Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз (читаемые книги читать txt) 📗

Но абрис — не просто удлиненные SS. Подмастерье Кипиш однажды бегом бежит к архитектору.

— Мастер! — вопит он. — Мастер! — Ёлын живет в «Миттельверке» на изолированной квартире, от фабрики в паре-тройке штреков, которых нет ни на одном чертеже. Ёльша одолевает грандиозное виденье: он зрит, какова должна быть здесь, в глубине, архитекторская жизнь, и помощникам предписывает величать его «Мастер». И это не единственное его чудачество. Последние три проекта, представленные фюреру, визуально были великолепны, прекрасная Новая Германия, вот только ни одно здание не умело стоять. На вид вполне нормальные, но спроектированы упасть, как толстяки в опере, заснув, падают кому-то на колени, вскоре после того, как удалена последняя заклепка, последняя опалубка снята с новехонькой аллегорической статуи. Инстинкт смерти у Ёльша играет, как выражаются его маленькие помощники: явление сие порождает немало застольных слухов в войсковой лавке и возле электрокофейников в унынии каменных погрузочных платформ… Солнце давным-давно зашло, над каждым столом в этом сводчатом, почти наружном отсеке своя лампочка накаливания. Здесь ночами сидят гномы, а с ними только лампочки, что светят условно, зыбко… с такой легкостью все может в любую секунду погрузиться во тьму… Каждый гном работает за своим кульманом. Трудятся допоздна. Есть срок — неясно, вкалывают ли они сверхурочно, чтобы к нему успеть, или уже просрочили и торчат здесь в наказание. Слышно, как у себя в кабинете поет Этцель Ёльш. Безвкусные, вульгарные песнопенья пивных. Вот он запаливает сигару. И он, и только что вбежавший к нему гном Подмастерье Кипиш знают, что это взрывная сигара, революционным жестом упрятанная в Ёльшев хумидор неизвестными — и столь бессильными, что анонимность их значения не имеет… — Стойте, Мастер, не зажигайте — Мастер, потушите ее, пожалуйста, это взрывная сигара!

— Переходи, Кипиш, к тем сведениям, что побудили тебя к сему весьма бесцеремонному вторжению.

— Но…

— Кипиш… — Мастерски выдувая облака сигарного дыма.

— Я-я про форму здешних тоннелей, Мастер.

— И хватит вилять. Мой проект основывался на двоякоизогнутой молнии, Кипиш, — на эмблеме СС.

— Но это ведь еще знак двойного интеграла! Вы это понимали?

— А. Да: Summe, Summe [159], как говаривал Лейбниц. Ну разве не…

БАМ.

Ладно. Однако гению Этцеля Ёльша суждена была роковая восприимчивость к образам, связанным с Ракетой. В статичном пространстве архитектора он, вероятно, в начале карьеры временами прибегал к двойному интегралу, находя объемы под поверхностями, чьи уравнения известны, — массы, моменты силы, центры тяжести. Но уже годами он не сталкивался с такими первоосновами. Ныне расчеты его по большей части происходят в координатах марок и пфеннигов, а не функций идеалистических ги в,наивных хи у…Однако в динамическом пространстве живой Ракеты у двойного интеграла смысл иной. Здесь интегрировать значит оперировать при такой скорости перемены, когда время отпадает: перемена обездвижена… «Метры в секунду» интегрируются в «метры». Движущийся объект замирает в пространстве, оборачивается архитектурой — и вечностью. Никогда не запускали. Никогда не упадет.

Вот что происходило при наведении: магнитное поле удерживало в (центре маленький маятник. При запуске выжимались g,маятник смещался от центра к хвосту. К маятнику присоединялась катушка. Она двигалась через магнитное поле, по ней тек электрический ток. Поскольку маятник смещался от центра ускорением на старте, ток был тем больше, чем больше ускорение. Таким образом, Ракета со своей стороны сначала воспринимала ускорение. Люди, наблюдавшие за ней, сначала воспринимали ее положение или расстояние до нее. Чтобы от ускорения перейти к расстоянию, Ракете требовалось двойное интегрирование — требовались подвижная катушка, трансформаторы, электролитическая ячейка, диодный мост, один тетрод (дополнительная решетка, предохраняющая от паразитной емкости в трубе), хитроумный танец заложенных мер предосторожности, дабы перейти к тому, что человеческий глаз видел первым делом, — к расстоянию на траектории полета.

Опять эта симметрия задом наперед, которую не видит Стрелман, но видит Катье. «Целая жизнь», — говорила она. Ленитроп вспоминает ее неохотную улыбку, средиземноморский день, заворот стружки эвкалиптового ствола, в слабеющем свете розового, как офицерские штаны американского образца, которые Ленитроп когда-то носил, и резкий, едкий запах листвы… Миновав мост Уитстона, ток в катушке заряжал конденсатор. Заряд — интеграл по времени тока в катушке и мосте. Передовые версии этого так называемого ИГ-наведения [160]интегрировали дважды, и заряд на одной пластине конденсатора рос вместе с расстоянием, преодоленным Ракетой. Перед запуском другая пластина ячейки заряжалась до уровня, соответствующего расстоянию до определенной точки в пространстве. Осуществленный здесь Бренншлусс привел бы Ракету к точке в 1000 ярдов к востоку от вокзала Ватерлоо. В ту секунду, когда заряд (B _iL), накапливавшийся в полете, оказывался равен заданному заряду (A _il) на другой пластине, конденсатор разряжался. Щелкал переключатель, отсекалась подача топлива, прекращалось горение. Ракета оставалась сама по себе.

Таков один из смыслов очертания тоннелей в «Миттельверке». Вероятно, другой — древняя руна, обозначающая тис, или же Смерть. В подсознании Этцеля Ёльша двойной интеграл означал метод нахождения скрытых центров, неизвестных инерций, словно в сумерках ему были оставлены монолиты, забыты неким извращенным представлением о «Цивилизации», в коем отлитые в бетоне десятиметровые орлы стоят по углам стадионов, где собирается народ — извращенное представление о «Народе», где не летают птицы, где воображаемые центры в далеком ядре сплошной фатальности камня не считаются «сердцем», «сплетением», «сознанием» (голос, сие произносящий, по ходу списка все ироничнее, все! ближе к слезам — не вполне наигранным…), «Святилищем», «мечтою о движении», «пузырем вечного настоящего» или «его серым преосвященством Тяготением средь соборов живого камня». Нет, не считаются ничем подобным, лишь точкой в пространстве, прочной застывшей точкой — той, где должно прекратиться горение, никогда не запускали, никогда не упадет. А какова же конкретная форма, коей центр тяжести — Точка Бренншлусса? Не хватайтесь за бесчисленное множество вероятных ответов. Ответ единствен. Это, скорее всего, поверхность между одним порядком вещей и другим. Точка Бренншлусса имеется у всякой пусковой позиции. Все они так и зависли созвездием, ждут, что в честь него назовут 13-й знак Зодиака… но расположились столь близко к Земле, что мало откуда видны, а из разных точек обзора внутри зоны видимости складываются в совершенно разные узоры…

И еще двойной интеграл — это контур уснувших влюбленных, и к нему-то и рвется сейчас Ленитроп: назад, к Катье, пусть он вновь будет растерян, пусть уязвимее, чем сейчас, — даже (ибо он честно по ней скучает) оберегаемый случайностью — кою не захочешь увидеть, а увидишь, — случайностью, от чьей ледяной честности влюбленного защитит лишь другой влюбленный… Смог быон так жить? Позволили бы Они им с Катье так жить? Ему нечего сказать о ней кому бы то ни было. Не джентльменский рефлекс понуждал его редактировать, подменять имена, вплетать фантазии в канитель баек, какими кормил он Галопа в АХТУНГе, но примитивный страх подобием образа или именем уловить душу… Он желает хотя бы отчасти оградить ее от нескольких Их энтропий, от льстивых речей Их, от Их денег: мнится ему, быть может, что если выйдет сделать это для нее — выйдет и для себя… хотя для Ленитропа и его убежденности, будто Пенис — Его, это жуть как похоже на благородство.

В трубах листового железа, что хребтом змеятся над головою, стонет заводская вентиляция. То и дело смахивает на голоса. Переговоры где-то вдали. Не то чтобы судачили прямоо Ленитропе, сами понимаете. Но жалко, что не слышно отчетливее…