динамиками. – Ей нельзя бегать на полный желудок. У нее чувствительное пищеварение!

Два охранника уводят собаку к хозяину.

– Мы, – бормочет Зубоскал, – комплексный обед безумного старика.

Все взгляды вновь обращены на меня.

У меня под языком какое-то инородное тело.

Открываю шестерку червей.

Лизнув руку, чувствую привкус соли и вижу крошечное черное насекомое.

Под локтем господина Пончика на сукне расплывается влажное пятно. Тройка бубей.